Переворот

— Он говорит, — сообщил Эзана Клипспрингеру, — что дело не в засухе. Кочевники переживали и худшие времена: они отдавали свой скот оседлым фермерам на юге, а потом, когда сухая пора проходила, забирали его обратно. Введенная французами экономия урожая, чтобы выручать за него деньги, затруднила использование принятой у нас системы. Фермеры не ведут больше дел с кочевниками: им нужны бумажные деньги, чтобы покупать женам японские сандалии и транзисторы. Дальше он говорит, что благонамеренные белые люди пробурили колодцы и сделали прививки скоту против чумы, и это настолько увеличило стада, что животных пришлось выгонять в пустыню. Так что, говорит он, дело не в засухе, а просто в плохой экологии.

Брови Клипспрингера, изящные серебристые полоски, подстриженные, но не слишком, поднимались вверх и опускались под влиянием эмоций, бушевавших за его лбом, подобно тому как вздымались и опускались барки Ра в зависимости от его настроения. Брови Клипспрингера взлетали высоко, приподнимая его тяжелые веки и высвобождая влажные карие глаза, заботливо глядевшие на сидевших за столом. Когда он заговорил, его баритон дрожал от волнения.

— Майк, — сказал он, — передай от меня этому человеку: проблемы не существует. Наши ребята-техники могут ликвидировать любую беду, какую создают машины. Вам нужно лишь немного вложений в развитие страны, соорудить плотины в вади и насадить высокоэнергетическую траву пампасов — ее качества открыли ребята из зеленой революции. У вас тут в основе своей прекрасная страна, и мы готовы взять на себя ощутимые обязательства в отношении ее будущего. Скажи этому человеку, что мы очень чутко относимся к экологии, так что он может не беспокоиться. Люди очень волновались на Аляске, а теперь перестали. Карибу никогда лучше не жилось. Наши ребята каждый день творят чудеса.

— Я хочу, чтобы этот убийца был предан суду! — неожиданно воскликнула миссис Гиббс из глубин своего горя, подстегиваемая нетерпением, тошнотой и нереализованным сексом. — Я хочу, чтобы Дон был отомщен. — На одном из ее обнажившихся зубов было видно пятнышко помады.

Клипспрингер ловко положил руку на ее кисть.

— Анджелика, возмездие не входит в международное право. С точки зрения международного права возмездие — это ни-ни. Вместо него происходит перегруппировка.

— Мадам — гостья нашего государства, — заверил ее Эзана. — Мне больно подумать, что ей будет отказано в Куше в чем-то, чего она желает.

Кутунда, приревновав своего бывшего начальника к этой веснушчатой дьяволице, приехавшей из страны, где лед уходит в землю, принялась рассказывать длинную историю о том, как Эллелу взял ее в плен: он ворвался в хижину, где она спала, целомудренная дочь глубоко уважаемого дибиа, и осквернил ее тело своей мочой, после чего никто уже не взял бы ее в жены, так что ей пришлось стать его наложницей — другого выбора не было. Он держал ее взаперти, заставлял выполнять всякие свои грязные требования; даже не позволял учиться грамоте и печатать на машинке. Молодой человек в феске, владевший языком capa почти так же хорошо, как и своим фула, пришел в восторг от ее рассказа и старался сдержать смех, чтобы не пропустить ни слова. Эзана владел языком capa не настолько свободно, чтобы следить за потоком крепких и пахучих словечек, и по окончании рассказа заметил, обращаясь к белой вдове:

— У этой дамы, атташе по вопросам культуры, тоже есть претензии к нашему президенту. К сожалению, за последние полгода он действительно совершил немало непопулярных поступков. Его намерения не всегда приносят хорошие результаты. Он предал смерти нашего старого короля, которого многие из тех, кто живет у реки, боготворят.

— Но где же он? Где он? — возопила Анджелика.

— Он отправился, можно сказать, с миссией доброй воли, — сказал Эзана, взглянув на черный циферблат своих часов, словно в его плоской глубине содержалось не только время, но и пространство, подобно тому, как жизнь содержится в спиральке ДНК. — Трудно сказать куда.

— Где... йон... есть? — неожиданно выдавил из себя по-английски, запинаясь, исполняющий обязанности министра внутренних дел. — Йон... есть... тут!

