Чиновники

— Да вам нечего беспокоиться, — перебил Рабурдена де Люпо, становясь между ним и министром. — Не пройдет и недели, как вы наверняка получите назначение...

Министр засмеялся, вспомнив, как де Люпо восхищается г-жой Рабурден, и переглянулся с женой, которая ответила ему улыбкой. Рабурден, изумленный этой немой сценой, силился разгадать ее смысл, он на миг отвел взгляд от министра, и тот поспешил выйти.

— Мы все это еще обсудим, — сказал де Люпо Рабурдену, который не без удивления заметил, что министра перед ним уже нет. — И не сердитесь на Дютока, я отвечаю за него.

— Госпожа Рабурден — прелестная женщина, — заметила жена министра правителю канцелярии, лишь бы сказать что-нибудь.

Дети с любопытством рассматривали Рабурдена. А Рабурден, готовившийся к этой торжественной минуте, напоминал теперь крупную рыбу, попавшуюся в мелкую сеть.

— Вы очень добры, графиня, — отозвался он.

— Надеюсь, я буду иметь удовольствие видеть ее на одной из моих сред, — продолжала та, — привезите ее как-нибудь, я буду вам очень обязана...

— Госпожа Рабурден сама принимает по средам, — отвечал де Люпо, знавший, какая скука царит на официальных министерских средах. — Но если вы так добры к ней, то у вас, кажется, будет скоро маленький вечер...

Супруга министра поднялась, рассерженная.

— Вы ведь мой церемониймейстер, — бросила она де Люпо.

Этими словами она дала понять секретарю, что недовольна его посягательством на ее интимные вечера, куда допускались только избранные. Затем она кивнула Рабурдену и вышла. Итак, в маленькой гостиной, где министр завтракал в кругу семьи, де Люпо и Рабурден остались с глазу на глаз. Де Люпо комкал в руке конфиденциальную бумагу, переданную ла Бриером министру. Рабурден узнал свое письмо.

— Вы меня плохо знаете, — улыбаясь, сказал секретарь министра правителю канцелярии. — В пятницу вечером мы договоримся окончательно. А сейчас мне придется начать прием, сегодня министр навязал его мне, он готовится к выступлению в палате. Но, повторяю вам, Рабурден, ничего не бойтесь.

Рабурден медленно спускался с лестницы, смущенный странным оборотом, который приняло дело. Он решил, что Дюток донес на него. Да, несомненно! У де Люпо в руках данные им характеристики всех чиновников, значит и суровое суждение Рабурдена о секретаре министра, а между тем де Люпо отнесся так ласково к своему судье! Было от чего потерять голову! Людям прямым и честным трудно разбираться в запутанных интригах, и Рабурден блуждал по этому лабиринту, не в силах отгадать, что за игру вел с ним секретарь министра.

«Или он не читал того, что я пишу о нем, или он любит мою жену!»

Таковы были два предположения, возникшие у Рабурдена, когда он выходил от министра, ибо перед ним, как молния, мелькнул тот взгляд, которым обменялись накануне Селестина и де Люпо.

Понятно, что за время отсутствия Рабурдена сослуживцы сильно волновались: в министерствах отношения между низшими и высшими чиновниками и их начальниками подчиняются столь строгому регламенту, что если министерский служитель приходит звать правителя канцелярии к его превосходительству, да еще в те часы, когда у министра нет приема, это порождает самые оживленные комментарии. Необычное приглашение совпало со смертью ла Биллардиера, и это обстоятельство показалось иным настолько важным, что Сайяр, узнав о нем от Клержо, даже пришел к зятю, чтобы все это с ним обсудить. Бисиу, занимавшийся в то время со своим начальником, предоставил ему беседовать с тестем, а сам поспешил в канцелярию Рабурдена, где вся работа приостановилась.

Бисиу (входя). Не очень-то у вас тепло, господа... А вы и не знаете, что происходит внизу! Добродетельная Рабурдина провалилась! Да, уволена! У министра происходит сейчас ужасная сцена.

Дюток (глядя на Бисиу). Правда?

Бисиу. А кто плакать будет? Не вы же! Вас сделают помощником, а дю Брюэля правителем. Начальником отделения будет господин Бодуайе.

