Десант в прошлое

Четвёртым внутренним врагом Российской империи были так называемые интеллигенты-западники двух формаций. Одни были германофилами и франкофобами, а другие наоборот, англофилами-франкофилами и германофобами. Что одни, что другие люто ненавидели свободы, даденные народу царём, но более всего мечтали даже не о его свержении, а о вхождении России в Европу и о том, чтобы они могли даровать свободу Польше, Финляндии, Бухаре с Хивой, а также Азербайджану, чтобы хорошенько на этом навариться и набить карманы, так как никакого иного способа, как продать кусок родины они просто не знали. Вот с ними-то и спелся через англичан бухарский эхмир, который уже чувствовал себя великим падишахом Востока. Через него англичане и французы хорошо проплачивали предателей и готовили таким образом почву для новой Февральской революции. Они даже и предположить не могли, что нам их революция была необходима, как воздух. Николашка ведь того, сделался совершенно невыносимым человеком, способным разгневать даже камень.

Совершив несколько поездок на шикарной, просто фантастически роскошной, огромной яхте в европейские страны, он там такого наговорил, что у меня возникло желание сделать его мулом или на худой конец просто придушить, да было жалко сиротить его сына, а цесаревич Алексей нас в отличие от него только радовал. Он был на редкость целеустремлённым мальчиком, мечтавшим стать таким же мудрым государем, как и Пётр Аркадьевич. Двое его дядек сделали из него отличного юного спортсмена. Год назад он провёл всю осень и зиму в штате Южная Аргентина и за полгода сделался там настоящим гаучо. Алёша даже выучился танцевать танго и играть на гитаре, не говоря уже о том, что лихо скакал верхом и охотился с помощью боло на страусов и пампасского оленя. Государыня-императрица прилетела за ним в систанцию Сан-Антонио уже через месяц, но, поглядев на то, каким стал её сын, разрешила ему задержаться ещё на несколько месяцев, раз там его окружало столько дворян.

Ради этого мальчика очень многие из нас, и я в их числе, были готовы отдать жизнь. Весёлый и жизнерадостный, он очень хотел сделать для народа что-нибудь такое, чтобы его имя запомнили навсегда и он вскоре сделал это. Российская империя с первых же минут приняла его, как государя-императора и была ему всегда верна впоследствии. Даже сейчас, когда миром, всей планетой правит законно избранный президент Земного Союза, он один имеет право вето на любое его решение, да только зачем ему оспаривать решения, выработанные совместно? Но я опять очень сильно забежал вперёд. В пятнадцатом же году всё было намного сложнее и что самое неприятное, врагов внутри России имелось весьма большое количество. Порой я даже удивлялся, отчего их так много и откуда у них такая лютая ненависть своей собственной стране? Увы, но понять это невозможно. Принять же, как нечто объективное — невозможно в принципе. Во всяком случае мне и потому я никогда не относился к тем людям, которые мечтали подогнать Россию под кем-то заданные стандарты — терпимо. Я с ними просто боролся всегда и везде любыми доступными способами.

Глава 2

Последние дни мира и начало войны

Хотя пружина войны была сжата информационными атаками до предела, судьба подарила Европе ещё один год мира, но это был такой год, который вымотал нервы всем европейцам до единого, даже жителям тех стран, которые заранее заявили о своём нейтралитете. Более или менее спокойная обстановка сохранялась только в Италии и Испании. Там даже ввели антивоенную цензуру. В пику французской военной цензуре, итальянское правительство попросту запретило нагнетать страсти, а потому в газетах было не найти статей, в которых бы выражались панические настроения, а на радио и телевидении не выпускались в эфир соответствующие передачи. Точно такая же обстановка царила и в Испании. Во всей Европе только две эти страны не были погружены в мрачное отчаяние и люди в них радовались жизни так, словно ни о какой войне не шло и речи.

Жителей обеих стран куда больше интересовались чемпионатами по футболу, нежели тем, что их ближайшие соседи готовились к кровопролитной войне. Поэтому каждую субботу и воскресенье что итальянцы, что испанцы стремились на стадионы, либо в те места, где имелись телевизоры, как и в России, самые большие и самые лучшие в Европе. В одна тысяча девятьсот шестнадцатом году уже появилось цветное телевидение и его достоинства обсуждались куда как чаще, нежели приготовления к войне. Тем более, что соседи Испании и Италии восприняли заявления королей и правительств о своём нейтралитете с облегчением. Как республиканская Франция, так и имперская Австро-Венгрия боялись войны на два фронта. В том, что Австро-Венгрия обязательно нападёт на Россию, мало кто сомневался. Иначе зачем этой стране нужно было так вооружаться? Второй целью этой империи называли Балканский Союз.

