Страница 10 из 81
— Эй, — заорал я, — нельзя ли помедленнее?
И тут в меня бьет такая огромная молния, какую вам и не вообразить, и все почернело, как говорят в кино.
Когда я очнулся, старикан Регин Фафнирсбрудер наклонился надо мной так близко, будто поцеловать меня хотел.
— Ты жив, Хаген Кримхильд? — спрашивает, и с такой тревогой, будто я его сын или кто там еще.
— Я же тебе говорил, что это не мое имя.
Я жутко озлился. Что он меня сюда затащил, а сам даже не потрудился запомнить мое паршивое имя. А это ведь не Джон Смит и не Джо Доукс, как записывают неизвестные трупы, чтобы их сразу и забыть.
Я приподнялся и сел. Лучше не валяться, а вдруг он попробует что-нибудь такое — подумает, что я совсем уж беспомощный или вообще.
— Что, черт подери, произошло?
И вот тут-то я заметил, что творится какая-то чертова муть. Старикан Регин Фафнирсбрудер задал вопрос не по-английски, а я не просто его понял, а еще и ответил ему на том же языке — вот уж фигня! Здорово, а? Молния, выходит, мозги мне прожарила, что надо!
Потом до меня дошло, что дождь перестал. На паршивом небе не было ни облачка. Ну, ни единого. Думается, солнечнее дня старый Изенштейн редко видел, можно поспорить.
Я вздохнул поглубже. Хотел еще раз сказать: «Что, черт подери, произошло?» Ведь старикан Фафнирсбрудер ничего мне не ответил. Но не сказал. А не сказал я потому, что воздух ну совсем не вонял! При том, что поганый старый Рейн течет совсем рядом.
А теперь — ни чуточки. Он пахнул травой и водой — чистой водой! — и соснами, ну прямо как какой-то чертов освежитель. До того здорово, что и не верится. Да только освежитель был тут ни при чем, я же чувствовал еще и запах коров, свиней, лошадей. Выходило, будто я уже и не в городе. Будто я в деревне. Но сидел я точно на том же месте, на каком меня пришибла чертова молния.
Старикан Регин Фафнирсбрудер вдруг пустился в пляс. Нет, я не вру, он, правда, заплясал. Ухмыляется так, будто совсем нализался, и откалывает что-то вроде индейского военного танца напополам с буги-вуги. Смотреть, как сволочной старикан трясет задницей, было смешно до чертиков.
— Я это сотворил! — вопит он совсем не в такт своим ногам. — Моя магия сработала!
Он все еще говорил не по-английски, но я его понимал лучше некуда.
— Дерьмо! — сказал я. То есть сказал другое слово, но значит оно то же самое, что и «дерьмо». — О чем это ты? Какая-такая магия?
А он все не отвечает. Пляшет, вопит и веселится, дальше некуда. Такой уж самодовольный был этот типчик, старина Регин Фафнирсбрудер. И потому разговаривать с ним было, как камни грызть, можете мне поверить.
— Какая-такая паршивая магия? — говорю. Терпеть не могу, когда приходится повторять одно и то же.
Наконец он вспомнил про меня.
— Гляди, — сказал он и взмахнул рукой так широко, будто снимался в самом дурацком, самом идиотском фильме в мире. Ей-богу, так широко взмахнул, что чуть сам себя не сбросил с обрыва.
Ну, и я поглядел. Не хотел, чтобы он вообразил, будто я его слушаюсь, но не выдержал и глянул. Посмотрел через плечо и чуть не скопытился, будто в меня снова молния ударила. Рейн был там, где ему и полагалось быть, но только совсем лазурный. Лазурный, как небо, даже лазурнее чертова неба, а не как вода в унитазе, когда кто-нибудь доберется до него в последнюю секунду. Неудивительно, что он больше не вонял.
И кто-то сгреб старый Изенштейн в свой задний карман. На берегу вместо города виднелся десяток домов, не больше, и все крыши были из соломы или чего-то примерно такого же. Выходило, что старикан Регин Фафнирсбрудер, и правда, сотворил магию. А если не магию, так какую-нибудь еще фигню. Я тогда не понял. И теперь не понимаю.
Когда я кончил глазеть на Изенштейн — а это было не скоро, можете мне поверить, — посмотрел вверх на этот паршивый замок. Он оказался точь-в-точь на своем месте, да только уже не походил на развалюху. Теперь он выглядел так, будто его построили позавчера. Камни все до единого на своих местах, до последнего камушка, можете мне поверить, а все края такие острые, что того и гляди порежешься… Словом, может, даже не позавчера. Может, вчера к вечеру.