Все рассмеялись, кроме миссис Гиббс, и Эзана повернулся к Клипспрингеру.

— Давайте обсудим то, что вы называете «расширением наших отношений». Если строить институт Брайля, это должно быть сделано руками местных рабочих, набранных из новообразовавшихся масс городских безработных, следуя принципам африканского гуманизма.

Американский дипломат опустил веки и соскреб пепел с сигары на край тарелки, хранившей несколько скромных ленточек кислой капусты и перетянутые резинкой концы съеденных сосисок.

— Конечно, — сказал он. — Возможно, с небольшой сетью магазинов, бутиков и агентств путешествий — ничего шумного — на первом этаже. Мы хотим помочь вам обрести себя. Утверждение личности — основа свободы. А народ, который не самоутвердился, является врагом свободы. Народ ненавидит Америку, потому что ненавидит себя. Прогрессивный, процветающий народ, каков бы ни был его расовый состав и политические убеждения, любит Америку, потому что, откровенно говоря, по моему не такому уж непредубежденному мнению — просто факты подкрепляют меня, — Америка достойна любви. Америка любит все народы и хочет видеть их счастливыми, потому что Америка сама любит быть счастливой. Мистер Эзана, вы и этот ваш босс, — и он махнул рукой в сторону обладателя сливовой фески, который с готовностью улыбнулся и так сжал под столом колено Кутунды, что от боли губы ее еще шире растянулись в улыбке, — возможно, удивляетесь, почему американская революция просуществовала почти двести лет, а ваша захромала всего через два-три года. Ответ один: наши отцы-основатели обещали нам только счастливую жизнь. И наши люди все еще стараются ее достичь и никогда не достигнут. Если бы они ее достигли, то повернулись бы к ней спиной и стали во всем винить революцию. В этом состоит секрет, если вы меня поняли.

— Эд, прекратите, — сказала миссис Гиббс. — Что вы предпринимаете по поводу Дона?

— Мы над этим работаем, — заверил он ее. — Сначала вы сказали, что хотите получить его прах, а теперь вам нужна месть.

— У нас есть город, которому мы, пожалуй, преждевременно дали имя и теперь могли бы переименовать его, — предложил Эзана, — в Гиббсвиль.

— А где этот город? — спросила миссис Гиббс.

По лицам пробежала искра взаимопонимания, и Эзана печально признался:

— Мы не можем вам сказать.

Она обвела взглядом сидевших за столом и увидела сквозь слезы черные лица, хранившие за улыбками тайны, тайны.

Эзана посмотрел на нее и поверх рыжеватой массы ее волос увидел сквозь поставленное с наклоном зеркальное стекло, создававшее панорамный вид на такой высоте над городом, что ни запахи, ни страдальческие стоны не могли сюда долететь, юго-восток Истиклаля: оживленную, построенную как по линейке деловую часть города прямо под небоскребом, узкие полихромовые коробки с надписями на многих языках, включая даже родной язык лавочников — хинди; вереницы верблюдов и велосипедов, привязанных и припаркованных на немощеной площади перед мечетью Судного Дня Беды; саму мечеть с ее минаретом в виде одинокого фаллоса и куполом, как грудь из голубых изразцов; бульвары, которые французы проложили сквозь мешанину грязных ромбовидных и кривых переулков; засохшие каштаны и тополя, вытянувшиеся вдоль бульваров и окружающие мрачным облаком пастельные виллы Ле Жарден; собранное из кусочков, блестящее под солнцем одеяло скопища лачуг в Аль-Абиде; слева — аэропорт и узкая дорога на Собавиль; справа — почтенный район Хуррийя на холме с беспорядочно разбросанными домами, который словно уютное плечо подпирает розовую скалу под западным крылом Дворца управления нуарами; дальше — сук, покосившийся док и пироги, а еще дальше — черный изгиб берега голубой Грионде. «Люблю тебя, люблю тебя», — крутилось в мозгу Эзаны, и усталое лицо белой женщины, которой явно нездоровилось, и веселье, возникшее между сливовой феской и химической блондинкой Кутундой, и уверенность заверений седого американца, что все будет взято под контроль, — все сливалось с этой всеохватной круговой панорамой. Так в Куше рождалась политика любви.