Переворот

— Насколько я понимаю, со всеобщего. Мы имеем дело главным образом с министерством внутренних дел. Президент — человек осторожный: он дал городу свое имя, но держится на расстоянии. Первые контракты были заключены до того, как я сюда прибыл, — нас держат здесь всего год: это считается тяжелой службой. Доля моей компании в этой операции ничтожна, но начальство в Техасе имеет слабость к «третьему миру». Председатель совета директоров пришел с фермы, где выращивали репу.

— Этот проект не бизнес, — вставил тот, что отвечает за связи с общественностью, несколько суховато, как бы в порицание словоохотливости своего начальника, — это филантропия.

— Значит, вы не главный начальник? — спросил Эллелу тубаба. — Какое положение вы занимаете?

— Мое звание — инженер, а моя работа — ремонт. Открытие нового месторождения в такую пору — это безумие, лучше работать исправным оборудованием в уже разведанном месте. Я всю жизнь занимаюсь гидравликой и жидкостями. Это просто чудо, что можно выжать из камня, если знать, где его проткнуть. Там, внизу, под куполами, столько воды, что можно затопить Хулюль.

— А нефть? Она хорошая?

— Отличная, — сказал инженер, разболтавшись от облегчения, какое испытывают неверные, когда речь идет о работе, а не о чувствах или идеологии. — Она поступает без напора, так что можно даже ее попробовать. Такой слабой буровой грязи я не видел — разве что в Оклахоме. Вы разбираетесь в нефти? Когда вы расщепляете самую сырую методом Бэртона...

Сотрудник по связи с общественностью прервал его:

— Вы зря тратите время на этого человека. Он же террорист. Его не интересует правдивая информация.

— Так или иначе, — не желая расставаться со сферой своей деятельности, заключил тубаб, — ваш мистер Эзана рад-радешенек — у него есть для этого основания.

Толпа, устав присутствовать при этом техническом разговоре, который все равно никто не слышал, принялась скандировать: «Эллелу, Эллелу...» Сотрудник по связи с общественностью с плечами-крыльями и шрамами нуаров на лбу уловил опасность ситуации, хотя и делал вид, что не узнает президента. По его команде появилась небольшая армия бородатых замученных парней с мотками проволоки и набором электроники — громкоговорителями, трансформаторами, тюнерами. Все это было расставлено на выжженной земле. Когда связь была налажена, сотрудник по связи с общественностью взял в руку микрофон, похожий на фаллос с гландами из мягкой черной резины, дыхнул в него для проверки и, удостоверившись, что он работает, произнес:

— Дамы и господа, рабочие и независимые профессионалы, все граждане Куша, любого племени и цвета кожи: возвращайтесь домой и на ваши рабочие места. Этот безумец, несомненно, вдохновленный религиозными побуждениями, которые он считает истинными, ввел вас в заблуждение, нарисовав картину нереального счастья. Ваши надежды на настоящее счастье, иными словами, на сравнительное отсутствие напряженности и лишений, осуществят не абсолютисты и пророки, способные творить чудеса, а сбалансированные капиталистические инициативы и социалистические посредники. Позвольте иностранному капиталу и опыту приобщиться к вашим природным ресурсам и врожденным культурным формам. — Он бросил взгляд на свою дощечку и продолжал: — Африканский гуманизм ваших предков, в противоположность похожим на муравьиные кучи объединениям Азии и невротическим сублимациям христианского Запада, внушает вам идеалы терпеливого радостного труда, интуитивного здравого смысла и многоканальных родственных связей, которые скорее укрепляют, чем размывают индивидуальность. Не приносите, дамы и господа, свою бесценную личность на алтарь деструктивных затей лжеспасителей. Бога нет, хотя вы вольны поклоняться кому хотите, как вольны заниматься своеобразным сексом с согласным взрослым партнером.

Речь продолжалась слишком долго — не столько для толпы, которая, перестав скандировать «Эллелу», подпала под обаяние оратора сообразно нашей, в основном устной, культуре, сколько для американца, наивно нетерпеливого и с маленьким запасом внимания, а кроме того, жаждавшего самому произвести впечатление славного и сильного человека, не стремящегося «устраивать церемонии» и преисполненного сознания «честной игры»; теперь он взял микрофон у своего разговорившегося помощника и прогрохотал в него:

— Откройте ворота, мы не боимся этих добрых людей. Промышленность была хорошим другом этого оазиса, и, ей-богу, мы намерены и дальше быть им.

