Страница 12 из 107
Воцарилась тишина. Затем, не говоря ни слова, я вышел в прихожую и широко распахнул перед ней дверь.
— Ты позвонишь мне, как только появятся новости? — спросила она, и этот вопрос напомнил ей, что в ее интересах расстаться со мной на дружеской ноте. Когда я промолчал, она постаралась изобразить улыбку, и в голосе ее послышались обворожительные нотки. — Ну ладно, Сэм! Что сталось с тем милым американским мальчиком, которого я раньше знала, с его невинной улыбкой, акцентом жителя Новой Англии и изысканными старомодными манерами? Я сожалею, что была такой стервозной. Я просто расстроилась, что не могу поговорить с Вики. Уверена, что у тебя все в порядке. — Она вздохнула, взяла мою руку в свои и посмотрела на меня затуманившимся взглядом. — Мы ведь с тобой друзья, не правда ли? — прошептала она, слегка надавив своими пальцами на мою ладонь.
— Конечно же, Вивьен! — сказал я, в точности повторяя ее неискренний тон, и, наконец, мне удалось от нее отделаться.
Я вернулся в свой кабинет и сел. В этот момент моя экономка постучала в дверь сказать, что обед ждет меня на сервировочном столике в гостиной, но я продолжал сидеть на диване в кабинете. Насмешка Вивьен все глубже проникала в мое сознание, как перо, падающее с большой высоты, и впервые в жизни я захотел никогда не встречаться с Корнелиусом, захотел, чтобы Пол Ван Зейл прошел мимо меня, когда я подстригал живую изгородь у него в саду много лет тому назад.
Я так ясно представил себе, как сложилась бы моя жизнь. К этому времени я жил бы в новом доме с комнатами на разных уровнях где-нибудь на окраине Бар-Харбора, или, может быть, Элсуэрта. Конечно же, у меня были бы дети, вероятно, четыре или пять, и симпатичная жена, отличная кулинарка, и на уик-энды мы устраивали бы пикники, и дружили бы со всеми соседями, по субботам ходили бы в церковь. Не было бы никаких поездок в Германию, потому что с такой большой семьей я не смог бы себе позволить путешествия в Европу. Так что я остался бы американцем-патриотом, одним из тех, кто записался добровольцем в армию в 1941 году, не ожидая призыва; одним из тех, кто презирал бы американцев немецкого происхождения, которые втайне мечтали об освобождении от службы; одним из тех, кто не мыслит себе ситуации, когда какой-то миллионер устраивает освобождение от армии своего лучшего друга посредством одного телефонного звонка в Вашингтон...
Раздался звонок в дверь.
С удивлением выглянув из кабинета, я увидел экономку, в нерешительности застывшую на пути.
— Это, должно быть, мисс Вики, мистер Келлер, — прошептала она, пораженная. — Мне позвонил швейцар из вестибюля и сказал, что она поднимается. Он сказал, что она пронеслась мимо него к лифту, прежде чем он успел ее задержать.
— Мисс Вики?
— Да, сэр, мисс Ван Зейл.
Снова позвонили в дверь, и на этот раз звонок звонил без перерыва. Выйдя из кабинета, я быстро прошел мимо экономки, пересек холл и открыл настежь дверь.
— Вики! Господи!
— Дядя Сэм! — воскликнула Вики, как будто я один остался на всей земле, и бросилась через порог в мои объятья.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Дядя Сэм, я пришла к тебе, потому что ты единственный нормальный человек среди всех, кого я знаю, — сказала Вики, вцепившись в мою руку, как будто ей угрожал удав, свесившийся с утеса. — На самом деле ты единственный, кто может меня спасти, поэтому, пожалуйста, перестань гладить меня по голове и не отправляй обратно к папочке. Если ты это сделаешь, мне придется прыгнуть с Бруклинского моста.
