Страница 2 из 108
Я люблю Вики. У Джона Донна есть такая строка: «Ради Бога, помолчи и позволь мне любить тебя». Если бы только Вики перестала говорить и приглушилась к моему молчанию, то она бы очень многому научилась. У меня не хватает слов выразить, насколько сильно я ее люблю. Какая глупая вещь язык. Как странно, что мы все должны общаться друг с другом, открывая рты, шевеля языками и издавая звуки. Должен существовать более четкий способ общения, мы должны иметь фонари на наших лбах или пятьдесят пальцев на руках, чтобы каждый выстукивал свой код. Если есть Бог, в чем я сомневаюсь, то он создал очень плохую систему общения между людьми.
— О, Себастьян! — вздыхает моя жена Эльза по дороге домой, — прекрасные похороны, не так ли?
Мне нравится Эльза. Она глупая, но мне она все равно нравится. Сначала я подумал, что она умная, потому что ее рисунки хороши, но рисунки — это каприз. Как-то я прочел об умственно отсталом человеке, который не мог написать свое имя, но мог в уме вычислять логарифмы. Это похоже на Эльзу. Она создает чрезвычайно оригинальные рисунки человеческих глаз на фоне сложного узора, но в них больше ничего нет. Я возил ее в Нью-Джерси, потому что я считал таким забавным это мрачное проявление нашей отвратительной массовой культуры, но, хотя Эльза смеялась вместе со мной, ей втайне нравилась эта культура. Я обнаружил это, когда спросил ее, куда она хочет поехать на медовый месяц. «В Лас-Вегас», — серьезно сказала она. Я предложил ей всю Южную Америку. Я не мог видеть Европу после службы офицером в Германии. Я предложил ей Рио-де-Жанейро, все реликвии инков Перу, даже шикарные морские курорты Чили, но она сказала нет, Лас-Вегас, и, пожалуйста, остановимся в мотеле. Ну, мы так и сделали, и я должен признать, после этого Нью-Джерси, несомненно, показался скучным. Боже, насмотрелся я на эту массовую культуру. Разумеется, когда-нибудь все это будет уничтожено. Я даю на это пятьдесят лет. Из всех великих империй, которые знал мир, наша просуществует меньше всех. Двести лет мы гоняемся за его величеством долларом, и что мы производим? Атомную бомбу и «Я люблю Люси».
Я не возражал против Лас-Вегаса, потому что Эльза была такой прелестной, глупой, но прелестной, и мне нравилось заботиться о ней. До этого я никогда ни о ком не заботился, потому что о всех членах нашей семьи всегда заботился Корнелиус. Мне нравилось также трахать ее всякий раз, когда мне этого захочется. Эльза никогда не говорила «нет», и казалось, что никогда ничего не имела против этого, так что Лас-Вегас мы видели в основном из окна нашей спальни в мотеле. Но, в конце концов, для этого и существует медовый месяц.
Когда мы обосновались в нашей новой квартире в Ист-Сайде, я сказал ей, что мы могли бы также завести ребенка, и она сказала «хорошо», и мы так и сделали. Никаких проблем. Мне нравилось, что она была беременна, и я был доволен, что родился мальчик. Я был бы также доволен, если бы это была девочка, но я всегда думал, что лучше, когда первый ребенок мальчик, поскольку впоследствии он будет заботиться о своих сестрах. Однако судьбе было угодно, чтобы у этого мальчика не было сестер, так как скоро после родов что-то произошло с яичниками Эльзы и доктор сказал: «Сожалею, но больше она не сможет рожать». Было очень жаль. Мне нравился этот ребенок. Он был красненький с черными волосами, и большую часть времени глаза у него были закрыты. Это вызывало у меня интерес. Вероятно, я его любил, несмотря на то, что чувство, которое возникало у меня, не было похоже на любовь в обычном понимании. Однако, если бы кто-то попытался отнять у меня ребенка, я бы тотчас погнался за вором, избил бы его дубинкой и забрал бы ребенка обратно. Эльза стонала из-за того, что кормление грудью доставляет ей сильные боли и что геморрой мучает ее, но маленький ребенок уютно лежал в своей детской кроватке и не говорил никаких глупостей, маленький индивидуум с самостоятельным умом. Умный, ловкий ребенок. Глупая Эльза. Бедная Эльза. Я любил ее по многим причинам, неприятности же происходили главным образом из-за того, что ее культура была мне чужда. Я очень старался изучить ее, но не нашел ничего, что связывало бы меня эмоционально с этими восточными взглядами, и понял, что навсегда останусь чужим, неевреем, у которого хватило нахальства жениться на представительнице великого дома Райшманов. Я также осознал, насколько отличаются евреи от других, они не низшие и не высшие, а просто совсем другие, другие, другие. Они видели мир под другим углом, по-другому воспринимали историю, и у них были другие защитные механизмы для того, чтобы жить с их громадным коллективным сознанием страдания и боли.
