Страница 23 из 24
Искры далеких звезд не могли осветить пустую Землю, и лед был черен. Тогда Мы погасили звезды — настал их срок — и распылили их в пространстве, и было Нам безмерно жаль уходящей красоты, вместо которой восходил ровный свет ниоткуда.
Светился вакуум, равновесие которого, Нами же созданное в День третий, Мы сейчас нарушили. Вакуум пульсировал, и тьма сменялась светом, и на Земле вновь были утро и вечер, и вода, и суша. День — сразу на всей планете, и ночь — сразу.
Так и было: утро и вечер — День десятый.
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
«И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так… И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.»
Настал черед галактик.
Мы обнимали снежинки летящих сквозь светящийся вакуум навстречу друг другу галактик и любовались ими — снегопадом, вьюгой, пургой, — и знали, что они сейчас растают, но как же они были красивы! Звезды взрывались разом — большие и малые, горячие и холодные, давно состарившиеся и недавно родившиеся. Энергия вакуума, пронизав их, подтолкнула процесс, и Мы грелись в этом огне, и чувствовали нежность к Себе, и любили Себя, потому что теперь только Мы и оставались в этом Мире.
И еще Земля.
Мы знали, что так будет — так уже было в День третий. Мы заключили Землю в объятия, будто ладонями отгородили пламя свечи от порывов ветра.
Вселенная сжималась, Вселенная мчалась к своему концу, и жар ее все возрастал, Земля неслась в густом и прозрачном вареве частиц и излучений, растопивших лед и вернувших планете облик, к которому Мы привыкли за долгое и прекрасное время Субботы.
Остались немногие из альтернатив. Свет и тьма. Вода и суша. Красота и уродство.
И прошло утро, и миновал вечер — День одиннадцатый.
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
«И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день вторый.»
Сейчас, перед последним Днем, Мы могли все. И сейчас, перед этим Днем, Мы ничего не хотели. Земля — планета, ради которой Мы создали Мир, — была покрыта облаками, плотными, рыхлыми, серыми, облака мешали, и Мы разогнали их. Тогда Земля стала глобусом, но не тем, знакомым с детства (чьего детства? сколько их было у Нас?), а глобусом начала времен: вдоль экватора тянулась лента океана, с севера и юга два материка нависали желто-коричневыми кораблями, теснили воду и, казалось, выдавливали ее к полюсам, где тоже собирались океаны, больше похожие на круглые озера. И были пустыни, и были горы, и вулканы, задрав толстые шеи, плевали на этот Мир, не для них созданный, и лава текла будто каша по подбородку ребенка.
На берегах Земли Мы сидели и плакали.
Над чем?
Разве не Мы были виновны в том, что люди так нелепо распорядились собой? Мы. Конечно. Мы создали Мир, и Мы отвечали за него. Перед кем? Да перед Собой же.
Наша скамейка на бульваре. Очередь в магазине за мясом — тоже Наша. И пляж на берегу Москвы-реки. И — раньше — синий платок, наброшенный на плечи. И — молчаливый рассвет перед Аустерлицем. И — белый ятаган кометы, висящий в небе. И — поцелуй, робкий, легкий, будто вздох младенца. И — взмах крыла, как начало симфонии, отмеренной дирижером.
Мы создали это, и Мы это уничтожили, и в Мире, который Мы придумаем потом, ничего этого не будет. Возникнет другое, не похожее, о чем Мы еще должны думать.
Но сначала — вопросы. Для чего — Мы? Кто — Мы?
Вопрос был странным: Мы знали, кто Мы. И это не имело ровно никакого значения. Мы были всегда — ну и что? Мы создавали бесконечную цепь Миров и схлопывали их, потому что они не удовлетворяли Нас — ну и что? Мы создавали Миры для совершенства, и Мы возвращали их к Истоку, потому что совершенства не было.
