Вороново крыло

— Черт побери, я никогда не видел ничего более прекрасного! — вскричал мистер Уокер с нескрываемым восхищением.

— В самом деле, — проговорила миссис Крамп, принимая комплимент на свой счет. — Когда я в тысяча восемьсот двадцатом году играла в «Уэлзе» и у меня родилось это прелестное дитя, мои волосы были точно такие же. Меня прозвали из-за них «Вороново крыло», и теперь я частенько говорю Морджиане, что она появилась на свет для того, чтобы похитить волосы у матери. Случалось ли вам бывать в «Уэлзе» в тысяча восемьсот двадцатом году, сэр? Может, вы запомнили мисс Деланси. Я же и есть та самая мисс Деланси! Может, помните;

Помните из «Багдадских колоколов»? Фатиму играла Деланси, а Селима Бенломонд (его настоящее имя было Баньон, на этом и кончилась его карьера, бедняги). Так вот я пела под аккомпанемент тамбурина, а после каждого куплета танцевала:

— Ой! — вдруг вскрикнула в эту минуту, словно от нестерпимой боли, мисс Крамп (не знаю, ущипнул ли ее парикмахер, или дернул, или, быть может, вырвал один из волосков на ее прелестной головке). — Ой, мистер Эглантайн, вы меня убьете!

Ее маменька, увлекшаяся в это время ролью и державшая конец боа на манер тамбурина, и мистер Уокер, с восторгом следивший за ее игрой и почти забывший в это мгновенье чары дочери, — оба тут же повернулись к Морджиане и принялись выражать ей свое сочувствие.

— Убить вас, Морджиана, мне убить вас?! — с упреком сказал Эглантайн.

— Все прошло, мне уже лучше, — с улыбкой заявила юная леди, — право, мистер Арчибальд, не беспокойтесь.

И если уж говорить правду, то на всей ярмарке невест ж даже среди самых что ни на есть великосветских хозяек самых что ни на есть великосветских лакеев, посещавших «Сапожную Щетку», не нашлось бы большей кокетки, чем мисс Морджиана. Она считала себя самым обворожительным, созданьем на свете. Стоило ей встретиться с незнакомым мужчиной, как она тут же начинала пробовать на нем силу своих чар; ее красота, ее манеры — вся ее внешность отличались яркостью и притягательностью, которые, естественно, пользуются самым большим успехом в нашем мире, ибо люди охотнее и больше всего восхищаются тем, что само бросается в глаза; и потопу нередко оказывается, что в женском цветнике наибольшее восхищение вызывает такой цветок, как тюльпан, а какая-нибудь скромная фиалка или маргаритка остаются никем не замеченными. Таким именно тюльпаном и была Морджиана, и ее неизменно окружала целая толпа любителей тюльпанов.

Итак, простонав сначала «ой-ой-ой!», а затем успокоив всех, сказав, что ей лучше, Морджиана привлекла к себе всеобщее внимание. Последние ее слова чрезвычайно воодушевили мистера Эглантайна, и, взглянув на мистера Уоркера, он спросил:

— Не говорил ли я вам, капитан, что это чудо природы? Вы только посмотрите на эти волосы, они черные и блестящие, как атлас. Они весят не менее пятнадцати фунтов, и я не позволю какому-нибудь растяпе-подмастерью вроде Мосроза, да и вообще никому не позволю притронуться к этим волосам, хотя бы и за пятьсот гиней. Ах, мисс Морджиана, помните, что вас всегда будет причесывать Эглантайн, помните это!

И с этими словами сей достойный джентльмен начал осторожно: смазывать «Эглантинией» божественные локоны, которые он боготворил со всей страстью, на какую только способен мужчина и художник.

Что до Морджианы, я надеюсь, никто из читателей не осудит бедную девочку за то, что она выставляла напоказ свои волосы. Ее локоны были ее гордостью. В одном любительском театре она даже исполняла такие роли, в которых можно было покрасоваться с распущенными волосами; однако это отнюдь не мешало ей оставаться скромной и стыдливой девушкой, в чем невозможно усомниться, ибо, когда мистер Уокер, пока мистер Эглантайн занимался разглагольствованиями, подошел к ней и нежно дотронулся до ее локонов, она вскрикнула и вздрогнула всем телом. А мистер Эглантайн с необыкновенной важностью произнес:

— Капитан, можно любоваться полосами мисс Крамп, но прикасаться к ним нельзя.

