Имя мое — память

«Я могу ее увидеть, — твердил он себе. — Я знаю, где она. Если захочу, я могу отыскать ее».

Слабое утешение. Это была та его особенность, которой он не доверял. Опасность столь долгой жизни, когда знаешь, что будешь возвращаться вновь и вновь, в том и состоит, что отсрочиваешь свою жизнь, и выходит, словно совсем не живешь. Именно так и могло быть.

Вот почему Дэниел три раза за прошедшее лето проезжал мимо ее дома в Хоупвуде и не остановился, чтобы постучать в дверь. Вот почему он в ноябре прошлого года мерз на скамье у общежития, но не окликнул ее, увидев, как она пробегает мимо. Вот почему вечерами, перед тем как лечь спать, он просматривал ее «Фейсбук» в поисках фотографии или обновления информации о ней, но не раскрывал, что именно он ее друг.

И хотя листок бумаги делал его счастливым, этого было недостаточно. Прежде чем сесть в автомобиль и поехать обратно в Шарлоттесвилл, Дэниел полторы недели носил его с собой.

Он на день отпросился с работы. Надел мягкую фетровую шляпу, которую хранил с сороковых годов прошлого века. На нем были солнцезащитные очки, два дня назад купленные в магазине «Таргет». Ему казалось, следует постараться быть неприметным, но вскоре он сообразил, что больше похож на карикатуру человека, стремящегося быть неприметным. Дэниел спрашивал себя, не хочет ли он быть замеченным. Если и не она его заметит, то кто-нибудь, знакомый с ней, и он, может, скажет ей вечером или на следующий день: «Помнишь того чудака из школы? Дэниел. Я недавно видел его в кампусе».

Что она об этом подумает? Подумает ли она об этом вообще?

Дэниел ждал ее на скамье у тропинки, тянувшейся мимо ее общежития. Судя по карте, именно по этой тропинке она ходила на занятия. Он держал перед собой газету, не видя в ней ни строки. Из него вышел бы плохой сыщик, подумал он.

Каждый человек заставлял Дэниела вздрагивать. После первого часа ожидания он успокоился. Наверное, организм освободился от запаса адреналина.

Через два часа он стал сомневаться в самом ее существовании. Было даже удивительно, что ему, прожившему миллионы часов, два из них могли показаться столь долгими. Когда она наконец пришла, он едва ее не пропустил. Она была не такой, как прежде. С ней не было стайки щебечущих подруг. Голова у нее была опущена, и взгляд устремлен в себя, поэтому, глядя, как она проходит мимо и удаляется от него, Дэниел не сразу узнал ее. Это была ее походка, неуловимым образом напоминающая ее поступь в прошлых жизнях, но более медлительная и отрешенная от окружающего мира. Сзади ее темно-красной вельветовой куртки свисал кусочек подкладки и болтались короткие нитки. Смотреть на это было грустно.

Дэниел поднялся и двинулся вслед за ней на безопасном расстоянии. Ее легкие скользкие волосы были небрежно перехвачены наверху резиновой лентой. Часть волос выбилась из-под ленты и торчала в разные стороны, чего с ней раньше никогда не бывало как в этой жизни, так и в прошлых. С плеча свисала сумка. Кто-то бросил на тропинку мяч, и Дэниел вздрогнул, а она едва его заметила.

Он дождался окончания занятий у Брайан-Холла, а потом пошел вслед за ней по красивой петляющей дорожке через сад, мимо ротонды, в сторону библиотеки. Поднялся за ней на второй этаж, стараясь соблюдать дистанцию, пока она шла к одному из тихих учебных кабинетов, отделенному стеклянной перегородкой. Дэниел мог бы войти туда и остаться незамеченным. Хотя искушение было велико, но он сдержался. Ему мешала к ней приблизиться ее отстраненность. Люди часто применяли к нему слово «отстраненный».