Самая нервозная обстановка сложилась в нейтральной Швейцарии, окруженной вооруженными до зубов странами с совершенно чокнутыми правителями. Там, кажется, от стресса даже перестали доиться коровы. Швейцарцев в этом плане было трудно понять. Какой дурак направит в их горы танковые колонны и за каким чёртом кому-то понадобится бомбить швейцарские банки и часовые мастерские с воздуха? В военном же отношении Швейцария с её смешанным населением и вовсе не представляла из себя никакого интереса. Единственное дело, которое было поручено швейцарским военным, это охрана Римского Папы, да и ту иначе, как смешной, было нельзя назвать. Просто Папа никому не был нужен и даром, вот и обходился такими, с позволения сказать, гвардейцами, которых вятские или рязанские мужики фуфайками разогнали бы. Тем не менее многие швейцарцы, даже те, которые не понимали по-итальянски ни слова, предпочли перебраться Милан, где и смогли вздохнуть свободно.

Многие жители Люксембурга, покинув свою страну в преддверии войны, также развили при этом такую скорость, что даже не заметили, как проскочили всю Францию и остановились только в Кордове и Севилье на берегах Гвадалквивира. Все их разговоры только к тому и сводились, заплатят им французские страховые компании за уничтоженное в ходе войны жильё и другую недвижимость, или нет. Уже к концу девятьсот пятнадцатого года горд Люксембург, который некогда считался наравне с Гибралтаром самой неприступной крепостью Европы, выглядел так, словно в нём навеки поселилась бубонная чума, чёрная оспа и брюшной тиф вместе взятые. Между прочим, хотя в то время европейские обезьяны — маготы, чувствовали себя превосходно, Испания запретила англичанам иметь в Гибралтаре войска численностью свыше одной пехотной роты и боевые корабли крупнее четырёхвёсельной шлюпки, если они не хотят искупаться в Гибралтарском проливе. Сил у испанской армии хватало с избытком и надменная Британская империя была вынуждена подчиниться этому требованию. Таким было начало конца мирового английского владычества на территориях, расположенных далеко от их острова.

Заодно была подвергнута большому сомнению легенда, согласно которой до тех пор, пока по Гибралтарской скале лазают маготы, англичане останутся хозяевами Гибралтара, а их флот будет властвовать над проливом. Начиная с середины одна тысяча девятьсот пятнадцатого года английские военные суда проходили через Гибралтарский пролив чуть ли не на цыпочках, да ещё и затаив дыхание. А, ну, как испанцы возьмут и стрельнут по ним из своих новых пушек, установленных на мысе Трафальгар, мысе Марроки и мысе Альмина снарядами калибром в шестьсот двадцать миллиметров и весом почти в две тонны? Мало того, каждая из этих береговых батарей, насчитывающих по три башенных артиллерийских установки с четырьмя суперпушками каждая, опасно сверкали на солнце золотом, а это говорило, что они изготовлены не из стали, а из финабена.

Всего таких батарей было поставлено в Испанию и Италию двадцать четыре штуки. Десять прикрывали с моря Испанию, а четырнадцать Италию. Ещё шестнадцать батарей мы установили на Балтике, а двенадцать на Чёрном море, чем изначально лишили любой флот мира надежд хотя бы на достижение видимости успеха у берегов этих стран. Весь изыск нашего плана защиты от нападения с моря заключался в том, что суперпушки стреляли не простыми, а реактивными снарядами, направляемыми на цель по лучу радара, посылаемого с высотного самолёта-разведчика "Альбатрос", способного кружить над морем в течение десяти часов без дозаправки. Возможный противник хорошо знал как это, так и то, что пушки посылали снаряд на расстояние в сто семьдесят пять километров и эта чугунная дура, заполненная полутора тоннами пластита на базе октанитрокубана, октогена и бутилкаучука, разрывает надвое любой линкор. А ещё эти здоровенные орудийные башни, установленные на возвышенных местах, отличались тем, что были впятеро дешевле тех, которые устанавливались на линкорах и могли стрелять во все стороны по кругу.