Разумеется, в наши дни было бы ошибкой делать любые обобщения о расовых, культурных и религиозных группах. В старые времена, когда эти группы были четко определены, можно было найти этому какое-то оправдание. Кельты были рыжими и носили усы, англосаксы были огромными блондинами и т. д. и т. д., и такова была однородность внутри каждой группы, что давала чужестранцу возможность делать определенные разумные обобщения, которые имели шанс оказаться верными. Даже в таком случае можно только удивляться наиболее предубежденным замечаниям таких историков, как Цезарь или Тацит. Но в наши дни мы все так перемешались, что любое обобщение ничего не стоит и любые предубеждения несостоятельны как с этнографической, так и с нравственной точки зрения. Тем не менее это не помешало Рейшманам обращаться со мной как с представителем более низкой расы и это не помешало мне начать с отчаянием подозревать, что, может быть, они были правы.
С тещей у меня не было проблем (думаю, она находила меня сексуально привлекательным), но тесть был настоящим бедствием. Сначала я думал, что он хоть немного постарается быть со мной любезным, поскольку Корнелиус был одним из его старых друзей, но, очевидно, в какой-то момент во время моей помолвки с Эльзой, он обиделся и вел себя как человек, который не мог даже смотреть на меня, так как я напоминал ему о какой-то большой личной обиде. Неистовый антисемитизм мамы, вероятно, не мог его не задеть, и я, помня некоторые из ее высказываний во время моей помолвки, нисколько не был этим удивлен.
За небольшим исключением, все остальные Рейшманы были в равной степени несговорчивы. Младший брат Эльзы, хороший малый, так же как и я, находил обстановку в семье смешной, замужняя сестра, жившая в Нью-Джерси, была такой же скучной, как ее мать, а дальние родственники Рейшманов были ужасны. Я не антисемит. Некоторые из моих родственников тоже ужасны, но, по крайней мере, я чувствую, что могу найти общий язык с ними, так как знаю, что я точно такой же, как они.
Я решил, что мне нужно научиться обращаться с Рейшманами, и первым моим порывом было искать поддержки в своей культуре. Могли же евреи поддерживать древние традиции празднования еврейской пасхи, а ирландцы — поклонение Бриану Бороиме1 в условиях враждебного окружения, так и мне придется вынуть из пыльного шкафа какой-нибудь подходящий к случаю англосаксонский скелет! И только тогда я понял, что почти ничего не знаю о моих далеких предках. Разгромив западную цивилизацию и добившись успеха, англосаксы вовсе не были озабочены своими корнями, зачем тратить время на собирание родовых мифов, когда можно тратить время на то, чтобы наслаждаться своим положением на вершине пирамиды? Кроме того, изысканное цивилизованное настоящее с его привилегиями, снобизмом и властью намного более привлекательно, чем бешеное, дикое и мрачное прошлое. О, да. Я прекрасно знаю, что значит быть членом привилегированного меньшинства! Но чему Рейшманам, несмотря на все разногласия, удалось меня обучить, это тому, что принадлежать к гонимой расе, — сущий ад, и в течение шести месяцев после моей свадьбы они довели меня до состояния настоящего унижения, подавленности и гнева.