Свадьбы

Немец приложил к губам палец и кивнул на невесту. А народ все прибывал и прибывал. Пиршественному столу не было конца. Как ни глядел Иван - не увидал он конца. И обрадовался: “Как же хорошо, когда все люди со всех земель на своей свадьбе и в то же время все друг у друга”.

Только что-то было не так за этим столом. Иван потер лоб, чтобы сообразить, но ему крикнули: “Горько!”

Невеста взяла его за руку и стала поднимать.

- Господи! - ужаснулся Иван. - Какая же это свадьба, коли мы все лежим на этом бесконечном столе. Лежим!

- Горько! - орали невесты, прячась под фатами, и невеста Ивана тянулась к нему. И тогда он сорвал с нее фату. Иван не ошибся - это была смерть.

- Горько! - орали невесты, сжимая в объятиях своих несчастных женихов и срывая ненужные теперь фаты.

“Слово нужно сказать! - затосковал Иван. - Спасительное слово!”

- Маша! - заорал он, не стыдясь страха.

И невеста шарахнулась от него, рассыпаясь на куски.

- Ванька! Ожил, чертушка!

Иван открыл глаза. В тумане, как по воде, колеблясь, плавало широченное лицо Худоложки.

Никто в турецкой армии, даже евнух Ибрагим, и помыслить не мог, чтобы казаки бросили город, всей своей силенкой напали бы на турецкого колосса.

Турки спали, набирались в тишине бодрости. И вдруг земля словно бы прогнулась под тяжестью войска. Прах земной пал на головы с неба, и тотчас тысячи смертей нашли своих женихов. То казаки уничтожающим валом перекатились через земляную гору.

Передовые отборные полки янычар перестали быть полками в единую минуту. Полусонные, оглушенные, люди бежали, наводя панику на все войско. Бежали до самого шатра Дели Гуссейн-паши. А вдогонку - грохот и черные столбы до утренних невинных облаков: казаки захватили порох и тем порохом разметывали земляную гору. Две недели трудов всего турецкого войска погибли. Погибла надежда на скорую победу. Шестнадцать знамен попали казакам в плен.

Личные отряды главнокомандующего встречали бегущих плетьми, приводили в память, строили.

- Взорвать подкопы! - приказал Дели Гуссейн-паша. - Отрезать казаков от города! На их плечах ворваться в крепость, завязать бой и держаться до подхода основных войск.

Это были разумные приказы, но главнокомандующему тотчас ответили:

- Подкопы, достигшие стен Азова, взорваны неприятелем. Казаки разметали большую часть земляного вала и как будто ушли в крепость, но почему-то идет сильный бой в расположении войск Канааи-паши.

- Послать Канаан-паше три полка на помощь. Узнать, с кем же он воюет?

Турецкий паша воевал с четырьмя тысячами казаков, которых по казачьим городкам собрал Михаил Татаринов и теперь прорывался к Азову.

Осип Петров от пловцов знал об отряде, он и вылазку-то сделал, надеясь на двойной удар, но казаки Михаила Татаринова не успелп ко времени и место прорыва избрали самое неподходящее.

Канаан-паша полководец был строгий. Казаки опрокинули обозы, но янычар не напугали. Казацкая конница запнулась на турецких траншеях, спешилась, завязла в бою. А тут пришла туркам помощь.

Осип Петров пустил было отряд запорожцев, но один из приказов Дели Гуссейн-паши хоть запоздало, а исполнен был. Конница хана Бегадыра, спешившая отрезать казаков Осипа Петрова от города, противника не нашла, но загнала отряд Гуни обратно в Азов. Понял Татаринов - не пробиться, а в тыл уже заходили свежие турецкие полки, о спасении нужно было думать.

$ ^ $

Мехмед был в том полку, которому приказали загородить путь казакам к отступлению в степь. Полк не успел развернуться, когда на него обрушился живой, пышущий потом, брызжущий кровью ураган. Мясо в мясо, орущие, разрубленные, проколотые, простреленные, задавленные лошадьми и трупами люди.

- Стоять! - орал Мехмед себе и своему десятку. - Стоять!

Сам и стоял, и видел, и убивал каждого, кто искал его смерти.

На Мехмеда мчалась черная лошадь. Она была как волк, прижатые к голове уши, оскаленная, хватающая пасть, и на ней, распластавшись, казак, пика его была направлена Мехмеду в сердце.

