Свадьбы

- Но что же делать? - Дели Гуссейн-паша вцепился зубами в край шелковой подушки. - Это несмываемый позор! Падишах не простит мне.

Вскочил на ноги.

- И вам не простит! Он убьет меня и вас убьет. Всех!

- Надо идти на общий и последний приступ. Воины будут драться отважно, если узнают, что это решающий последний приступ.

Так сказал опытный Канаан-паша.

- Войска утомлены, - согласился Пиали-паша, - но это все, что мы можем сделать.

- Почему же все? - Василий Лупу улыбался. - Надо купить у казаков разрушенный до основания город.

Все посмотрели на господаря с удивлением, и у всех появилась надежда.

- Гляди-ко! - крикнул Георгий. - С белым флагом идут. Сдаются.

- Ха-ха-ха-ха! - грохнул смех на развалинах Азова.

Вести переговоры с казаками было поручено муэдзину

падишаха просвещенному Эвлия Челеби.

- А срежьте-ка, молодцы, пулей им белую тряпку! - крикнул казак Худоложка.

- Не стрелять! - на развалинах появился атаман Осип Петров. - Всякая затяжка - наша победа. Всему войску отдыхать, пока мы говорить с послами будем.

Встретили Эвлия Челеби возле разбитых ворот перед пепелищем Топракова-города. Завязали турку и его двум товарищам глаза и повели в город. Долго водили, а когда сняли повязку, муэдзин с удивлением увидел, что он находится в тихой, совершенно целой, чистенькой, прибранной церквушке. Горели свечи перед иконами, мерцали позолотой оклады икон.

Это была церковь Николая-угодника, единственное сохранившееся здание Азова. Снаружи и его побило, но не сильно. Церковь стояла под горой в ложбинке.

За большим дубовым столом, покрытым белой скатертью, расшитой по краям н в центре русскими синими и алыми цветами, сидели пятеро казаков.

Утомленные, неподвижные, тяжелые лица. Эвлия покосился на иконы. На иконах точно такие же, аскетические, сдавленные страшной волей.

- Мне поручено спросить у атаманов великого Войска Донского, - холодно выговорил все титулы своих врагов Эвлия Челеби, - не продадут ли атаманы города, которого уже и не существует.

Атаманы заулыбались, и все взгляды к центру стола, на Осипа Петрова. С ним были Дмитрий Гуня, Тимофей Яковлев, Наум Васильев и Федор Порошин.

Осип сделал знак рукой, и два казака стали подавать угощение.

В городе давно уже был голод, но подавали жареных индеек - эти последние птицы сохранялись в подвалах цитадели, отваром кормили раненых, детей и тех воинов, которые ходили ночами на вылазки.

- У нас нет времени для пиршества, - сказал Эвлия Челеби. - И разве храм - место для пиров?

- По русскому обычаю всякое хорошее дело делается за столом, - ответил Осип Петров. - И если храм не есть место для пира, то он и не для торга.

Порошин перевел слово в слово.

Турки взяли мясо и немного поели.

- Каков же будет ответ атаманов? - спросил Эвлия Челеби.

- Много ли даст Дели Гуссейн-паша за наш Азов? - спросил Осип Петров.

- По двести талеров каждому казаку, оборонявшему город.

- Но у нас город обороняли и жены наши, и дети, - вставил быстрое словцо Тимофей Яковлев.

Осип покосился в его сторону, улыбнулся.

- Поторгуйся, Тимофей, с ними, да смотри не продешеви.

- Не сумлевайся, Осип. Не проторгуюсь.

Осип, недобро улыбаясь, прошептал что-то Порошину на ухо. Тот встал и ушел.

Эвлия Челеби видел - что-то казаки замышляют, - но ему надо было вести торг, Яковлев запрашивал дорого: по двести монет золотом да по триста серебром на каждого, кто был в осаде. Деньги безумные, но лучше дать деньги и получить город, чем ничего не получить и отдать падишаху собственную голову.

- Я должен сообщить вашу цену Дели Гуссейн-паше, - наконец сказал Эвлия Челеби. - Эта цена непомерна.

Послов отпустили с миром. Время тянулось, увядал еще один день. Хоть какая, но передышка. К вечеру под стены явились послы. В город их не пустили, вручили послание, сочиненное Федором Порошиным.

“Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, - писали казаки. - У нас в Азове и на Дону своего много. То нам, молодцам, надобно, чтобы наша была слава вечная ко всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие. Теперь вы о нас, казаках, знаете и помнить нас будете вовеки веков. Придя от нас за море к царю своему турскому глупому, скажите, каково приставать к казаку русскому. А сколько вы у нас в Азове разбили кирпичу и камени, столько мы уж взяли у вас турецких голов ваших да костей за порчу азовскую. Па ваших головах да костях ваших складем Азов- город лучше прежнего. Протечет наша слава молодецкая вовеки по всему свету. Нашел ваш турецкий царь себе позор и укоризну до веку. Станем с него иметь всякий год уже вшестеро”.

Эвлия Челеби выслушал перевод, принял грамоту из рук Порошина и, не отвечая, ушел.

Едва он поднялся на земляную гору, как ударили пушки.

Ночь. Костры, от которых еще темнее. Охваченные лихорадкой, поздние, перезревшие осенние звезды. Они плохо держатся на небе, падают, сгорают.

Мехмед сидит у костра. Завтра еще одно большое сражение. Завтра будет убито много людей. Люди погаснут, как гаснут этой ночью падающие звезды.

“Аллах великий! - молится про себя Мехмед. - Пощади! Дай свидеться с Элиф. Дай пережить весь этот ужас! Столько терпели…”

И он печально думает о том, что другие тоже терпели. Неужели счастлив тот, кого убили в первом приступе? Неужели, перенеся столько мук, выживши после стольких приступов, боев и стояний на часах, завтра придется умереть? А завтра обещана последняя битва…

И вдруг пронзающий ночь, тоскливый, как волчья песня, вопль плохо зарезанного человека, слабеют казачьи, не знающие промаха руки.

Мехмед бросается на землю. Выстрелы. Крики.’ Беготня.

Никто не спит. Каждую ночь одно и тоже. Каждую ночь из тьмы приползают казаки за душами.

Барабаны. Знамена. Музыка.

Вся турецкая армия, почистив одежды и оружие, идет на решающий, на последний приступ.

- Держитесь, атаманы-молодцы! - Осип Петров с Порошиным и Наумом Васильевым пробегает по первой линии обороны. - Будет тяжко - у меня в запасе пятьдесят бойцов, помогу. А коли совсем будет плохо - уходите под землю. Пропускайте и бейте в спину.

Во главе турецких полков идут самые главные командиры: Канааш-паша, Пиали-паша, Жузеф, хан Бегадыр, господарь Василий Лупу и сам Дели Гуссейн-паша.

Турки скатываются в ров, ставят лестницы. Теперь это очень просто - поставить лестницу.

Пушки смолкают, звенят мечи. Грохочут взрывы, летит земля. Казаки опять приготовили ловушки, но ничто уже не может остановить великую армию.

Казаки недолго держатся на стене, уходят в свои норы и по турецкой армии бьют из всего, что стреляет. Огонь жесток и меток, но отступать нельзя, позади карающий смертью корпус Дели Гуссейн-паши. Турки преодолевают второй ров. Теперь нет уже двух армий - всюду турки.

- Эй! - кричит Георгий, высовываясь из развалин дома.

Турок поворачивается на крик. Казак. Ружье. Выстрел. Смерть. Янычары бросаются на Георгия, но он ныряет в подземелье, а в спину туркам бьют из другой норы картечью из пушки.

Бой идет у цитадели.

- Добиваем последних! - докладывают Дели Гуссейн- паше.

- Берите в плен! Берите как можно больше пленных. Мы покажем этих зверей-казаков нашему великому падишаху.

Мои воины ворвались в цитадель! - докладывает Жузеф.

- Сколько взято в плен?

- Пленных нет.

Петя Поспешай с сыновьями откатил свое колесо-пушку в главную залу. Заслонил ход в подземелье, где хранился порох.

- Васятка, уходи. Мы с Семкой шарахнем в проемы, и сразу уходи! У матери за нас прощенья попросишь. Обижали мы ее, глупые мужики.

- Тятька! С вами я.

- Глупый! Нам отсюда хода нет. Наша дорога туда, - ткнул пальцем в черный проем за спиной. - Нам, как турки займут цитадель, порох надо взорвать.

- Господи! Тятька, Семка!

- Бей, отец! - заорал Семка.

Поспешай сунул фитиль на полку с порохом.

Словно стены рухнули. Заволокло все дымом. Янычар, показавшихся в дверях, пересекло картечью надвое.