— Вот так-так! — сказал я. — Подожди, пока я выну из шкафа мои доспехи и приведу свою белую лошадь. Выпьешь воды или чего-нибудь еще, или, лучше, давай чего-нибудь съедим? Я еще не обедал, и если уж мне приходится тебя спасать, я бы хотел делать это не на голодный желудок.
Я провел Вики в кабинет, привез сервировочный столик из гостиной и попросил экономку принести еще один прибор. Затем нашел пленку с записью дисков Глена Миллера и вставил ее в магнитофон. Успокаивающая, умиротворяющая музыка разнеслась по комнате; я предложил своей гостье вина.
— Хочешь французского вина из Бордо?
— Ох, дядя Сэм, вы такой галантный! — Она лучезарно улыбнулась, и мне пришло на ум, что, хотя ее неприятности и были настоящими, она не смогла устоять перед таким естественным для подростка искушением драматизировать их. Я улыбнулся про себя, пытаясь за подростком разглядеть женщину, которой она однажды должна стать, но все, что я увидел, — это униформа всех тинэйджеров: расклешенные джинсы с огромными отворотами, детские носочки и просторный розовый свитер. Ее густые золотистые волосы были зачесаны назад, открывая лицо, и на затылке схвачены розовым гребнем. У нее был элегантный нос, унаследованный от матери и Корнелиусовы блестящие серые глаза с длинными ресницами. От матери ей достался чистый овал подбородка, а от Корнелиуса — упрямая линия губ. Когда я раздумывал над тем, как бы поступил, если бы она была моей дочерью, то пришел к тревожному выводу, что с этой ответственностью, наверно, не смог бы справиться лучше Корнелиуса.
— Хочешь тушеной капусты, Вики? — спросил я ее, после того, как экономка принесла лишний прибор.
— С удовольствием, она так вкусно пахнет. Я целую вечность не ела.
Поделив еду и выпивку, мы уселись на диван.
— Ну ладно, — вздохнул я, — что мне следует делать, чтобы спасти тебя?
— Ты можешь помочь мне уйти из дому.
— Опять? Так быстро?
— Мне необходимо оттуда убраться. О, дядя Сэм...
— Вики, если ты достаточно взрослая, чтобы сбежать в Мэриленд, то достаточно взрослая и для того, чтобы перестать звать меня дядей. С сегодняшнего дня я просто Сэм.
— Но мне нравится считать тебя моим дядей! Я всегда о тебе думала, как о дяде!
Я удержался от желания сказать «Слава Богу», а вместо этого спросил:
— Что там у тебя дома случилось на этот раз? Я еще помню скандал на Рождество, когда ты бросила курсы искусствоведения.
— О, Господи, да это было ужасно! Все дело в том, что папа не считается с моим мнением. Мне никогда не разрешают делать то, что я хочу. Он все решает за меня. Когда я закончила прошлым летом частную школу, я хотела поступить в двухгодичный колледж в Европе, но папа не позволил, он сказал, что Европа упадническая и все, что я хочу, я могу изучать здесь, в Америке. Когда я захотела поехать в Европу на каникулы, он не разрешил мне ехать одной и настоял на том, чтобы я поехала с тетей Эмили, которая сводит меня с ума, и с двумя кузинами, которые еще сильнее действуют мне на нервы. Затем были курсы искусствоведения. Я с самого начала не хотела туда поступать, и говорила ему об этом снова и снова, а все, чего я в действительности хотела, так это поступить в колледж и изучать философию.
— Философию?
— Конечно, это единственная вещь, которой я по-настоящему интересуюсь. Меня интересует, например, почему я богата, когда большинство в мире бедны? Я читала авторов вроде Маркса, и это заставляет думать, и когда я обнаружила, что политическая философия — это всего лишь один аспект более широкой темы... Конечно, папа думает, что я дура. Он думает, что философия это хобби для неудачников. Он хочет, чтобы я изучала что-нибудь полезное, например, испанский, или что-нибудь женское, вроде английской литературы.