Чудо ли, дикая ли сила, страх за жизнь или воинская ловкость - что-то спасло Мехмеда. Он очутился на черной лошади. Как аллах увидал в водовороте Мехмеда - аллаху и ведомо. Мехмед потом вспомнил: лошадь поднялась над ним па дыбы, он рванул казака за ногу, и казак не успел его убить, потому что насадил на копье Юрема.

Безоружный, мчался Мехмед на черной лошади среда чужих и своих. И увидал турецкое знамя, которое казак, срубив голову знаменосцу, подхватил и понес.

Мехмед пустился за казаком. В него стрельнули - мимо. Казак, уносивший знамя, махнул саблей, но Мехмед уклонился, длинной ручищей своей поймал казака за кафтан и сорвал с коня. К Мехмеду тянулись пиками и саблями, а он, осадив лошадь, стоял, взметнув к небу полковое знамя. И все это видели.

Казачья лавина, теряя убитых и раненых, унеслась в степь, а Мехмед так и стоял, подняв трепещущее на ветру знамя… На земле, под копытами черной лошади, схватившись руками за сломанную спину, умирал казак.

Мехмеда привели к Дели Гуссейн-паше.

- Этот тимариот достоин быть сипахием, - изрек главнокомандующий.

Мехмеда показывали всему войску. Только знамя ему дали другое - зеленое, священное. Перед Мехмедом гнали дюжину израненных казаков.

Вдохновив войска Мехмедом и пленными, Дели Гуссейн-паша в полдень отдал приказ - идти на приступ.

Воины хана Бегадыра насыпали холм, с которого властитель Крыма обозревал битву.

С искалеченных стен Азова пушки сеяли смерть, но яростная турецкая армия шла на приступ сосредоточенно и неотвратимо. Позор жег туркам пятки. На исходе третья педеля осады, а победоносная огромная армия величайшей империи потерпела уже два поражения, сожгла собственный город и никак не ослабила неприятеля.

- Что медлит Амет Эрен! - Хан Бегадыр был красен от гнева. - Мое знамя должно первым заиграть на ветру павшего города.

К сейменам мчались гонцы, торопили. Турки уже ставили лестницы, лезли на стены, завязывали рукопашные бои.

Казаки, видно, ловушки не приготовили, порох жалели.

- Вперед! - приказал Амет Эрен. Он выбрал для удара то место, где на стене зияла брешь, пробитая осадными пушками Василия Лупу. Турецкий отряд попробовал здесь удачи, но был отброшен плотным ружейным огнем.

Амет Эрен видел перед собой лестницу. Ее оставили отступившие турки, а казаки в суматохе боя забыли ее свалить.

- Братья! За мной!

Амет Эрен промчался по смертельному, расстрелянному пз пушек полю, промчался по засыпанному камышом рву, птицей по лестнице, саблей по казацкой башке, забрался в брешь и воткнул знамя в трещину между камнями.

- Мое! - крикнул хан Бегадыр. - Я - первый в Азове. Гонец, скачи к главнокомандующему. Я - первый!

А у Амет Эрепа плыли в глазах зеленые круги.

В единую минуту совершилось столько нелепого и страшного, сколько на иные сотни жизней не выпадет.

Он срубил голову казаку, но голова, слетевшая со стены, была с косами. Он убил женщину. В то же мгновение чудовищная корзина, корзина-стог рухнула мимо него, прижавшегося в пробоине. Лестница хрустнула, как прутик, взвыла от ужаса и на земле смешалась с землей. На этой лестнице были братья Амет Эрена, и ни один из них даже

не завозился там, внизу. И это было не все…

*

Корзину с землей столкнули со стены казачки. Командиршей у них была Маша.

Осип Петров сам опустился к женщинам в подвал, где сидели дети, где страдали раненые. Он стоял в дверях молча, одинокий, тяжелый. Женщины поняли: случилось недоброе - и все повернулись к нему.

- Да, - сказал он, - да! Вам надо всем идти на стену. Пока ничего страшного. Против татар будете стоять, а за ранеными детишки поглядят.

Он повернулся, чтобы уйти, но не ушел. Через плечо глянул на притихших женщин, нашел Машу.

- Ты будешь атаманом.

Рядом с Машей стояла на стене Фируза. В суматохе позабыли, что она татарка. И она, видно, тоже про то не помнила, когда мучилась, напрягала силенки, сталкивая жуткую корзину. А столкнула, отерла ладонями пот с лица и увидела - через ров, прыжками, бежит отец, Абдул.