Страница 5 из 61
Он вышел на дорогу, по которой двигались по направлению к городу верхнереченские рабочие. Они шли тихо, с опущенными головами, словно на каторгу. Переждав, пока скрылся последний, Фомка быстро свернул к реке и побежал по берегу… Пробежав с полкилометра, он остановился, перевел дыхание, огляделся. Полускрытая кустами, неподалеку от берега стояла маленькая избушка. Подойдя к ней, Фома тихо постучал в окно… Никто не ответил. Мальчик снова постучал.
Дверь скрипнула, и на крыльцо вышел плечистый мужчина лет сорока — сорока пяти, прихрамывавший на одну ногу. Несмотря на хромоту, он двигался легко, почти бесшумно. Слегка сутулые плечи и крупный нос с горбинкой придавали ему сходство с большой и сильной птицей. Это сходство еще усиливали близко поставленные зоркие темные глаза. Нижнюю часть его лица закрывала недлинная, но густая темная борода. Если приглядеться внимательнее, можно было заметить, что на левой щеке под нею скрывается багровый шрам.
Увидев мальчика, он приветливо улыбнулся.
— А-а! Фома! Долго, долго ты, брат, не появлялся. Где изволил пропадать, юноша?
Позабыв поздороваться, Фома выпалил:
— После расскажу, Сергей Андреич, а сейчас — дайте молока и хлеба.
Хозяин избушки не двигался с места.
— Ой, извините… — спохватился мальчик, заметив насмешливо-выжидательный взгляд. — Здравствуйте. И… я хотел сказать, дайте, пожалуйста, молока и хлеба, если можно…
— Вот так уже лучше, — Сергей Андреевич провел рукой по Фомкиной рыжей лохматой голове. — Вежливость, друг, никогда забывать не следует. В особенности сейчас. Ну, пойдем в избу. Что же мы на улице кричать будем!
В избе, на скамье под окошком, сидела молодая женщина — жена Сергея Андреевича.
— Здравствуйте, тетя Маня, — как можно вежливее поклонился Фома. — Я к вам по делу. Дайте мне, пожалуйста, молока и хлеба кусок. Я вам заплачу.
— Здравствуй, здравствуй, племянничек, — хозяйка улыбнулась. — Ты что же это, разбогател? Ну, если уж платить собираешься, — придется дать.
С этими словами она вышла в чулан.
— Фома, ты всюду в городе бываешь. Не знаешь, что вчера было на вокзале? — спросил Сергей Андреевич.
— Не знаю. А что? Если что надо узнать, я мигом…
— Вообще-то надо, да не знаю, справишься ли.
— Я-то?.. — Фома даже захлебнулся от обиды. — Да я куда хочешь проберусь!
Я везде пройду! Я всё, что надо, узнаю!..
— Ну, раз ты всё можешь, так слушай. Вчера на станцию прибыл военный эшелон. Надо узнать, куда он направляется, в какой район.
— А зачем это, Сергей Андреевич?
— Да так, любопытно.
Может быть, кому-нибудь из нас будет по пути. Тогда попросимся, — не подвезут ли.
Голос Сергея Андреевича был вполне серьезен, но в его пристальных темных глазах Фомка уловил еле заметную хитринку. Мальчик покраснел.
— Опять, никак, я глупость ляпнул. Ладно, всё узнаю, — обещал он.
— Спасибо, — на этот раз без тени насмешки ответил Сергей Андреевич. — И помни, друг, что я всегда тебе говорю: не горячись, будь осторожен, а главное — сперва подумай, прежде чем задать вопрос. Обещаешь?
— Обещаю!.. — твердо ответил Фома.
В это время дверь открылась и вошла тетя Маня с бутылкой молока и краюхой хлеба.
— На, получай! Да смотри, не забудь рассчитаться, богач голопузый, — с ласковой улыбкой добавила она.
Взяв хлеб и молоко и поблагодарив хозяев, Фомка помчался к церкви.
Знакомство Фомы с Сергеем Андреевичем завязалось в один из самых голодных для мальчика дней. Отчаявшись раздобыть что-нибудь в городе, Фомка отправился на берег реки Псковы, в надежде наловить самодельной удочкой рыбы на уху. Но его любимое место, у глубокого омута, под корявой ивой, было уже занято каким-то незнакомым бородатым рыболовом. У незнакомца было роскошное бамбуковое удилище, не чета ореховой палке Фомы. Вот это удочка! Верно, и крючки к ней специальные.
