Собор

А далее он переходит к цепочкам, и тут его символика действительно становится несколько слабоватой и натянутой. Если кадило о четырех цепочках, пишет он, они указывают на четыре основных добродетели Господа, а та, которой приоткрывают крышку сосуда, обозначает душу Христа, разлучающуюся с телом.

Если же кадило подвешено на трех цепочках, то потому, что Личность Христова состоит из трех элементов: человеческого организма, души и Божества Слова, кольцо же, к которому крепится цепочка, заключает Гонорий, — Вечность, заключающая в себе все это.

— Ну и путаница!

— Еще не такая, как теория Дуранда Мендского о нагарных щипцах; расскажу вам о ней и, с вашего позволения, на том остановимся.

Он утверждает: щипцы, чтобы снимать нагар с паникадил, суть «божественные словеса, которыми мы обрезаем буквы Закона и тем открываем блистающий разум»; и далее: «ведерки, в которых гасят свещные огарки, суть сердца верующих, буквально соблюдающих заповеди».

— Это уже не символизм, а безумие!

— По крайней мере, мелочность, дошедшая до крайности; но хотя так толковать щипцы по меньшей мере странно, а теория кадила в целом может показаться довольно зыбкой, признайте все же, что она непринужденна и очаровательна, да и образно точна, когда богослов говорит о цепочке, поднимающей крышку с кадильницы, выпуская облачко дыма и тем подражая вознесению Господа на облаках.

Трудно было, чтобы не случилось некоторых преувеличений на пути иносказаний, но… но зато о каких чудесах аналогий, о каких чисто мистических понятиях говорят смыслы, приданные в литургическом обиходе некоторым из священных предметов!

Вот, послушайте, свеча… Петр Эсквилинский объясняет нам значение трех ее составных частей: воск — пречистое Тело Христово, рожденное от Девы; фитиль, закатанный в этот воск — пресвятая Душа Его, скрытая под завесой тела, свет же — эмблема Его Божества.

А возьмите вещества, употребляемые Церковью при разных случаях: воду, вино, золу, соль, елей, миро, ладан.

Помимо того, что ладан уподобляется Божеству Сына Божия, он также служит символом наших молитв, thus devotio orationis, как отзывается о нем майнцский епископ IX столетия Рабан Мавр{20}. По поводу этого благовония и сосудика, в котором его возжигают, мне приходит еще на память стих, который я некогда прочел в «Иноческих понятиях» неизвестного английского автора XIII века, где их определения разобраны лучше, чем я мог бы сказать вам. Вот оно:

Вода, вино, зола и соль служат для изготовления драгоценного состава, применяемого епископом при освящении храма. Их амальгаму используют, чтобы оросить алтарь и окропить нефы; вино и вода означают две соединенные природы Христа, соль — премудрость Божию, зола — воспоминание о Страстях Господних.

Бальзам же, символ добродетели и доброславия, сочетают с елеем — миром и благоразумием для приготовления священного мира.

Наконец, вспомните о пиксидах[20], в которых сохраняется хлеб претворенный, Святая Гостия: обратите внимание, что в Средние века они делались в виде голубине, содержали облатку в самом образе Святого Духа и Пресвятой Девы; это уже немало, но вот что еще замечательней. В те поры ювелиры обтачивали слоновую кость и давали дарохранительницам вид башни: не в точности ли тело Господа нашего Иисуса Христа покоится в лоне Матери Его, именуемой в литании Башней из слоновой кости? И не в самом ли деле это вещество более всего подходит как вместилище пречистой, пребелой плоти Евхаристии?

— Да уж, это совсем не та мистика, что в нынешних посредственных сосудах, в вермелевых, серебряных и алюминиевых чашах?

— И надо ли напоминать вам, что литургика приписывает всем церковным одеяниям и украшениям особый смысл, смотря по их форме?

