Опасная игрушка

После ее слов наступила тишина, никто больше не пытался заговорить со мной и я осталась наедине со своими грустными мыслями. Прежде чем отвернуться от девушек, успела заметить, что всего нас в повозке четверо, и что каждая из пленниц связана. Больше ничего интересного в небольшом, закрытом пространстве не было.

Темный прибой, отдает сумасшествием в моей голове. Здесь нет звуков, и не сразу я понимаю, что это ток моей крови по венам кажется мне прибоем. Каким бы счастьем было сойти с ума. Но и этого я не могу... Тэйтан. Имя звучит сладко, имя произносится мной с ненавистью. Ты превратил меня в глупую игрушку, не способную противостоять никому. Я ненавижу тебя, Тэйтан. Если бы я могла убить тебя, я бы это сделала не колеблясь. И снова шум, надоедливый, глухой, накатывает, затихает... мне страшно, мне не хочется жить, мне не хочется помнить. Но у меня нет выбора. Что мне еще остается?

Тэйтана не мучила совесть. Он предвкушал возвращение и радость встречи с Ри. Но не только к Ариадне постоянно возвращались его мысли, опасный пленник, над чьей памятью пришлось поработать до отъезда, и который сопротивлялся воздействию, тратя на это крохи сил, которые каким-то чудом сумел накопить в обход канала. Туман, выглядящий сейчас живым мертвецом, наводил на тяжелые мысли.

Тэйтан впервые с того момента как получил Силу, задумался о собственной участи. Если и у него заберут могущество, ведь был разговор об идентичности Силы доставшейся Второму и Туману, то Тэйтан окажется в том же положении, что и плененный торн. Почему Зорет не хотел сначала пользоваться Силой, а потом все-таки использовал ее против детей? Ведь это было глупо - давать Силу Второму, ради того, что делать не пришлось, а Верховный Бог сделал сам. Кроме того, Зорет обещал проследить за использованием подаренного могущества, но не сделал этого. Почему? Слишком много странностей и несостыковок. К чему ведет пользование подаренным могуществом? Ни к чему хорошему, об этом говорила интуиция и странности в поведении Богов. Но как же тянуло его использовать. Словно тихий голос безумия нашептывал сладкие обещания, манил, подбивал, задурманивал. И стоило больших усилий не слушать его и мыслить здраво. Не власти хотелось аллэрну, а спасения мира от рронов, изменений в самих аллэрнах, в устройстве общества. И если судить по Богам, им Сила не помогла воспрепятствовать рронам. Но голос все нашептывал, говорил, о том, что может подарить любовь Ариадны, изменения в обществе, изменения в аллэрнах. Голос говорил о том, что уж это-то будет подвластно Второму, стоит только захотеть. Голос искушал, голос умолял. Но странно, если использование Силы для того, чтобы сыграть в нечестную игру с Ариадной, далось ему без колебаний, то сейчас он не хотел лишний раз применять могущество. Хоть и пьянила его мысль о том, что может все, все что угодно.

Дорога до границы, оказалась вполне спокойной и на подобные споры с собой, на борьбу с подаренной Силой, которая так и просилась наружу, оставалось достаточно времени. Туман, против которого Тэйтан только и использовал могущество, находился в постоянном состоянии полусна. У конвоя могли быть проблемы с торном, это Второй должен был признать, как и необходимость собственного присутствия в том конвое. Но это не мешало тосковать по оставшейся в жилище Первого Ариадне. Иногда Тэйтан жалел о том, что оставил ее именно там. Стоило переселить девушку в свой дом, так было бы надежней. Но, все-таки, он надеялся, что беспокойство его напрасно. В доме Первого вполне безопасно, да и восстание подавлено. Ариадне бояться нечего. Отчего же тогда так тяжело на душе?

Дорога до границы заняла пять дней. Когда караван останавливался, нам давали возможность пройтись возле повозок и уединиться на пару минут в кустах, но не спускали с нас глаз. Словно мы — четыре девушки — были бесценным грузом, на который положили глаз разбойники, либо являлись преступницами, которым никак нельзя было дать шанса уйти от правосудия.