Для чего Мы делали это? Разве Мы не были самодостаточны для Себя? Почему для ощущения совершенства Мира Нам нужно было вновь и вновь создавать нечто, заведомо несовершенное, и предоставлять ему свободу выбора, чтобы оно пыталось само пройти путь, который прошли Мы когда-то. Но Мы же прошли! Прежде, чем стали Богом. И разве Мы — совершенство?
Мы в последний раз обняли Землю, и слезы Наши пролились дождем, затопившим все пределы, и суша исчезла, и потоки воды залили кратеры, и то, что произошло потом, люди, если бы могли это видеть, назвали бы Адом.
Мы смешали между собой воду и твердь, и планета затихла — она умерла. И ее — мертвую — Мы медленным движением, растянувшимся на несколько миллиардов лет (но не было людей, способных считать время), обратили в жаркий шар, не содержащий больше ни воды, ни тверди, а только кашу из элементарных частиц, и вакуум всосал это, единственное оставшееся проявление материального Мира. И все кончилось.
Вакуум пульсировал, свет сменялся тьмой, и опять — светом, и Мы знали, что все беды Мира, созданного и разрушенного Нами, начались именно с этой альтернативы. Свет и тьма.
И минуло утро, и пришел вечер — День двенадцатый.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.»
Осталось последнее. Циркуляция слепящего блеска и непроглядной черноты становилась все медленнее. Миллиарды лет… Десятки миллиардов… Все более неохотно свет и тьма сменяли друг друга, и что-то где-то в дальней глубине Нашего сознания сдерживало этот процесс. Память? Да, и память тоже. Это не был лучший из Миров, созданных Нами. Но он — был. Он ушел, и Мы вспоминали о нем с тоской, которую не могли объяснить.
Вселенная всхлипнула в последний раз, коротко и нелепо, и в последний раз волна тени пробежала по вакууму, в котором не действовали более никакие законы, установленные Нами в День первый.
Свет исчез.
Теперь во Вселенной были только Мы, и Мы были — Вселенная.
Хаос.
И нужно сказать Слово.
Так начинался и тот Мир, что завершил сейчас свой путь. Так начинались все Миры, что Мы творили, и память о которых осталась. Только память и более ничего.
Мир, который Мы создадим, будет иным. Мир без выбора. Выбирать будем Мы сами, потому что только Мы — Бог — знаем и можем соразмерить все причины и следствия. И потому не совершим теперь главной ошибки — не отделим свет от тьмы. С той Нашей первой фразы и начались все злоключения умершей Вселенной.
Как просто — лепить из Хаоса, когда он податлив и совершенен. Совершенна пустота. Совершенно отсутствие. Если в Мире есть нечто, отличное от Хаоса, — оно несовершенно.
Как тяжело — лепить из Хаоса и не придти к нему опять! Невозможно?
Нет такого слова — для Нас. Потому что Мы — Бог. И всемогущи Мы лишь в миг совершенства, миг Хаоса, и бесконечной силой своей можем сделать лишь одно — совершенство это уничтожить.
Мы не хотим этого. Мы поступим иначе — сейчас. Не будет ни света, ни тьмы; из Хаоса, из кокона Вселенная начнет расширяться, не распадаясь на сгустки — частицы, атомы, молекулы, планеты, звезды. Мир останется однороден и прекрасен всегда, и в нем, размышляя о вечности, будем только Мы.
А как же…
Тоненькая струйка дыма, вертикально поднимающаяся в закатное небо от костра, наспех разложенного на берегу горной речушки… Загорелые руки дочери, такие худенькие, будто тростинки, и ладошки сжимаются в кулачки, и ты целуешь их, и вдыхаешь теплый запах… И еще: кончен труд, завещанный от Бога мне, грешному. Строки сливаются перед глазами, устал, но как счастлив, что все уже позади. И что все еще впереди.
И этого — не будет?
А удар в спину? Бей! Чингис-хан… Гитлер… Сталин… Смерть от рака… От старости… Вообще — смерть… Этого не будет тоже.