Весь замок окружало кольцо огня. Я не заметил, чтобы что-нибудь горело, зато хорошо видел пламя, провалиться мне. И слышал, как оно потрескивало, словно язычки огня в камине, но только эти были в десять, а то и в двадцать раз выше. Когда я был совсем маленьким, у меня была книжка про Пола Бэньяна и Малыша [3], гигантского Голубого Быка. Паршивая книжка с дурацкими картинками, но тут я про нее вспомнил, потому что старик Малыш, вздумай он пройти через это пламя, так от него бы только котлеты на ребрышках остались, можете мне поверить.
— Теперь ты будешь свою судьбу исполнять!
Я уже вам говорил, что старикан Регин Фафнирсбрудер иногда выражался не очень-то. Даже когда говорил не по-английски. Ну, блестящим собеседником он не был, старикан Фафнирсбрудер.
— О чем, черт подери, ты говоришь? — спрашиваю я. — И куда подевался Изенштейн?
— Это Изенштейн, Изенштейн, какой он теперь, — начал он и наговорил еще всякой мути, которую я вовсе не понял. И дело тут было не в языке, на котором он ее нес. Потоки времени, колдовство и, уж не знаю, что там еще. Дерьмовая фигня, на мой взгляд. И она показалась бы мне еще дерьмовее, если бы я то и дело не посматривал на кучку домишек там, где раньше был старый Изенштейн.
Тут он показал на утес.
— Ты будешь в этот замок идти. Ты будешь сквозь это пламя проходить. Ты будешь деву со щитом находить. Она Брунгильда, и она спит. Ты будешь ее поцелуем пробуждать, а дальше счастливо жить-поживать.
— Н-да? — сказал я, и он закивал.
Голова у него качалась вниз-вверх, вниз-вверх, будто на пружине. Если не он был самым главным психом в мире, то уж не знаю, кто. Но у него на руках были все карты. Может, я не прилагаю особых усилий — все всегда только и твердят, что я не прилагаю этих чертовых усилий, — но я же не дурак. Старикан Регин Фафнирсбрудер знал, зачем он здесь, а я никакого понятия не имел. Вот я и решил ему пока подыгрывать, то есть пока не узнаю, какая фигня тут творится.
— Иди к замку вверх, — приказал он. — И будешь все, что я говорил, сам видеть.
Ну, я и пошел вверх, а он шагал сзади. Как я уже говорил, старый замок выглядел таким новехоньким, будто его только что вынули из упаковки, ну и вообще. Но огонь опоясывал это чертово место со всех сторон. И чем ближе я подходил, тем жарче становилось. Я указал на него, но поостерегся до него дотрагиваться, уж будьте уверены.
— И как же я проберусь через такую вот стенку, а?
— Просто пройдешь сквозь. Не пострадать будешь.
— Н-да? — говорю я. Голова старикана Регина Фафнирсбрудера еще немного попрыгала вниз-вверх. И выглядел он дурак-дураком, нет, правда. — Н-да? — говорю я опять, а он все кивает и кивает. — Так докажи, — говорю я ему. — Ты же такой психованный колдун и вообще, так покажи, как ты пройдешь через огонь и не пригоришь.
И вдруг он почти перестает кивать.
— Заклятие не для меня есть. Заклятие не может для меня быть, — говорит он. — Заклятие для тебя, и для тебя одного.
Я захохотал.
— Я думаю, у тебя поджилки трясутся, вот что я думаю. — Я решил, что уж это-то его разозлит. Если человек трус, ему хуже всего, коли кто-то еще придет и скажет ему, что он трус, верно?
По-моему, это сработало. Даже слишком хорошо сработало, на мой вкус. Потому что старикан Регин Фафнирсбрудер подскочил да и пихнул меня — прямо в чертово пламя.
Я завопил. Завопил, как резаный, если на то пошло. Но я не загорелся — ничего такого, тут он правду сказал. Огонь был жарким — но как солнечные лучи, а не как огонь. Куда больнее, когда я от его толчка хлопнулся на задницу.
— Чего это ты, идиот чертов? — взвыл я и шагнул, чтобы выйти из огня назад.
3
Персонажи американского фольклора.