Боевой гимн

— Я никогда в это не верил. Он снился мне все эти четыре года. Но сегодня ночью это казалось реальным, как никогда. Я видел его в таком месте, которое выглядело как ад — вокруг него повсюду был огонь. — Эндрю повесил голову, в его голосе звучала печаль: — Он был в аду, и он был жив.

Низкий протяжный паровозный гудок прервал его мысли. Поезд прогрохотал по какому-то мосту, затем в окне промелькнули огни станции.

— Где это мы? — поинтересовался Эмил.

Эндрю попытался разглядеть табличку с названием станции, но она уже исчезла из виду.

— Полагаю, что уже за пределами Рима. Наверное, в Асгарде.

Пэт ухмыльнулся и выглянул в окно.

— Бот люди, которые разбираются в том, как варить пиво.

— Варвары, — фыркнул Эмил.

— Но хорошие воины, — возразил Эндрю. — Елки зеленые, что за странный мир! Рядом с римлянами живут потомки древних германцев, а в восьмистах милях дальше страна средневековых японцев. Сколько же у нас дома этих Врат света?

— Ну, викинги, скорее всего, попали сюда через те же Врата, что и мы, возле Бермуд, — рассудительно произнес Эмил. — Еще одни Врата должны быть в Средиземноморье, через них прошли римляне, карфагеняне, греки и египтяне. А вот как сюда попали русские, это мне непонятно. Может, это были какие-нибудь случайные Врата, которые открылись лишь один раз. У меня даже была такая гипотеза, что существуют только одни Врата, находящиеся где-нибудь в космосе над нашим миром. Поскольку Земля вращается вокруг своей оси, они всегда оказываются в разных местах.

Пэт уставился на доктора, выпучив глаза.

— В космосе, говоришь? И почему же они не падают вниз?

— Удерживаются на орбите.

— Не мели чепухи! В небе нет ничего, кроме звезд. Как там может что-то висеть? Ты сбрендил.

Пэт и Эмил углубились в дискуссию о Вратах света, приканчивая по ходу дела водку из фляжки артиллериста, но Эндрю к ним не прислушивался.

«Черт возьми, как мне не хватает тебя, Ганс, — печально думал он. — Помню, как вы с Пэтом сидели в уголке, опрокидывая рюмку за рюмкой. Ты обычно молчал, разве что улыбался иногда, но по большей части думал о чем-то. Старые добрые времена… Уж какими-какими, а добрыми они не были. Постоянный страх перед надвигающейся катастрофой и сознание того, что шансов выжить у тебя никаких. Из пятисот с лишним парней, которые пришли со мной в этот мир, ребят из Тридцать пятого Мэнского полка, Сорок четвертой Нью-Йоркской батареи и экипажа „Оганкита“, осталось в живых меньше двухсот. А из русских людей, поднявших на этой планете восстание против орды, погибло больше половины».

— Странно, — прошептал Эндрю.

— Что странно? — спросил Эмил, оторвавшись от спора с Пэтом, который подкреплял свои аргументы отборными ругательствами.

— Странно, что, вспоминая все эти войны, мы чувствуем, что нам их не хватает.

Эмил кивнул с умным видом.

— Стареем, наверно. Ты посмотри, даже у нашего рыжего Пэта появились седые пряди.

Пэт подергал себя за бороду, в которой и впрямь начала пробиваться седина, и расхохотался.

— А, ерунда! Девчонкам нравится.

— И когда же ты угомонишься и станешь респектабельным членом общества? — подколол его доктор.

— Никогда! Чтобы возиться с тремя сопляками, как Эндрю? Неудивительно, что он воспользовался первой же возможностью слинять из дома и устроил эту инспекционную поездку.

Эндрю улыбнулся. Каждая секунда, проведенная в разлуке с Кэтлин и его тремя ангелочками, была для него пыткой. Нет, он затеял эту инспекцию не для того, чтобы отдохнуть от семьи, а чтобы разузнать кое-что.

— А ты не скучаешь по старым денькам, Пэт?

Ирландец выхватил свою фляжку из рук Эмила, перевернул ее горлышком вниз и сердито уставился на доктора. Вскочив с места, он ринулся обратно в купе и тут же вернулся, держа в руках непочатую бутылку водки. Выдернув пробку, он сделал долгий глоток и передал водку своему собутыльнику.

— Хорошее было время. Помню, как я с Четвертым корпусом прикрывал северный фланг, когда мы отступали. А уж первый день битвы при Испании — да, этим боем можно гордиться.

— И тебе этого не хватает?

