Страница 50 из 61
Сегодня шпион позвонил Риттерсдорфу по телефону и сообщил, что должен немедленно встретиться с ним.
И вот на берегу реки Великой гестаповский офицер встретился с красавцем капитаном.
— Приветствую, господин капитан, — собрался было вскочить Сашка, завидев подходившего немца.
— Сидите, сидите, — движением руки остановил его фон Риттерсдорф.
Раскинув свой плащ на сырых бревнах, он присел рядом.
— Ну? В чем дело? Я приказал вам звонить только в крайне необходимых случаях. Что-нибудь важное?
— Прошу прощения, господин капитан. На этот раз действительно случай крайний. Я получил от подпольщиков задание выйти завтра с группой людей в лес, к партизанам. Там получу оружие и взрывчатку, которые должен доставить в Псков.
— Ага! Неплохо, очень неплохо, — с удовлетворением произнес гестаповец.
— Есть еще одна интересная подробность. С нами к партизанам пойдет женщина, коммунистка, руководительница еще одной городской подпольной группы, которая мне до сих пор была неизвестна.
— Отлично! — воскликнул фон Риттерсдорф и от полноты чувств пожал руку Сашке. Обычно он избегал таких фамильярностей со своими агентами. — Отлично. Вы — просто находка. Я не ошибся, когда взял вас к себе на работу. Руководство нашей школы будет радо узнать, что их уроки пошли вам впрок. Непременно сообщу им об этом при удобном случае.
И довольный гестаповец еще раз пожал руку предателя.
— Прошу прощения, — мне надо торопиться, — снова заговорил блондин. — Я хотел бы получить ваши указания относительно моего похода к партизанам.
— Никаких особенных указаний. Держитесь как можно проще, не проявляйте особого интереса к их вооружению и действиям. Так, в пределах, допустимых для человека, впервые попавшего в отряд, — не больше. Основное — запоминайте все, что можете. Местоположение, людей… Постарайтесь закрепить знакомство с этой коммунисткой. Может быть, удастся выяснить явочные квартиры подпольщиков, их сеть в городе… Да, насчет этого Быкова. Постарайтесь осторожно разузнать, — где он: в городе или у партизан. В общем, действуйте так, как вам угодно и удобно.
Красивые глаза Сашки не отрываясь глядели на Риттерсдорфа. Он молча кивал головой, запоминая указания своего руководителя. Заметив его преданный взгляд, фон Риттерсдорф покровительственно улыбнулся.
— Старайтесь, друг мой, старайтесь, ваши заслуги не будут забыты. И берегите себя. Видите, как правильно мы поступили тогда, после неудачи с облавой у Быкова. Конечно, если бы наши идиоты не опоздали, мы взяли бы и ликвидировали всю группу, а вы, в качестве «чудом спасшегося», могли выплыть через некоторое время. Но, поскольку это не удалось, вылавливать их поодиночке и оставлять вас на свободе было бы неосторожно. А теперь, как видите, всё в порядке. Вы пользуетесь прежним доверием, а они от вас не уйдут. Итак, — фон Риттерсдорф встал, — желаю вам удачи.
И, пожав руку блондину, гестаповец перекинул с руки на руку плащ, надел шляпу и зашагал прочь.
Фомка проводил Сашку до дверей его дома и спустя десять минут был уже у Груздева.
Через несколько дней, вечером, участковый полицай с солдатами совершал внеочередной обход квартир, проверял жильцов и их документы. В одной из квартир дверь в угловую комнату оказалась запертой. Тщетно постучав в нее несколько раз, полицай нетерпеливо ударил в дверь прикладом винтовки. Французский замок отскочил, и дверь распахнулась.
Полицай с солдатами вошел в комнату. На стоящей около стены кровати, покрытый с головой одеялом, лежал человек.
Полицейский окрикнул его, но человек не двигался. Вошедшие осторожно приблизились. Поверх одеяла белела записка. Полицай осторожно взял ее в руки.
«Предателю и изменнику советского народа — смерть!»— было написано на ней.
Полицай, отдернув одеяло, увидел красивого блондина. Он был мертв, по-видимому, уже несколько дней.
При обыске в комнате был найден пистолет с двумя обоймами, кинжал и паспорт на имя Горшенина Александра Васильевича.
Узнав об этом, фон Риттерсдорф схватился за голову. «Убили лучшего агента!.. Значит, контрразведка подпольщиков сильней нашей. Что же делать дальше, что предпринять?..»