— Черт бородатый, пожалуй, всю рыбу из омута перетаскает, — ворчал про себя недовольный Фомка, искоса поглядывая на бородача.
Увидев оборванного подростка, Сергей Андреевич подозвал его к себе, расспросил. По-братски поделился с ним взятой из дому едой и даже дал поудить своей замечательной удочкой, на которую Фомка поймал двух вполне приличных окуней. А на прощанье наказал приходить к нему в маленький домик у реки, когда мальчику будет трудно.
Вот с тех пор и подружился мальчуган с Сергеем Андреевичем и охотно выполнял его поручения, сперва мелкие, а затем, по мере того как Сергей Андреевич убеждался в смышленности мальчика, всё более серьезные.
Фома, конечно, не знал, что Сергей Андреевич Чернов, бывший кадровый советский командир, после тяжелого ранения в ногу на финской войне вынужден был выйти в отставку и стать председателем артели инвалидов «Заря» в городе Острове. Тем более не знал мальчик, что коммунист Чернов был оставлен партией для подпольной работы в тылу у немцев. Фома знал только, что до войны Сергей Андреевич жил где-то в другом месте, а сейчас работает сторожем на находившемся поблизости мыловаренном заводе.
Но инстинктивно, сам не зная почему, Фома с первой встречи почувствовал к Сергею Андреевичу безграничное доверие и уважение. Он даже ни разу не осмелился назвать его «дядей», а всегда по имени-отчеству. Озорной, непокорный мальчуган своим своеволием прибавил не один седой волос на голове снисходительной Марфы Ивановны, — заведующей детским домом, где Фома жил и воспитывался. Тогда он порой не подчинялся даже учителям, а сейчас, в дни одинокой жизни, окончательно ставший хозяином своей судьбы и поступков, всей душой потянулся к Сергею Андреевичу, чувствуя в нем твердую опору, верного человека, каждое слово которого для Фомы было законом. И сейчас мальчик спешил выполнить задание. Выйдя на берег реки, он внимательно огляделся и во весь дух побежал в город. Перед тем как отправиться на вокзал, нужно было забежать домой, в развалины церкви.
«Может, Петька уже проснулся и перепугался, увидев, что меня нет», — тревожно думал Фома.
Добежав до церкви, он остановился и опять зорко огляделся по сторонам. Всё было спокойно. Мальчик юркнул в подвал, быстро вскарабкался по разбитой лестнице и открыл дверь своей комнаты.
Петька по-прежнему крепко спал, а кот Васька пристроился у него в ногах и потихоньку мурлыкал свою песню.
«Ну и устал. Никак не отоспится», — подумал Фомка, посмотрев на спящего друга.
Выложив на стол принесенную еду, он остановился в раздумье: разбудить Петьку или нет? Уж больно сладко спит он, свернувшись калачиком. Нет, всё-таки надо разбудить, а то проснется один и еще испугается.
Фома осторожно потряс Петьку за плечо.
— Петь, а Петь, вставай!
Петька заворочался. Фома потряс его сильнее. Петька, не открывая глаз, дернулся, приподнялся…
— Дяденька, дяденька… я уйду… я сейчас… — тревожно забормотал он.
— Петь, да ведь это я. И никакого дяденьки здесь нет. Это я, Фомка. Вставай!
Петька вскочил на ноги и, посмотрев на Фомку, с облегчением вздохнул.
— Ох, а мне приснилось… Ну и спал же я!
— И еще спи, отдыхай. Ты только поешь сначала. Вот я хлеба и молока принес. Поешь и снова ложись. У меня здесь тепло и не придет никто. А я сбегаю к приятелю. Он у меня далеко живет, около вокзала, — соврал Фомка. — Если задержусь, — не бойся.
Фоме было немножко совестно обманывать Петьку, но что поделаешь. Сергей Андреевич не раз наказывал никогда и никому не говорить ни слова о его поручениях, не приводить никого в маленький домик у реки и вообще держать язык за зубами.
— Так ты отдыхай, — повторил он еще раз и похлопал Петьку по плечу.
Закрыв за собой дверь. Фомка бесшумно спустился вниз и зашагал к реке.
Хорошо было на улице! Особенно после сырого подвала полуразрушенной церкви, через который только что пришлось пробираться Фоме. Яркое, уже высоко поднявшееся солнце на минуту ослепило мальчика. Он сощурился, чтобы глаза привыкли к яркому свету, постоял, осмотрелся.