Страница 18 из 61
За кустами — небольшая полянка. Бежавший впереди Белоголовый с ходу выскочил на нее и вдруг, схватившись руками за бок, медленно и странно начал поворачиваться лицом к дороге. Новая очередь пулемета срг-зала кустик рядом с Фомой. Он припал лицом к земле и притаился. А Белоголовый нелепо взмахнул руками, раскинул их в стороны и упал. Позабыв про страх, Фомка пополз к нему.
— Бежим, — потряс он товарища. — Сейчас фрицы придут.
Но Белоголовый не отвечал.
— Убили! — прошептал Фома.
Затрещали, ломаясь, кусты, послышались гортанные крики гитлеровцев. Фома ползком перебрался через полянку, продрался сквозь кусты и скатился в канаву. Обдирая в кровь руки и ноги, он пополз прочь от страшного места. Канава привела его в довольно густой лесок. Только там мальчик поднялся на ноги и снова побежал.
Но бежать становилось всё труднее. Фома чувствовал, что его рубашка намокла, становилась какой-то неприятно скользкой и липкой. В ногах появилась слабость, перед глазами замелькали сине-зеленые круги… Шумело в ушах или это слышались еще раздававшиеся вдали выстрелы. Во рту пересохло и страшно хотелось пить.
Встретился ручеек. Фома лег на живот и жадно припал к воде. Пил он долго. Не сразу заметил, что в воду около его головы падают красные капли, расплываясь кругами…
«Ранен», — мелькнуло у него в голове,
Сев на землю, он сунул руку за ворот рубашки. Рука покраснела от крови. Болели плечи, шея.
Кругом было тихо. Обмыв в ручье лицо и руки, мальчик осторожно двинулся по направлению к городу. Сердце ныло. Где Петька, Пашка, Зозуля? Белоголовый, видно, убит там, на полянке. У него так странно раскрылся рот, когда он упал. А остальные? Неужто попались?
Еле приметная тропка вывела его на поле. Весеннюю траву освещало большое красное солнце, клонившееся к закату. Его лучи золотили видневшийся вдали купол Троицкого собора.
«Неужели уже вечер? — удивился Фома. — Сколько же я просидел у ручья?»
Осторожно оглядевшись и убедившись, что нигде не видно ни души, он двинулся к городу. Невеселы были его мысли. Прав был Сергей Андреевич, когда говорил: «На всё обращайте внимание, всё примечайте, но не лезьте, куда не надо. Это — дело взрослых». Вот и нарвались!
А дело было так. Рано утром заместитель начальника отдела гестапо по борьбе с партизанами, штурмбанфюрер Гиллер занялся очередными делами. Надо отправить боеприпасы и продукты карательному отряду в Славковский район. Черт их знает! Возятся там уже сколько дней — и никакого результата. Сожженные деревни, пристреленные бабы да ребятишки, — подумаешь, подвиги! Надо послать туда энергичного человека, чтобы показал этим растяпам, как надо работать. Попутно могут отвезти секретный пакет в Карамышевский район.
Приказав снарядить шеститонную машину, Гиллер вызвал к себе своего доброго друга и собутыльника оберштурмбанфюрера Эрнста Венделя.
— Ну, дорогой Эрнст, — встретил его Гиллер. — Не хочешь ли поразвлечься? Есть небольшое дело.
— Слушаюсь, — с нарочитой почтительностью щелкнул каблуками Вендель.
— Ах, брось щеголять дисциплиной, — покровительственно кинул польщенный Гиллер. — Садись, закуривай. Так вот. Нужно проехаться в Славковичи. Туда отправились такие растяпы, что следует их расшевелить. Нагони на них страху и растолкуй, что мне нужны не «замеченные поблизости» партизаны, а партизаны живые, с которыми можно поговорить… ха-ха! Поговорить в наших уютных, комфортабельно оборудованных кабинах.
— А как насчет мертвых партизан? — усмехнулся Вендель.
— Мертвых, и побольше, это тоже неплохо. Но лучше живых. После беседы их можно повесить где-нибудь на виду. Для здешних жителей это было бы поучительно. В последнее время русские стали здесь слишком смелы. Я не люблю, когда на меня смотрят, подняв голову.
— Будет исполнено.
— Уверен в тебе, Эрнст. Да, сам, конечно, не рискуй. Пусть черную работу делают другие.