Так, с помощью Фомы, был разоблачен предатель, изменивший советскому народу.
И вот рыжий Фомка стал равноправным членом подпольной группы в Пскове, руководимой коммунистами.
В ГОСТЯХ У КОМЕНДАНТА
Шла зима. Продукты в отряде были на исходе. Нужно было позаботиться об их пополнении, послать кого-нибудь на заготовку.
Получить продукты можно было в деревнях Марьино и Пашенное, где у партизан были свои люди, но дорога туда лежала мимо Наумовщины и Сорокина, занятых карателями. Послать в такой путь можно было только человека достаточно сметливого. Выбор командира отряда Николаева пал на деда Игнашку.
— Ну, это мы мигом обтяпаем, — засуетился дед Игнашка, выслушав командира. — Не сумлевайся, товарищ начальник. Вот только мне бы в помощь какого-нибудь невзрачного партизанишку дали.
По губам командира отряда скользнула невольная улыбка, но он постарался сделать суровый вид.
— Как это «невзрачного», дед? — строго спросил он. — Ты, собственно, что этим хочешь сказать?
— Ну, так сказать, такого… — И дед пошевелил пальцами. — Маленького. Невидного, что ли. Чтоб не очень в глаза людям кидался.
— Ах вот оно что! Позвать ко мне Дерова, — распорядился командир.
Через две минуты Петька явился по вызову.
— Вот, дедушка, комсомольца тебе даю, — указал Николаев на стоявшего перед дедом Петьку. — Хорош будет?
— Ну, начальник, как в воду глядел. Как раз такого и нужно, — обрадовался дед. — Да мы с этим мальцом давно знакомы. Так вот, товарищ начальник, мы это дельце быстренько обтяпаем. Когда велишь выезжать?
— Завтра утром чуть свет и выедете, — сказал Николаев.
— Ну и хорошо. Будет сделано.
И дед Игнат пошел готовить сбрую и дровни для предстоящего похода.
На другой день рано утром дед Игнашка с Петькой выехали из лагеря на проселочную дорогу. Хороший шустрый конек, за которым заботливо ухаживал дед Игнашка (и в отряде выполнявший в основном свою любимую работу — конюха), резво бежал по накатанной дороге.
Петька, в полушубке, в больших валенках, сидел рядом с дедом. А тот, потрясая в воздухе кнутом, то и дело покрикивал на коня.
— Но, холера, шевелись! Скорей дело сделаем, — скорей дома будем. Правда, милок?
И дед хлопал Петьку по плечу.
Узкая дорога вилась по лесу. Под тяжестью снега узорные лапы елей свисали до земли, иногда задевая ехавших и осыпая их пушистыми хлопьями.
— Красота-то какая! — говорил дед Игнашка, показывая кнутовищем на заснеженные деревья. — Ну-ка, милок, возьми вожжи.
Ловко свернув козью ножку, дед закурил. В воздухе запахло горелой соломой, травами. Петька закашлялся от удушливого дыма:
— Деда! Вроде тряпки какие-то горят.
Дед Игнашка взглянул на Петьку, осмотрелся и спокойно ответил:
— Дурачок беспонятный. Это же табачок пахнет. Табачок-то на редкость крепкий нынче удался.
И он невозмутимо затянулся козьей ножкой, с удовольствием вдыхая едкий дым.
С разговорами так и доехали до деревни Марьино. Найдя нужного человека, дед, не выпрягая лошадь из дровней, завел ее в сарай, подкинул сенца. Хозяин сразу уложил в сани полмешка овса, в дороге лошадь подкормить, а затем позвал деда с Петькой в дом, закусить чем есть.
С мороза куда как хорошо было похлебать горячих щей с мясом.
Хозяин рассказал, что на днях немцы в счет мясо-разверстки взяли у него бычка, которого он берег, как он выразился, «для добрых людей».
— Ну, да для них у меня и еще кое-что найдется. Двух поросят выкормил. Подсвинки уж настоящие. Не хуже будет, — подмигнул деду Игнату хозяин.
Петька, покушав, сидел у топящейся печки, прислушиваясь к разговору. Ни хозяин, ни дед Игнат не говорили ни одного слова про партизан. Всё было понятно само собой. Неторопливо вели они свою крестьянскую беседу, закусывали. Хозяин налил деду стопочку самогону, чтобы согреться с мороза; выпил и сам. Дед с удовольствием опрокинул стопочку, закусил огурцом.