Ворота открыли, толпа со смехом протиснулась на территорию. Молодые ребята-техники поспешно переставили свое оборудование и отключили провода, а Эллелу в этой сумятице — осторожно, словно беря легкий предмет в розовую ладонь, цветок или стакан вина, налитого в честь события, — отобрал у них микрофон. Он стал всемогущим, будто у него появилось оружие; толпа остановилась, освободив для него в виде сцены небольшой участок голой земли. Сердце у него бешено колотилось, рука, державшая микрофон, казалась ему самому маленькой и сморщенной. В его мозгу ветром проносились разные мысли. Снова возникло воспоминание о Шебе — ее печальные глаза обманутой женщины искали встречи с его взглядом сквозь покров ткани и кораллы, — а с ним усталость от отсутствия рядом женщины и легкое сожаление о той, которая лаской избавила бы его от злости и уложила спать. И тут он заговорил, и дыхание, вырывавшееся из его горла в узкое пространство между губами и пористым концом микрофона, отдавалось грохочущим эхом в его ушах, которое, казалось, накрывало весь мир и подавляло всевозможную вредность, и сердце его успокоилось среди грохота собственного голоса.

— Граждане Куша! Вы были ужасно обмануты! Махинации Руля, дьявола пустыни, а также фокусы с мертвой головой Эдуму Четвертого в сочетании с вероломством живого Микаэлиса Эзаны привели к тому, что вы живете в этой чумной дыре, именуемой Эллелу! А Эллелу — это я! И я — свобода!

Он сбросил шахтерскую каску, чтобы показать свое лицо. Приветствовали его менее бурно, чем он ожидал. Сотрудник по связи с общественностью сделал было движение, чтобы отобрать у него микрофон, но тут же застыл и стоял с пустыми руками, проверяя свой маникюр и посвистывая сквозь зубы в попытке отвлечь внимание.

— Что такое свобода? — продолжал тем временем Эллелу. — Можете ли вы делать вид, что она существует, если вы в цепях, можете ли держать ее в каменных стенах, за стальными дверями, на пространстве, окруженном изгородью, по которой проходит ток?

— По изгородям пропущен ток, чтобы обезопасить нас от подростков и бродячих собак, — поспешил шепотом вставить сотрудник по связи с общественностью.

Эллелу пренебрег разъяснением и поспешил дать по громкоговорителю сам собой напрашивавшийся ответ:

— Нет. Эти страшные материальные вещи не приносят свободы, они приносят противоположное — рабство. А свобода — понятие духовное. Свобода — это покой в мозгу. Свобода — это пренебрежительное отношение к миру, который Аллах отбрасывает, как пар, как видение. В Коране говорится: «Горы, хоть они и твердые, исчезнут как облака». Коран спрашивает: «Слышали ли вы о Явлении, которое поразит Человечество?» Свобода — предшественник этого Явления, ее ослепительный свет — единственный верный свет, от которого растают наши цепи и превратятся в пар стены наших жалких жизней!

Сотрудник по связи с общественностью, стоявший рядом, буркнул:

— Загоняйте мяч в лузу. Мы можем дать вам еще пять минут.

Эллелу заговорил, и микрофон превратил его слова в облака, которые понеслись над покрытым рябью морем черных лиц.

— Вы видите рядом со мной купленного черного человека, одетого в костюм белого и наученного бойко излагать трюкачества белого человека. А слева от меня вы видите живого розового дьявола, с виду кроткого, как ягненок, впервые сосущий мать на окутанном утренним туманом пастбище, а на самом деле смертоносного, как яд, который скорпион приберегает для змеи. За моей спиной вы видите чудовищную пирамиду с мерзким запахом и мерзкой целью, паразитирующую на земле Куша и развращающую его народ. Как ваш президент, я велю вам, как ваш слуга, я прошу вас: уничтожьте эту вторгшуюся к нам грязь. Несколько хорошо нацеленных пуль сделают свое дело. Эта вспышка навсегда осветит ваши сердца и станет темой песни, которую вы сможете петь своим внукам!