— Вы правы, Эглантайн. Ни в коем случаев — вмешалась мать. — А теперь моя очередь, и, я надеюсь, джентльмен будет настолько любезен, что оставит нас.

— Да неужто?! — вскричал мистер Уокер; было уже половина седьмого, а так как он собирался обедать в «Риджент-клубе», да к тому же ему совсем не хотелось вызывать ревность Эглантайна, которого явно раздражало его присутствие, — то, как только прическа мисс Крамп была завершена, он взял шляпу и, поклонившись ей и ее матери, удалился.

— Смею вас уверить, — говорил Эглантайн, кивнув в его сторону, — это настоящий великосветский франт, из самого что ни на есть высшего общества, можете мне поверить. Он на короткой ноге с маркизом Биллингсгетом, с лордом Воксхоллом и всем этим кругом.

— Он очень приятный, — произнесла миссис Крамп.

— Подумаешь! А по-моему, ничего особенного, — сказала Морджиана.

А капитан Уокер шагал тем временем к своему клубу, раздумывая о прелестях Морджианы: «Что за волосы, что за глаза у этой девушки, прямо как бильярдные шары, и к тому же еще пять тысяч фунтов. Да, повезло этому Эглантайну. Но откуда у нее взялись такие деньги, этого не может быть».

Едва лишь манипуляции, производимые над накладкой миссис Крамп, были окончены (все это время Морджиана с чрезвычайным удовольствием разглядывала последние французские моды в «Курье де Дам» и думала о том, как она перекрасит розовую атласную нижнюю юбку и сделает из нее мантилью, в точности такую же, как в журнале), едва лишь, повторяю, с накладкой миссис Крамп было покончено, как обе леди распростились с мистером Эглантайном и поспешили в находившуюся по соседству «Сапожную Щетку», где их уже ожидала прелестная зеленая карета (нанятая в соседнем извозчичьем дворе), и в то время как они входили в трактир, джентльмен, восседавший на козлах, почтительно дотронулся до шляпы и приветствовал их взмахом кнута.

— Мистер Булей ожидает вас, — доложил этот джентльмен-кучер из конюшен мистера Снэффла, — он уже раз сто выбегал на улицу посмотреть, не идете ли вы.

И в самом деле, дома их дожидался портной мистер Булей, нанявший карету, чтобы везти дам в театр.

Право же, со стороны Морджианы нехорошо было отправляться в театр с одним поклонником после того, как она только что сделала прическу у другого, но что поделать, таковы уж хорошенькие женщины! Если у какой-нибудь из них двенадцать обожателей, она должна перепробовать свою власть над всеми двенадцатью; подобно франтихе, обладательнице многочисленных туалетов, любящей разнообразие и появляющейся каждый день в новом платье, юная ветреная красавица меняет своих возлюбленных, то поощряя сегодня черные бакенбарды, то улыбаясь завтра русым, то воображая, что ей больше всех нравится веселый улыбающийся краснобай, то вдруг по прихоти своей капризной фантазии предпочитая грустного сентиментального меланхолика. Не будем слишком нетерпимы к проявлениям непостоянства и причудам красоты; поверьте, что те особы женского пола, которые осуждают своих сестер за легкомыслие и осыпают их упреками за то, что они благоволят то к одному, то к другому ухажеру, вели бы себя точно так же, будь у них хоть малейший шанс на успех, а постоянство их можно уподобить постоянству, которое я проявляю в данный момент к моему пальто только потому, что у меня нет другого.

— Джина, дорогая, ты видела Булей? — обратилась мать к молодой леди. Он в буфете с твоим отцом. На нем военный мундир с гербовыми пуговицами, можно и впрямь подумать, что он настоящий офицер.