— Наверное, во мне говорит ирландская кровь. Мне этого и вправду не хватает. Господи, как я скучаю по всему этому! Мне не хватает старины Ганса, вечно жующего табак, и моих красавиц, двенадцатифунтовок-«наполеонов». Как я жахнул двойным зарядом картечи по этим поганцам, а? Никогда не забуду.

Эндрю улыбнулся старому другу.

— А как ты, Эндрю? — спросил Эмил. С каждым очередным глотком из бутылки Пэта его речь становилась все более невнятной.

— Я уже не знаю, — отозвался Эндрю. — Все эти страшные дни я мечтал только об одном — чтобы война наконец кончилась. Видит Бог — теперь я могу в этом признаться, — я боялся, что мы в конце концов проиграем, что бы я тогда ни говорил. Я сражался для того, чтобы моя Кэтлин, мои друзья имели возможность пожить подольше, чтобы у моей дочери, а потом у моих сыновей был какой-то шанс. Но что касается меня… — Он запнулся. — Я чувствовал, что приношу себя в жертву во имя спасения других. Я никогда не испытывал от этого такой радости, как ты, Пэт.

— Но ты все равно вспоминаешь об этом времени с ностальгией, разве не так? — проницательно заметил Эмил.

— Тогда все было проще. Была только одна цель, одна задача — дожить до завтра, до следующего похода. Не было времени думать о чем-то еще.

— Мне больше всего не хватает той замечательной атмосферы, — вдруг прервал его Пэт.

Эндрю бросил на него удивленный взгляд.

— Ну, ты понимаешь. Мы были вместе… — Ирландец замолк, подбирая слова. — Это было здорово. Мы верили друг другу и понимали все с полуслова. Теперь новое время, новые лица выходят на первый план, — Готорн, например. Но я тоскую по старине Гансу, да. Такого, как он, больше не будет. — Он пригорюнился. — Славные были деньки.

«Много воды утекло с тех пор», — подумал Эндрю. В первый год после окончания войны они все были объединены общей целью — пережить зиму и восстановить разрушенное. Но потом почему-то их пути начали расходиться. Пока жив проконсул Марк, их союз с Римом, скрепленный кровью, будет нерушим. По крайней мере, с этим все в порядке. Но с Карфагеном вышла иная история. В ту послевоенную зиму карфагенянам пришлось выдержать множество опустошительных рейдов со стороны разрозненных банд мерков, которые в итоге откочевали на запад. Вести военную кампанию — это одно, но Эндрю не мог позволить себе ввязываться в затяжную партизанскую войну с мерками. Он отослал на помощь Карфагену всего одну дивизию, и весной Гамилькар наотрез отказался обсуждать с Республикой перспективы возможного союза. Карфаген был для них потерян, по крайней мере на время.

Мечта о построении трансконтинентальной железной дороги тоже становилась все более и более утопической. Пути уходили на тысячу миль к востоку, через страну Асгард, но потом строительство пришлось остановить в результате переговоров с их соседями, ниппонцами, а также из-за того, что Сенат урезал финансирование проекта, и это было печальнее всего.

Они установили постоянное наблюдение за южной степью, находившейся между двумя морями. От самого западного залива Великого моря, там, где расстояние до Внутреннего моря составляло всего сто пятьдесят миль, начали возводить сплошную линию укреплений. Кавалерийские разъезды периодически вступали в стычки с патрулями бантагов. Потери с обеих сторон были незначительными, но число жертв неуклонно продолжало расти. Только в этом году погибло уже почти пятьсот человек. Все это напоминало Эндрю схватки с индейцами перед Гражданской войной. Эта земля раньше принадлежала меркам, но теперь бантаги объявили ее своей собственностью.

Он надеялся, что бантаги продолжат движение на восток, но они не трогались с места, и Эндрю понимал, что причиной этого была Республика. Они готовились к войне, и в какой-то момент нанесут удар.

Долгожданный 2-й флот, выпестованный юным адмиралом Буллфинчем, был наконец спущен на воду. Вначале он состоял только из одного броненосца и новенькой колесной паровой канонерки «Питерсберг». Еще у них было шесть деревянных трехмачтовых сторожевиков, которые, как правило, вели наблюдение за восточным берегом моря, в четырех сотнях миль от оборонительных укреплений. Там, в устье реки, находился небольшой городок, судя по всему, занятый бантагами. Похоже было, что вверх по течению реки стоит более крупный город, но узнать точнее не представлялось возможным, так как устье постоянно охранялось не менее чем дюжиной судов.