Страница 24 из 63
Она заботилась обо всем, даже отгоняла от меня мух. То и дело, бросая работу, приходила в мою комнату, чтобы я не скучал в одиночестве.
Однако ее турецкого явно не хватало для разговоров со мной. Интересно, нашли бы, мы тему для долгой беседы, если бы она говорила хорошо? Не уверен.
Совершенно ясно, что молчание не казалось ей утомительным и, что самое странное, ей и в голову не приходило, будто оно может утомить меня.
Старшая сестра верила, что одинокому человеку достаточно слышать, как тикают часы и вопит под мангалом кошка. Возможно, в чем-то она была права.
Когда не находилось другой работы, она плела бесконечное кружево, я же читал книгу, страницы которой от постоянного перелистывания пожелтели, как осенние листья. Иногда мы одновременно поднимали глаза, и тогда она слегка улыбалась, но вскоре вновь склоняла голову, так как не привыкла долго смотреть в глаза мужчине.
Порой, думая, что я сплю, она откладывала работу, сложив руки на груди, вытягивала шею, чтобы полюбоваться пейзажем за окном.
Этот жест был мне хорошо знаком: тетушка Варвара тоже часто складывала руки на груди. Мне казалось, что так делают все женщины, потерявшие надежду. В эти минуты я жалел ее не меньше, чем она меня.
Впрочем, нельзя сказать, что моя связь с внешним миром полностью оборвалась, как только я попал в дом Селим-бея. Во-первых, тетушка Варвара чуть ли не каждый день приходила меня проведать. Однажды за бедной старой девой увязались Стематула и Пица. Думаю, она могла бы привести и остальных, если бы я захотел.
Между прочим, мой перелом переполошил весь церковный квартал. Главный священник и староста Лефтер-эфенди от имени жителей квартала явились с официальным визитом, еще когда я лежал в больнице.
Тетушка Варвара чуть ли не каждый раз приносила мне подарок: то сироп, настоянный на померанцевой корке, то фиалковый ликер в маленькой бутылочке, а иногда крошечные букетики цветов от моих подруг или салфетку, вышитую одной из девушек.
Тетушка Варвара никак не могла смириться с тем, что я болею в другом месте, и считала, что ее чуть ли не оскорбили.
Перед хозяевами старая дева вела себя почти подобострастно, но, стоило им выйти из комнаты, она тут же выражала недовольство:
— Разве так можно? Больной лежит на мягкой простынке из местной ткани, а сверху его накрывают заморским покрывалом. Оно жесткое, как бумага! А вода в графине? Горячая, точно в бане! Захочешь пить — они тебя этим напоят? Я что, не смогла бы о тебе так заботиться?
Одним из самых частых посетителей был каймакам. Раз в два или три дня он вваливался в мою комнату, весь в пыли или грязи (в зависимости от погоды), бросал на кровать какой-то сверток и просиживал часами.
Над тетушкой Варварой он постоянно подшучивал. Встретив ее в моей комнате, каймакам хмурил брови и, давясь от смеха, произносил:
— Барышня, опять ты здесь? Меня мучают подозрения, что ты охладела к покойному Кегаму и влюбилась в этого юношу.
Если бы старая дева отвечала шуткой, вопрос был бы закрыт и, вероятно, каймакам больше не возвращался бы к нему. Но тетушка Варвара воспринимала все всерьез. Иногда мы часами смеялись над ее смущением или гневом.
Да как же каймакам-бей мог такое подумать! Не пристало видной персоне, немолодому, вдобавок образованному человеку, рассказывать небылицы! Как может пятидесятилетняя тетушка Варвара, которая совсем потеряла интерес к жизни, думать такое о маленьком ребенке? Если она и любит меня, то как младшего брата, как собственного сына.
Каймакам дарил мне книги. Для бедняги они представляли гораздо большую ценность, чем новый костюм. Он радовался, видя, как «Рафаэль» в моих руках пачкается и разваливается на части. Ведь это значило, что я становлюсь читающим человеком.
Из свертка каждый раз появлялся роман или сборник стихов, написанный понятным языком. Каймакам клал его рядом со мной и начинал говорить:
— Как там «Иффет», которого я оставил в пятницу?
— Прочитал.
— Смотри не лги мне...
— Зачем же мне лгать, господин?
— Говорить, что ты прочел, если ты не читал, — это серьезный обман, так и знай. Смотри, если я тебя на чем-то подловлю... А ну, как звали доктора в «Иффете»?
Я с улыбкой называл имя доктора, а затем и других героев романа.
— Молодец, ты становишься таким, как мне всегда хотелось. Что поделать, для этого нужно было, чтобы ты сломал ногу.
