Пешки Хаоса

- Она ведьма, - сказал Сновидец Мудрости, стоявший теперь позади нее. – Губернатор прав, сэр. Она опасна. Она псайкер, куда более сильный, чем я.

- Псайкер, - повторил человек с пистолетом, словно в этом было все дело. – Так я и думал.

Гицилла поняла, что он боится ее не меньше, чем оба его охваченных ужасом спутника – возможно, даже больше – но его страху противостояло что-то еще.

И это что-то было не храбростью, если суждение Гициллы о столь чуждом существе могло быть верным, но отчаянием.

- Пристрели ее, - снова потребовал губернатор. – Почему ты ее не убьешь?

- Посмотри на небо, Орлок Мелькарт, - сказал инквизитор. – Две луны светят ярко, как всегда, но звезды видны во множестве. Скажите, ваше превосходительство, что вы видите?

Человек, к которому он обращался, не ответил, но другой прошел мимо нее на открытое пространство и, запрокинув голову, посмотрел в зенит.

- Они стоят неподвижно! – воскликнул имперский Сновидец. – Варп-шторм прекратился! Я смогу сейчас… наверняка смогу! Я установлю контакт с Имперским Флотом!

- Думаю, ты сможешь, - сказал человек с пистолетом. – Несомненно, мы должны попытаться – и, может быть, они ответят на наш призыв о помощи. Однако я думаю, не обратят ли они на нас больше внимания, и не отнесутся ли к нашему призыву более серьезно, если услышат больше, чем один мысленный голос?

- Не будь идиотом, Раган, - сказал губернатор. – Эта тварь тебе не поможет. Она же мутант, и скорее вызовет сюда колдунов и демонов.

- Они не придут - сейчас, когда перед ними армия Фульбры, им не до того. Конечно, она не поможет, сир – по крайней мере, добровольно. Но насколько она сможет контролировать свои силы, когда окажется под действием наркотика? И насколько она сможет ими управлять, если ввести ей усиленную дозу? Псайкеры, действующие вместе, обычно теряются, даже если они близкие души в том, что касается верности Инквизиции и Императору – но даже растерянность и смятение могут принести пользу. Если мы сможем послать зов о помощи флоту, это прекрасно – но если вместе с ним будет звучать крик ярости и агонии, разве это не подчеркнет наилучшим образом всю срочность и серьезность нашей ситуации?

- Ты с ума сошел, - сказал Орлок Мелькарт.

Гицилла не ожидала, что будет в чем-то согласна с имперским губернатором, но тут он был прав.

- Нет, - сказал имперский Сновидец. – Пожалуйста, сэр, нет! Вы не понимаете. Это уничтожит меня. Сэр, она разорвет мой разум так же легко, как разрушился этот самолет. Не надо. Убейте ее, сэр! Пожалуйста, убейте ее!

Гицилла внезапно поняла, словно с запозданием вспомнив некий обычный факт, каким-то образом ускользнувший из ее памяти, почему Сатораэль говорил ей следить за небом, и что именно она должна была сделать.

Человек, которого губернатор называл Раган, сейчас достаточно расслабился, чтобы Гицилла смогла увернуться от него, если он попытается стрелять – и она не сомневалась, что успеет схватить нож и выпотрошить его прежде чем он сделает второй выстрел. Инквизитор или нет, он явно не представлял, с чем имеет дело. Страх и ужас, который должен был подсказать ему, что делать, теперь сменился растерянностью. Сейчас не он, а Гицилла контролировала ситуацию – или, точнее, ее контролировал Сатораэль, управляя посредством плоти, несшей его метку.

- Он прав, - тихо сказала Гицилла. – Если ты хочешь, чтобы я и он вошли в видение вместе, мне не нужно знать его имя, чтобы войти в его кошмары и разорвать его на части. Не имеет значения, услышат его предсмертный вопль на космических кораблях или нет: они все равно не придут. Но если вы позволите мне уйти, у вас будет шанс дожить до старости – в Калазендре, если сможете найти путь обратно.

- Мы легко можем вернуться обратно, - заявил губернатор. – Войска Фульбры недалеко, и когда бой начнется по-настоящему, они выиграют его за пару часов. Мы вернемся вместе с победоносной армией, хотя и не так быстро, как я рассчитывал. Пристрели ее, Раган. Просто пристрели ее.

- Пожалуйста, - прошептал псайкер.

