Страница 50 из 60
Веселовский слушал байку не прерывая, но и не выражая никаких особых позывов выложить то, что его глодало. Паша уже было собрался придумать что-нибудь еще, как актер поднял голову и заговорил:
— Я бы рассказал вам, что такое вспомнил, но не уверен, было ли это на самом деле.
— А вы расскажите, и мы попробуем с вами понять. — убеждал собеседника Седов.
— Я тогда не в себе был... — начал Веселовский медленно. — После припадка меня отнесли в аудиторию, где оставили свои вещи танцоры. Там был мальчик. Он, кажется, что-то читал. Меня трясло и я проваливался в беспамятство. Мне правда тогда очень плохо было. Мерещилась чертовщина. Вроде бы снова шабаш разыгрываем, я снова ведущий, главный жрец. И снова этого мальчика приносим в жертву. — актер помолчал, а потом сказал такое и таким тоном, что у Паши поползли по телу мурашки: — А потом пришел сам дьявол и изнасиловал мальчика. Ребенок плакал, звал сестру, маму, папу! А дьявол все насиловал его и насиловал! И ржал и матерился!
— Кто это был?
— Мне показалось...
— Фирсов! — не выдержал Паша.
— Нет! — Веселовский недоуменно глянул на сыщика. — Нет. Дьявол вселился в этого Гарика!
После разговора с Веселовским Паша снова раскис. Сведения, полученные от припадочного актера, если не разбивали, то, во всяком случае, подтачивали его уверенность в виновности Фирсова.
Вот только что же он узнал? Начало всей правды или только бессмысленные сведения? Бредил Веселовский в тот момент или правда видел изнасилование? Надо искать этого Гарика, но он ведь не признается! Может, снова ребят попросить проверить, что там с этим Гариком было за десять лет? Ведь если он педофил и гомосексуалист, то как-то себя проявлял? Может, наследил где?
Хотя, возможно, он и не педофил и не гомик. Света говорила, что он приставал к Ире Китаевой перед вечером в институте. Да и саму Светку обхаживал прямо при муже!
Просто есть такой тип придурков — натворят дерьма по пьяни и забудут. Паша видел такое на своем веку. Такие персонажи шокировали его чуть ли не больше матерых преступников, понимающих что они совершили. Эти же, вроде Симоняна, понятия не имеют о чувстве вины. Если такие попадались, то после недолгого запирательства начинали лить горькие слезы, дескать, не ведал, что творил! Только это не раскаяние, это — попытка разжалобить ментов. На самом деле они обычно думают: «А, мелочи какие, ну, трахнул мальчишку, так что теперь?»
Все-таки надо его проверить. Если сделал так один раз, то не исключено и повторение подвига в другое время, в другом месте.
Вдруг Паше пришло на ум: Симонян же встретился с Федей! Прямо на глазах у Павла! Как же насильник не испугался прийти в дом жертвы? Ну, положим, он не знал, что Федя приехал. Так ведь и не смутился, не испугался, когда увидел его! Разве что, он ничего не помнил из событий десятилетний давности. Тогда, совершая свое похабное и страшное дело, Симонян был здорово пьян и нанюхался той травки, что сам подсыпал в курительницы. К тому же, он мог и не знать, что изнасиловал именно брата Светы Клюшкиной! Узнать в двадцатилетнем мужчине маленького мальчика нелегко. Федя тоже промолчал, вот только, смотрел странно на Гарика. И странно отвел глаза. Вспомнил? Весьма вероятно, но этот взгляд — единственное подтверждение словам Веселовского. Больше ничего.
«Господи, что же пережил ребенок тогда? — запоздало ужаснулся Павел. — Это же травма на всю жизнь! И Света, судя по всему, ничего не знает. Он не рассказал? Он оставил это в себе? А потом погибли его родители, потом он учился за границей, где, конечно, был чужим. Каждый русский там чужой! Ребенок нес в себе такой ужас — и не мог и не хотел поделиться. Боже, боже, у него же все внутри отравлено, все перевернуто. Его принесли в жертву на ведьминском шабаше сестра и ее подруги, потом, будто бы Бог отказался от души мальчика, он подвергся надругательству, потом погибли его мама и папа. Он потерял свой дом, семью, свою жизнь, наконец. Так это и есть он?»