«Несчастье порою благо приносит».
— Скоро я встану на ноги, господин.
— Я найду решение... Разве ты не ссыльный? А я разве не начальник этого уезда? Значит, все нити в моих руках. Наведу клевету, напишу на тебя донос и посажу тебя в тюрьму, дескать, «на основании фактов, доказывающих, что ссыльный пытался совершить побег». Волей-неволей будешь читать. Я считаю, что страна не пришла бы в такое состояние, если бы мы хоть немного читали. Ну да ладно, сегодня я принес тебе «Сына воина»[44], прочти обязательно. Его герой — военный, как и твой отец. Лейтенант-пехотинец, но совсем еще молодой. Там еще есть благородная, набожная девушка. Он сражался в 313-й битве[45], получил ранение и стал хромым, но она все равно хочет выйти за него замуж. Там есть одна великолепная сцена. На свадьбе девушка берет мужа под руку так, чтобы его хромота не была заметна, а потом сводит его вниз по ступенькам, будто на крыльях несет. Не передать!
Каймакам походил на уличного торговца, который, сидя на углу, продает с лотка средство от мозолей или мыло, которое отстирает любые пятна. Убедившись, что ему удалось пробудить во мне какой-то интерес, каймакам принялся давать обещания на будущее:
— Ты только прочитай это... А потом я принесу тебе настоящие произведения искусства... «Джезми»[46] твоего тезки, великолепный роман одного измирского юноши «Голубое и черное»[47]. Прочтешь их и поймешь, что за штука этот мир.
Каждый раз каймакам спрашивал у меня имена героев какого-нибудь романа, и, хотя мне удавалось более или менее успешно выдержать экзамен, я вновь возвращался к Рафаэлю, а другие книги только пролистывал.
Пару раз каймакам приносил не книги, а свежевыловленную рыбу из Кюллюка. Чудной человечек настаивал, чтобы ее внесли в комнату и показали мне, затем звал служанку, которая не знала турецкого, и после долгих объяснений на пальцах вручал ей пакет.
В рыбные дни Селим-бей всегда оставлял каймакама ужинать и обязательно подшучивал над ним:
— Каймакам, знаешь ведь, что тебя не выгонят, пока не отведаешь принесенной рыбки! А если я и попытаюсь тебя выпроводить, все равно не уйдешь. Так почему же ты не сообщаешь домашним о своих планах, ведь вечером тебя все ищут?
То и дело доставая часы, каймакам вопил: «Я опаздываю» — и каждый раз выкраивал для себя еще десять минут последней отсрочки, поэтому мы нередко расставались далеко за полночь.
Этот пожилой человек в полном смысле слова не был ни веселым, ни умным, ни знающим, ни поэтом. Любым качеством этот бедняга обладал в неполной мере. Даже ростом не вышел. Однако одним своим видом он сулил людям неизведанное, давал надежду. И вы неизбежно с удивлением обнаруживали, что часы, проведенные в его обществе, чрезвычайно насыщенны и пролетают незаметно.
Думаю, если бы встреча с ним была возможна теперь, он вновь заставил бы меня бежать впереди, подгоняя своим воодушевлением. И сумел бы пробудить во мне надежду, несмотря на то что в мире пятидесятилетнего человека почти нет места тайнам и волшебству.
Я гостил у Селим-бея вторую неделю. Была поздняя ночь, и я уже затушил свечу в ночнике, как вдруг в доме началось странное движение. Во дворе без умолку лаяла Флора, хлопали двери комнат, из прихожей доносились громкие голоса.
Иногда по ночам за городом происходили стычки между контрабандистами, везущими табак, и патрульными, а на следующий день становилось известно, что несколько человек погибли или получили ранения. Поначалу я подумал, что к Селим-бею привезли тяжело раненного, который мог бы не перенести дороги до городской больницы. Но вот что странно: в доносившемся снизу шуме женские голоса звучали отчетливее, чем мужские. Через некоторое время говорящие переместились из прихожей в верхнюю гостиную и продолжили беседу по-гречески. Разумеется, я ничего не понимал из их слов. Однако Селим-бей был в ярости, а старшая сестра задыхалась от волнения.
44
«Сын Воина» — роман Ахмета Расима, турецкого писателя конца XIX — начала XX вв. (Примеч. пер.).
45
«313-я битва» — под таким названием в турецкой истории традиционно упоминается война 1897 года между Османской империей и Грецией (Примеч. пер.).
46
«Джезми» — роман турецкого писателя Намыка Кемаля, вышел в 1880 году (Примеч. пер.).
47
«Голубое и черное» — роман турецкого писателя Халида Зии Ушаклыгиля, 1897 год (Примеч. пер.).