Девушки торнчанки больше не заговаривали со мной, записав в психи. Между собой же они изредка перешептывались. Руки нам развязали, и почему-то на одну меня, наложили чары, сковывающие движения. Знать бы еще почему. Моя память отказывалась мне служить, поэтому причины так и оставались тайной за семью печатями. На третий день, к нашему каравану присоединилось еще несколько повозок и нас — девушек пленниц — стало больше. В одной из присоединившихся повозок, везли пятерых красивых торнчанок.

Граница никак не обозначалась, просто в один прекрасный момент повозки остановились на полянке в лесу. Нас заставили выйти, пересчитали, выстроили цепочкой, и повели по тропинке, упирающейся в густой кустарник. Никому из нас не хотелось продираться сквозь колючие ветки, но и не пришлось. Первый из стражей, шагнул в кусты и исчез, те, кто шли рядом с нами, конвоируя, заставили и нас всех, по очереди, сделать шаг в кустарник. За ветвями коего простиралась, как оказалось, степь. Трава, трава, трава, невысокие холмы и постройки. Поселок, довольно большой, разместился между двумя холмами, на которых возвышались вышки. Не иначе как для возможности видеть опасность издалека. Вокруг поселка высилось мощное заграждение из камня, которое неплохо просматривалось с холма, на котором мы стояли. Пять из семи аллэрнов, которые подгоняли нас у кустарника, остались с нами, двое вернулись обратно и скоро закипела работа. Почему-то повозки не стали переправлять на эту сторону.

Обернулась, пытаясь понять как так быстро лес перешел в степь и не смогла удержать удивленного возгласа. Позади нас ничего не было, только мутное марево, которое дрожало, и казалось живым. Оно передвигалось, то вперед, то назад, и будто бы дышало. Жуткое ощущение.

Тюки, свертки, мешки грудой складывались на холме, а мы все стояли на холме. Девушки обменивались впечатлениями, а я смотрела на поселок и пыталась понять как теперь сложится моя жизнь, которая и так уже была растоптана, разломана и превратилась во что-то столь загадочное, что можно было сойти с ума, пытаясь хотя бы вспомнить.

Черные точки выехали из поселка и направились к нам. Постепенно стало возможно разглядеть, что это всадники на толотах. Следом за ними, в отдалении двигались телеги, тоже в сопровождении всадников, темноволосых всадников торнов. Я не совсем понимала, почему это меня так смущает. Ведь торны вполне миролюбивые люди и их используют как раз в качестве грузчиков, если моя дырявая память мне верно подсказывает. Наконец, еще немного подумав, поняла что именно меня смущает. Луки и мечи. Вот уж что аллэрны никогда бы не позволили торнам взять в руки без весомых на то причин. Что-то странное происходит на этой границе. Хоть и воспоминания, касавшиеся лично меня, не хотели возвращаться, зато о ситуации в стране я более-менее в состоянии была отдавать отчет. Вот только откуда те знания, хоть убей, вспомнить не выходило.

Торны, в количестве десяти человек, подъехали близко-близко, спешились у подножия холма и принялись подниматься. Когда я увидела глаза одного из них, невольно схватилась за мочку уха и ойкнула. В ушах чего-то не хватало и совсем не понимала, почему это меня так беспокоит. Предводитель приехавших воинов - аллэрн, окинул нас взором и зацепился взглядом за меня. Он пытливо всматривался в мое лицо, словно пытался увидеть там что-то ему одному известное. Потом сморгнул и обратился к приехавшим:

- Рад приветствовать тебя, Эйнат и твоих людей.

- Принимай пополнение. Снабженец мертв, поэтому девушек в этот раз мало. В другой раз будет больше.

- Одна из них полукровка, - нахмурился встречающий аллэрн.

- Без способностей. Но присматривать за ней стоит повнимательней. Мастерица сбегать. Будьте осторожны.

- Найдем управу, дальше границы не убежит, - уверенно сказал аллэрн-предводитель. - Оружие привезли?

- Да. Припасы тоже. Крупы, клубни. Роскошных излишеств не будет, уж извини. Не те времена. Там, - махнул кулаком назад и понизил голос. - Неспокойно.