Так, например, стихарь[21] означает невинность, веревка, подпоясывающая наши чресла, — скромность и целомудрие, омофор — чистоту тела и сердца, шелом спасения, о котором говорит апостол Павел; орарь — добрые дела, бдение, слезы и пот, проливаемые священником ради стяжания и спасения душ; епитрахиль{21} — послушание, одеяние бессмертия, даваемое нам крещением; подрясник[22] — праведность, которую мы должны доказать своим служением; риза[23] или фелонь — единство веры, нераздельность ее, а также иго Христово…

Но дождь тем временем не унимается, а мне, однако, пора идти: меня ждет духовная дочь на исповедь. Будьте добры, не придете ли вы ко мне послезавтра часа в два; надеюсь, погода не помешает тогда осмотреть храм снаружи.

— А если будет дождь?

— Все равно приходите, — ответил аббат, пожал Дюрталю руку и поспешно удалился.

VI

Да-да, я помню: когда я сказал госпоже Бавуаль (нашей дорогой госпоже Бавуаль, как называет ее аббат Жеврезен), что еще не решил, историю какого святого мне написать, она воскликнула: А житие Жанны де Матель? Но эта биография не из податливых по своему предмету, не так-то легко с ней управиться! — восклицал про себя Дюрталь, приводя в порядок накопленные мало-помалу заметки об этой преподобной жене.

Он задумался. Здесь непонятно было вот что: несоразмерность между обетованиями, которые давал ей Христос, и результатами, которые она получила. Никогда, почти уверен, при основании нового ордена не было видано столько препон и треволнений, столько неудач. Жанна целые дни проводила в дороге, носилась из монастыря в монастырь, но сколько ни убивалась, чтобы поднять целину монашества, дело ни с места. Она даже облачение своего ордена смогла надеть лишь на несколько минут перед кончиной, потому что прежде не могла бы странствовать по всей Франции иначе, как в одеянии света, который она ненавидела и тщетно умоляла как-то заинтересоваться ее новорожденными обителями. И она, несчастная, по рассказам ее исповедника отца де Гибалина, уверявшего, что не видел более смиренной души, отправлялась ко двору, как другие идут на мученическую смерть.

А между тем Господь определенно предписал ей создать орден Слова Воплощенного, Сам очертил его план, оговорил устав, описал одежды, изъяснил символику, сказав, что белое платье ее сестер выразит почитание Того, Кого в насмешку одели в такую хламиду у Ирода, красный плащ будет напоминать, что Его обрядили в багряницу у Пилата, а пурпурные капюшон и пояс приведут на память древеса и бечевки, окрашенные Его кровью. Бог словно посмеялся над ней!

Он прямо заверил, что после тяжких испытаний она пожнет богатую жатву инокинь; Он нарочно ей объявил, что она станет сестрой святой Терезе и святой Кларе{22}; сами эти святые явились своим присутствием подтвердить Его обетования, когда же блаженная Жанна, теряя силы, разрыдалась, Господь спокойно ответил ей, что подобает молчать и терпеть.

И она жила, жила в хаосе угроз и упреков. Священство ее преследовало, архиепископ Лионский кардинал Ришелье только о том и думал, как бы помешать распространению ее аббатств; даже ее же монахини, которыми она не могла руководить, скитаясь в поисках покровителя или помощника, разделились, и их непослушание дошло до того, что Жанне пришлось впопыхах воротиться и изгнать сестер-раскольниц из обителей. Едва она построила монастырскую ограду, как та дала трещину и фундамент поколебался. В общем, конгрегация Слова Воплощенного родилась рахитичной, а умерла недомерочной. При всеобщем равнодушии она влачила существование до 1790 года, а там ее похоронили. В 1811 году некто аббат Дени возродил ее в Азерабле, в департаменте Крёза, и с того времени она кое-как перебивается, рассыпавшись по полутора десяткам обителей, часть которых переселилась в Новый Свет, в Техас.

20

Пиксида (греч. «самшит») — круглая коробка из глины, дерева, кости или металла, иногда с рельефами. Употреблялась для хранения украшений, мазей, лекарств, пряностей. В христианском культе украшалась библейскими изображениями, христианскими символами и применялась как сосуд для просфор.

21

Облачение из белой ткани, доходящее до середины бедра, элемент литургического облачения в католицизме.

22

Длинная одежда до пят с длинными узкими (в отличие от рясы) рукавами. Бывает черного (у монахов) или иного цвета (у белого духовенства). Подрясник — нижнее облачение православного духовенства.

23

Верхняя одежда священника. В православии именуется также фелонь, в католицизме — казула.