Грехи отцов Том 1

В конце концов однажды я не смог устоять перед искушением рассказать о ней моим друзьям.

— Новая девушка? — неопределенно спросил Корнелиус. — Это мило. Почему ты не пригласишь ее пообедать с нами?

— Ей не интересно обедать во дворце на Пятой авеню в обществе кучки миллионеров.

— Всем женщинам интересно обедать во дворце на Пятой авеню в обществе кучки миллионеров, — сказал Корнелиус.

Но когда я рассмеялся, он решил, что я стесняюсь, и потерял к ней всякий интерес.

Сам Корнелиус был женат дважды. Первый раз на светской даме, которая была на четырнадцать лет старше его и вышла за него замуж из-за денег, а позднее сделала ему бесценный подарок — его дочь Вики. А второй раз на светской красавице на два года моложе себя, которая вышла за него по любви и осчастливила его двумя приемными сыновьями, своими детьми от предыдущего брака. Первая жена, Вивьен, жила теперь во Флориде, и я не видел ее уже несколько лет. Вторую жену, Алисию, я часто лицезрел в роли миссис Корнелиус Ван Зейл, супруги известного миллионера, столпа нью-йоркского общества. Корнелиус не признавал любовниц. Он не одобрял беспорядочной личной жизни и, хотя никогда вслух не высказывался, был убежден в том, что я должен жениться и остепениться. Я знал, что он ни в коем случае не одобрит такую богемную любовницу, как Тереза.

Со временем привлекательный, но бессмысленный отказ Терезы принимать от меня деньги, стал вызывать у меня все возрастающее чувство досады. Мне нравилось делать подарки; у меня не было никаких дурных побуждений и мне не нравилось, что со мной обращались так, будто они у меня были. Я чувствовал, что ее упрямство унижает меня, особенно потому, что я хотел всего лишь сделать наше совместное существование как можно более приятным. Конечно, какой-нибудь циник мог бы по-своему интерпретировать мое предложение Терезе поселиться в фешенебельной квартире всего лишь в двух кварталах от моего дома на Парк авеню; но, по правде говоря, мне надоело красться в дом Кевина по ночам, и я подозревал, что Кевин сам изрядно устал от постоянных посягательств на его уединение.

— Послушай, — сказал я Терезе, в очередной раз пытаясь убедить ее, что положение надо изменить, — нам повезло! У меня достаточно денег, чтобы наша связь стала еще приятнее! Это подарок, а не наказание! Зачем сопротивляться! Зачем страдать? Это бессмысленно! Не стоит понапрасну тратить драгоценные часы отдыха!

Я был доволен, что получил в ответ ее улыбку, но вскоре понял, что высмеять ситуацию — это не значит изменить ее.

— Ничего не имею против того, чтобы жить в квартире в центре города, — сказала она. — В действительности я надеюсь, что со временем перееду в такую квартиру, но когда это произойдет, то за квартиру я буду платить сама.

Я здорово на нее рассердился, и мне хотелось отшлепать ее. Я даже настолько потерял над собой контроль, что обвинил ее в том, что она хочет добиться от меня предложения переехать ко мне. Но я знал, какую чушь несу еще до того, как она взглянула на меня с презрением и сказала, что мне следует сделать со своим драгоценным пентхаузом. Я ведь прекрасно знал, как неуютно она чувствует себя в моем доме и как не любит туда приходить. Вначале это меня очень обижало, но потом я успокоился. Несмотря на то, что ее упрямство меня расстроило, я не был ослеплен любовью и не был до конца искренен: я прекрасно сознавал, что едва ли человек моего положения может поселить у себя подобную любовницу, потеряв уважение к себе. Однако эта суровая правда лишь прибавила мне решимости поддерживать эту связь на тех условиях, на которые общество могло бы взирать с привычным снисходительным безразличием.