- Все, чего ты хотел, Орлок Мелькарт, - сказал человек по имени Раган, - лишь быть правителем Сигматуса. Тебе было плевать, как идет война против Хаоса, и ты бы предпочел, чтобы мы никогда не установили контакт с Имперским Флотом, ведь тогда бы тебе пришлось разделить свою власть с теми, кто достоин обладать ею. Но час Империума грядет – не той тусклой тени, которую ты называешь Империумом, но Истинного Империума; Империума всего человечества. Великий Империум узнает о том, что происходит здесь, и что происходило последние два столетия. Командиры кораблей будут знать, что было сделано, и что нет, и что должно быть сделано. Я никогда не был более уверен в своей правоте, чем сейчас. Слава Императору Великолепному!

Эта речь, хотя по-своему волнующая, дала Мелькарту время привести в исполнение свой план. Он присел, как будто для того, чтобы проверить кожу на своих сапогах, но к его ноге была пристегнута кобура, и в ней был пистолет, далеко не такой большой, как оружие инквизитора, но на таком расстоянии это не имело значения.

Но едва Мелькарт выхватил свой стаб-пистолет, инквизитор повернулся и выстрелил в него.

Теперь Гицилле точно хватило бы времени подобрать нож, и она вполне могла убить и Сновидца и инквизитора, но она не двигалась.

Орлок Мелькарт успел лишь ошеломленно посмотреть вниз, на рану в своем животе, прежде чем упасть. Он тяжело опустился в сидячее положение, и секунду или две казалось, что он сможет выстрелить из своего оружия – но ранение, хотя и не убило его сразу, было слишком болезненным.

Хотя стабган был легким, рука губернатора опустилась под его тяжестью, и Мелькарт упал на бок. Какой-то рефлекс заставил его подтянуть колени к груди, и он лежал почти в позе зародыша. Его левая рука вцепилась в рану, словно пытаясь остановить кровотечение, а правая упрямо сжимала в кулаке маленький пистолет.

- А теперь, - сказал инквизитор, несомненно, думая, что обладает той властью, которую только что пытался продемонстрировать, - посмотрим, что можно сделать для того, чтобы исправить катастрофическую ситуацию в этом мире, охваченном скверной и безумием. Даже если это будет означать Экстерминатус, мы все равно исполним наш долг перед Императором и человечеством!

ГЛАВА 25

ДАФАН, к своему удивлению, обнаружил, что больше не лежит лицом в грязь. На секунду он даже подумал, что утонул.

Когда-то, когда он был совсем маленьким, его мать посадила его в бочонок с водой, чтобы помыть. Целая бочка воды была редкостью в деревне, где даже зимой дожди шли достаточно редко, чтобы наполнить водокачку и бочки для сбора воды хотя бы наполовину, но таковы были капризы погоды, что каждое пятое или шестое лето разражалась сильная буря, и за несколько часов выпадала месячная норма осадков, создавая тем самым временный избыток воды. Хотя такие бури были губительны для растений на полях – особенно если молния попадала в соломенную крышу водокачки – в деревне существовали древние обычаи на предмет использования лишней воды, и одним из этих обычаев было купание детей.

Сначала маленький Дафан очень возмущался неудобствами, причиняемыми этим ритуалом, но когда он устал плакать, то обнаружил, что в этом положении есть забавные и интересные особенности. Так как он был маленький, а бочонок большой, Дафан мог поднять ноги от дна на секунду или две, и размахивал руками, чтобы удержать голову над поверхностью – и в таком положении он ощущал себя невесомым. Это было странно приятное ощущение, но он увлекся и, пытаясь снова встать на ноги, потерял опору. Его ноги поскользнулись, голова ушла под воду, и он совсем потерял равновесие. Он отчаянно размахивал руками, но эти движения, казалось, загоняли его еще глубже – и когда он открыл рот, чтобы закричать, рот мгновенно наполнился мыльной пенистой водой.

Конечно, его мать вытащила его, и держала его вниз головой, пока он не выкашлял всю воду из легких – а когда возможность искупаться представилась в следующий раз, Дафан уже так вырос, что едва влезал в бочонок. Но этот момент между падением и спасением, когда время словно остановилось, и кажущаяся невесомость его тела трансформировалась в нечто более глубокое: плавучесть, невесомость не только тела, но и души. Когда его мать потом сказала ему, что он едва не утонул, он мгновенно соединил это до сих пор незнакомое ему слово с тем удивительным моментом вне времени и всеохватывающим чувством невесомости и плавучести, не только в бочонке, но и в великом море жизни.