Флeри. А я держу пари на сто франков, что этому Бодуайе не бывать начальником отделения.

Виме. Присоединяюсь к вашему пари. А вы, господин Пуаре?

Пуаре. Да ведь я первого января выхожу в отставку.

Бисиу. Как, мы больше не увидим ваших шнурованных башмаков? Как же министерство обойдется без вас? Кто еще хочет держать пари?

Дюток. Не могу держать пари, если я знаю наверняка: господин Рабурден назначен. Ла Биллардиер на смертном одре сам просил об этом двух министров и каялся, что получал жалованье за работу, которую делал Рабурден; старика начала мучить совесть, и министры, чтобы успокоить его, обещали назначить Рабурдена, если не последует какого-нибудь приказа свыше.

Бисиу. Так вы, господа, держите пари против меня: вас уже семеро? Ведь вы, конечно, к ним присоединитесь, господин Фельон? Я держу пари на обед в пятьсот франков в «Роше-де-Канкаль», что Рабурден не получит места ла Биллардиера. Вам это обойдется меньше, чем по сто франков на человека, а я рискую пятью сотнями. Иду один против всех. Согласны? Ну как, дю Брюэль?

Фельон (кладет перо). На чем основываете вы, судáрь, столь сомнительное предложение? Да, сомнительное! Впрочем, я напрасно употребляю термин «предложение», следовало бы сказать «договор», ибо заключение пари есть заключение договора.

Флeри. Нет, это не так... Договором называется соглашение, предусмотренное законом, а пари не предусмотрено законом.

Дюток. Оно запрещено законом — значит, предусмотрено!

Бисиу. Вот это ловко сказано, мой маленький Дюток!

Пуаре. Ну и рассуждения!

Флeри. Он прав. Ведь если отказываешься платить долги, значит, тем самым признаешь их наличие.

Тюилье. Да вы прямо великие юристы!

Пуаре. Я бы хотел знать, так же как и господин Фельон, что, собственно, за основания у господина Бисиу...

Бисиу (кричит на всю канцелярию). Ну что ж, будете держать пари, дю Брюэль?

Дю Брюэль (показывается в дверях). Тысяча чер...нильниц, господа, мне предстоит нелегкое дело — воспеть хвалу покойному ла Биллардиеру. Бога ради, помолчите: будете и пари держать и парировать шутки потом.

Тюилье. Пари держать и парировать! Вы покушаетесь на мои каламбуры!

Бисиу (идет в канцелярию дю Брюэля). Верно, дю Брюэль, прославлять — дело весьма трудное, мне было бы легче нарисовать на него карикатуру.

Дю Брюэль. Помоги-ка мне, Бисиу.

Бисиу. Ну что ж, давай! Только такие заметки легче писать за едой.

Дю Брюэль. Пообедаем вместе. (Читает.)

«Каждый день религия и монархия теряют кого-нибудь из тех, кто сражался за них во время революции...»

Бисиу. Плохо. Я бы написал так.

«Смерть особенно безжалостно опустошает ряды старейших защитников монархии и преданнейших слуг короля, у которого сердце обливается кровью от всех этих ударов. (Дю Брюэль торопливо записывает.) Барон Фламе де ла Биллардиер скончался сегодня утром от водянки легких, вызванной болезнью сердца».

Видишь ли, не мешает показать, что и у чиновников есть сердце. Не подпустить ли здесь банальную фразочку насчет того, чтó переживали роялисты во время террора? А? Было бы недурно! Впрочем, нет, мелкие газетки сейчас же закричат, что эти испытания отразились больше на кишечнике, чем на сердце. Умолчим. Ну, как у тебя там дальше?

Дю Брюэль (читает). «Родословное древо старинной судейской семьи, отпрыском которой был покойный...»

Бисиу. Вот это очень хорошо! И поэтично и насчет древа вполне соответствует истине.

Дю Брюэль (продолжает), «...и где преданность престолу передавалась из рода в род, вместе с приверженностью к вере отцов, — было еще украшено господином де ла Биллардиером».

Бисиу. Я написал бы «бароном».

Дю Брюэль. Да ведь он не был бароном в 1793 году!