Я пришел к выводу, что чувствовал бы себя куда лучше, если бы мне удалось выманить ее из того дома в Гринвич-Виллидж. Я решил, что неплохо было бы взять отпуск и уединиться с Терезой в каком-нибудь идиллическом местечке. Из прошлого опыта я знал, что отпуск, проведенный вместе во время любовного романа, может оказаться очень успешным, и, подбадриваемый предвкушением успеха, я стал перебирать подходящие места. Мэн, Кейп-Код, Северная Каролина, Флорида... Я мысленно пробежался по Восточному побережью и даже совершил путешествие на Бермуды, пока очевидный ответ не предстал передо мной: Европа. Тереза, дочь польских иммигрантов, никогда там не была и мечтала туда съездить. Пленительная, романтическая, неотразимая Европа... две недели... к тому же все говорят, что Париж почти не пострадал от войны.

Организовав обед при свечах на двоих в ее любимом французском ресторане, я заказал шампанское и предложил ей поехать со мной в Европу. Я не сказал ей, что уже заказал номера в гостиницах. Можно отменить эти заказы и переменить маршрут. Я никогда не говорил с ней о Германии, кроме того, что с самого начала рассказал ей, что, хотя я американец немецкого происхождения, у меня нет родственников в Германии. Я даже соврал ей, сказав, что родился в Штатах.

— Париж! — прошептала Тереза, поддавшись искушению.

Я предвкушал победу.

— Мы будем путешествовать первым классом и сможем вдоволь повеселиться!

Она вздохнула.

— Конечно, я хотела бы поехать...

— Замечательно! Значит, все улажено! Я звоню своему агенту из туристической компании!

— ...но не могу! Это нехорошо, Сэм. Если я позволю тебе купить меня один раз, ты станешь покупать меня снова и снова, так что я не успею оглянуться, как стану жить в пентхаузе с окнами, выходящими на Ист-Ривер, с чековой книжкой в сумочке и норковой шубкой на плечах и с любовником, который владеет мной со всеми потрохами. Не пойми меня превратно, я знаю, что у тебя хорошие намерения, и я ценю это, но независимость мне дороже дюжины путешествий в Европу, поэтому даже тебе не удастся меня уговорить.

— Но я уважаю твою независимость, Тереза!

— До тех пор, пока ее нельзя купить!

Мы поссорились. Все потому, что я был очень разочарован. Я едва не отменил свой отпуск, поскольку мне была невыносима мысль провести без нее две недели, но потом я сказал себе, что веду себя как влюбленный по уши подросток, и мне нужно побыть одному, чтобы остыть. После длительных споров с самим собой о том, влюбился ли я в нее, логически рассуждая, я решил, что не понимаю, как это могло произойти. Подумав еще немного, я пришел к выводу, что попал в ситуацию, которая не поддается никакой логике. Я с ума сходил по Терезе, и было глупо пытаться это отрицать.

Подобное признание, без сомнения, могло бы считаться в некотором роде моим триумфом, но этот триумф был кратким, поскольку я понял, что по-прежнему нахожусь в тупике и не знаю, как быть дальше. После долгих и мучительных раздумий, я пришел к выводу, что у меня есть три выхода из положения. Я мог отказаться от нее. Я мог сохранять все как есть. И, наконец, я мог жениться на ней.

Отказаться от нее было для меня немыслимо. Нынешнее состояние дел выводило меня из себя. Жениться на ней было столь же невозможно, как и жить с ней открыто. Но так ли это? Да, это так. С женитьбой ничего не получится. Мне следовало взглянуть правде в глаза и признать, что Тереза никогда не сможет приспособиться к моему миру. Если мы поженимся, то либо ей придется изменить свою жизнь, либо мне, и я с трудом мог бы решиться сделать предложение в такой форме: «Послушай, я бы женился на тебе, но, прежде чем я поведу тебя к алтарю, тебе следует многое изменить в себе». Я уже подумывал о том, чтобы самому измениться, но вскоре отказался от этой мысли. Мне нравился мой мир, и никакие серьезные изменения были невозможны.