Дэниел прошел мимо классов, где сидели студенты, глядя на экраны компьютеров. За окном виднелось чудесное ясное небо. Стояла, пожалуй, лучшая погода, какая бывает в Шарлоттесвилле, но тем не менее окна были занавешены, и все эти крепкие студенты, цвет рода человеческого, склонились над экранами. По непонятной причине он вдруг вспомнил оливковые рощи на Крите во время праздника урожая, ритмическое покачивание множества молодых прекрасных тел. Подумал о том, как кипела молодая кровь на палубах судов, возвращавшихся в Венецию, о том, какое количество детей зачиналось и сколько болезней передавалось в первые ночи на родном берегу. Дэниел вспомнил кампус университета в Сент-Луисе конца сороковых годов прошлого века, вечеринки и пледы, расстеленные на лужайках в солнечные сентябрьские дни. Можно было бы подумать, что современное поколение более прилежно в учебе, чем предыдущие, но при беглом взгляде на экраны компьютеров оказалось, что студентов интересуют в основном «Фейсбук», «Ютуб» и сайты с новостными блогами. «Вам следует чаще выходить на улицу», — хотелось ему сказать.

Дэниел нашел стол, откуда она была ему видна. Она так и не открыла сумку и не достала книги, а сидела, прижимая сумку к коленям и устремив взгляд в окно.

Вскоре сгустились сумерки. Ее печальное лицо казалось ему прелестным. В чем причина печали? Если бы иметь хотя бы малейшую уверенность в том, что его вмешательство может стать для нее благом. Дэниел сделал первые робкие шаги к взаимопониманию, сознавая, что они могут завести далеко, но, куда именно, не понимал.

Хотелось видеть ее и находиться рядом с ней. Он боялся потерять ее из виду. Но его одолевала неуверенность — Дэниел не знал, как найти к ней подход. Он разучился это делать. Что он мог бы ей предложить? Долгую и счастливую жизнь? Он никогда не жил долго, часто находил способы преждевременно прервать жизнь, но даже и без этого очень долго он не жил. А счастье? На его долю выпало немного счастья — в основном с ней. В этом он тоже не был силен. Дэниел мог черпать счастье в общении с ней, но был ли он сам в состоянии дать ей хоть толику счастья?

А как насчет детей? Дети являются естественной и весомой составляющей долгой и счастливой жизни, и в этом он тоже не преуспел. Дело не в том, что Дэниел не был силен в сексе — на это он был вполне способен, вероятно, даже превосходил многих, хотя в последнее время ему мало доводилось им заниматься. Но он жил в мире свыше тысячи лет, в большинстве жизней достигая половой зрелости, и занимался сексом, когда представлялся случай. И хотя все это происходило в основном в эру, предшествующую контролированию рождаемости, у него никогда не было детей, чего он не мог себе объяснить.

Казалось, многим это удается часто и без усилий. Только подумайте обо всех случаях, когда парень забирается на заднее сиденье автомобиля с девчонкой, фамилии которой даже не знает, и вдруг — он снова отец. Обладают ли эти мужчины достоинствами, которых нет у него?

Дэниел убеждал себя, что, возможно, стал отцом нескольких детей, но просто не знает об этом. Но по-настоящему он в это не верил. Было достаточно примеров, когда он узнал бы, случись это. Суть была не в том, что он чего-то не сделал, а в том, что был не в состоянии это сделать. А почему, Дэниел не знал.

Когда-то давно он полагал, что воплотится в теле с парой исправно работающих яичек, вырабатывающих живую сперму. К тому времени он понимал, что наверняка ими обладает. Проблема заключалась не в половых железах. Проблема была в нем, в том необъяснимом воздействии, какое он всякий раз оказывал на свое тело.

Видимо, проблема в памяти. А если она каким-то образом передается по наследству? Может, Бог осознал свою ошибку и не сумел полностью устранить ее, но принял меры, гарантирующие, что она не повторится.

Дэниел встал и подошел к стеклу, отделяющему его от нее. Приложил к стеклу ладонь, потом коснулся лбом. Если сейчас она поднимет голову, то увидит его. Вероятно, она его узнает. Если сейчас она поднимет голову, то он подойдет к ней. Если не поднимет, то он оставит ее в покое.

«Не поднимай голову».

«Пожалуйста, подними голову».

Дэниел вспомнил, как видел ее на том ужасном вечере. Вспомнил, как всегда, со стыдом. Тогда он принес ей лишь страдание. В состоянии ли он сейчас предложить ей нечто лучшее?

Пока она сидела там, он все смотрел на нее до тех пор, пока не стемнело за окнами, но она так и не подняла головы. Он не подошел к ней, а стоял, обуреваемый собственными проблемами.