Седов вернулся домой, чтобы поесть и спокойно подумать. Он был очень взволнован новым оборотом событий и чувствовал, что на этот раз не ошибается. А ведь если убийца подруг Светы не ее муж, то и мотив убийств другой. Маньяки, то есть, люди, маниакально помешанные на какой-нибудь идее, не останавливаются на полпути. Если он убил четверых из своей «целевой группы», то уж пятую не пощадит никогда. Надо действовать!
Пока жарилась яичница, набрал привычный рабочий номер и поговорил несколько минут. Ему рассказали, что тот самый Гарик Симонян, которым он так интересуется, был убит неделю назад в своей квартире. Симонян сам открыл убийце дверь, даже угощал его водочкой, которую весьма уважал. Гость задушил хозяина своими руками и, самое странное, сунул Гарику перед смертью в задний проход бутылку из-под выпитой на двоих водки. Нашли труп только вчера, когда пришла бывшая жена Гарика и открыла дверь своим ключом. Из квартиры ничего не пропало, чужих отпечатков пальцев не нашли. Вот так! Прямо как на квартирах, снятых на имя Фирсова, где Паша уже успел побывать.
А ведь есть вероятность, что кто-то просто подставляет Ванечку, как называла мужа любимая Павлом женщина. Хотя почему «кто-то»? Имя уже известно, хоть еще и не произнесено вслух.
Седов слегка побледнел, услышав о бутылке. Эта пикантная деталь, смысл которой для сотрудников уголовного розыска остался загадкой, была для Павла как сломанная ветка на лесной тропе. Он получил еще одно доказательство того, что гнался не за тем зверем.
И все же Паша не потерял аппетита, правда и поесть нормально ему тоже не удалось. Как только парящая яичница легла перед ним в тарелку, задребезжал телефон. Паше сообщили, что его желает видеть сам Иван Павлович Фирсов, находящийся сейчас в кабинете следователя прокуратуры Гродинской области.
Кое-как прожевав свой обед, Седов рванул к зданию прокуратуры. Там его беспрепятственно пропустили в здание и проводили к месту встречи с задержанным Фирсовым. Ванечка сидел, развалившись, на хлипком стуле и поджидал человека, обеспечившего ему пребывание в предварительном заключении, несмотря на депутатскую неприкосновенность. Павел ожидал услышать оскорбления, но Фирсов ничего такого не учудил. Он мирно поздоровался и заговорил вполне человеческим голосом:
— Павел Петрович, я обращаюсь именно к вам, потому что случилось нечто страшное.
— Что случилось? — сухо поинтересовался Седов.
— Пропала моя дочь. — беспокойство проступило на обычно надменном лице Фирсова. — Жене я ничего не говорил. Света с Маришкой общаются по электронной почте, и жена еще не в курсе. Я обычно звоню Маринке на мобильный телефон раз в неделю. По четвергам. Вчера меня арестовали, и я не смог ей позвонить, а попросил сделать это своего адвоката. Он выполнил мою просьбу, но ему ответил совершенно посторонний человек. Он сказал, что нашел аппарат моей дочери на улице и спросил, куда его теперь отнести. Тогда адвокат позвонил в пансион. Воспитатель Маринки сообщил, что за ней приехали и забрали ее домой, предъявив письменное разрешение родителей. Там у них есть специальная форма документа, если ее не заполнить, то ребенка не отдадут посторонним.
— Кто же забрал вашу дочь?
— Брат жены, Федор.
— Можете сказать, зачем? — Паша слегка удивился такой подсказке судьбы.
— Боюсь самого худшего, — Фирсов нахмурился. — Я уверен, что вы приложите все силы, чтобы найти Маринку!
— Почему это? — вопрос о том, что подразумевает Фирсов под самым худшим, Седов оставил на будущее.
— Потому что вы — любовник моей жены.
Фирсов сказал это таким тоном, что до Павла не сразу дошел смысл сказанного. Ванечка говорил об измене супруги таким тоном, будто речь шла о чем-то совершенно обычном, например, о ее прическе. Наконец, Седов понял, о чем речь.
— К сожалению, вы не поспеваете за событиями, — сдержанно ответил он. — Света бросила меня.
— М-да?! — удивился Фирсов. — Надо же! А я думал, что у нее это серьезно! Что же, в таком случае, прошу меня извинить. Всего доброго!