Шесть солдат и два полицая — предатели из местных жителей — забрались наверх в кузов, на груз, а Вендель и штабс-вахмистр Штаубе сели в кабину к шоферу. Машина тронулась.
Поглядев в окно на выезжавшую из ворот машину, Гиллер потянулся и, зевнув, недовольно взглянул на золотые ручные часы. Его узкое длинное лицо, напоминавшее лошадиную морду, сморщилось, тонкие бескровные губы скривились. Восемь утра. В этой варварской стране даже вставать приходится варварски рано и заниматься делами не позавтракав.
Гиллер позвонил. Вскоре на круглом столике у дивана появился поднос с дымящимся кофейником, аппетитными булочками, яйцами, маслом, бутылкой коньяку. Гиллер жадно накинулся на еду.
Плотно позавтракав, он с удовлетворением откинулся на спинку мягкого кожаного дивана. Коньяк приятно разбегался по жилам, настроение улучшилось. Довольно бурча про себя любимую песенку «Целую ручку вам, мадам!», штурмбанфюрер начал подчищать ногти никелированной пилочкой.
В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, на пороге показался дежурный офицер.
— Разрешите доложить, герр штурмбанфюрер. Машина…
Гиллер недовольно вскинул голову, темные провалы глаз повернулись к забывшему субординацию офицеру. Прокуренные желтые зубы закусили мундштук с дымящейся сигаретой.
— Что такое?
— Машина, отправленная вами, подорвалась намине, поставленной ночью партизанами. Один полицейский уцелел, он вернулся.
— Ввести! — заорал Гиллер.
В кабинет вошел полицай, в измазанном землей и кровью мундире, дрожа от страха, будто он сам был виновником катастрофы.
Гиллер глядел на него, вытянув вперед безобразное лошадиное лицо, ставшее от гнева еще страшнее.
— Говори! — приказал он по-русски.
Через несколько минут из ворот гестапо вырвались две машины — легковой автомобиль штурмбанфюрера и грузовик со взводом солдат, среди которых сидел еще не оправившийся от страха полицай. Грузовик шел впереди — Гиллер не любил рисковать. Здесь не Люксембург!
Свернув с Ленинской на Октябрьскую, автомобили помчались к выезду из города.
На месте катастрофы уже стояла санитарная машина. Извлеченные из-под обломков трупы лежали на траве. Тело обер-штурмбанфюрера Эрнста фон Венделя — несколько поодаль от других. Холеное лицо иссечено осколками до неузнаваемости. Рядом аккуратно положена его оторванная нога в сапоге, не потерявшем еще наведенного утром глянца.
Сухие поджарые ноги Гиллера задрожали, к горлу подступила тошнота.
— Доставить в город! — бросил он фельдфебелю Бурхардту, кивнув головой в сторону трупов, и, не прибавив больше ни слова, сел в машину.
«Почти в самом городе! — думал Гиллер на пути в гестапо. — Это становится немыслимым. Большевика явно оставили здесь подпольные группы. Поймать бы хоть одного. Тогда можно было бы размотать весь клубок. Если только от этого одного удастся чего-либо добиться…»
Вернувшись в кабинет, штурмбанфюрер плотно закрыл за собою двери. На столике стоял еще не убранный поднос с остатками завтрака. Вздрагивающей рукой Гиллер почти до краев наполнил коньяком чашку, не обращая внимания на остатки в ней кофейной гущи, и залпом выпил. Почти в самом городе! А о переводе на запад нечего и думать. Он тяжело опустился в кожаное кресло.
Новый стук в дверь заставил его вздрогнуть. «Опять дежурный офицер. Что еще, о боже!..»
— Герр штурмбанфюрер, простите, что беспокою. Но вас обязательно хочет видеть какой-то мужчина с мальчиком. Говорит, что очень важно.
— А, не до того теперь, — отмахнулся Гиллер.
— Он говорит что-то о мине на какой-то дороге, — осторожно заметил дежурный.
— Что? Так чего же вы стоите? Ввести! Немедленно! — нервно вскочил Гиллер. — Постойте! Когда введете, останьтесь здесь на всякий случай…
Подобострастно кланяясь, на пороге появился невысокий сухонький человек с жидкой бороденкой. Его глазки трусливо бегали по сторонам. За руку он тащил мальчика со светлыми до белизны волосами. Лицо мальчика покрывали грязные потеки слез.
Темные глазницы Гиллера настороженно устремились на вошедших. Усевшись за письменный стол, он демонстративно положил перед собой пистолет.