С чистого листа

Беременность была почти незаметна из-за невероятной толщины будущей матери, но ребенок жил в ее чреве. Рейне видел его на экране, когда Ангеле делали УЗИ. Положив ладонь на живот жены, он ощущал толчки — трепещущие нерегулярные движения — как взмахи лапок или крылышек.

Акушерка задала Ангеле и Рейне множество вопросов. Ангела не выносила вопросов, отвечала односложно, а на некоторые вопросы вообще не реагировала, уставившись на свой живот.

— Тебе следовало бы быть любезнее с акушеркой, — сказал Рейне, когда они вернулись домой.

— Почему?

— А почему ты так нелюбезна?

— Она все чего-то вынюхивает. Слишком много спрашивает.

— Но это ее работа. Она должна знать, как протекает беременность, понимаешь?

— Это ее не касается, — упрямо ответила Ангела.

— Она хочет, чтобы было лучше и тебе и ребенку.

Ангела надула губы и замолчала. Она была явно не в настроении от осмотра.

— Она спросила тебя, не принимаешь ли ты какие-нибудь лекарства, а ты сказала, что нет, — добавил Рейне.

— Да.

— Но ты же принимаешь какие-то таблетки? Для рук или для чего-то там.

— Я их больше не принимаю. Бросила, как только поняла, что беременна.

— Хорошо. Я думаю, что они тебе вообще не нужны. Кажется, руки у тебя в полном порядке.

— Я никогда не говорила, что моим рукам чего-то не хватает.

— Зачем же ты их тогда принимала?

— Это витаминные таблетки, только и всего.

— Но тогда ты могла бы принимать их и дальше. Витамины полезны всем.

— Я сама знаю, что мне полезно, а что — нет, — огрызнулась она.

Рейне прекратил спор. Он слышал, что беременные женщины очень легко раздражаются от любого пустяка.

Акушерка сказала, что на следующей неделе хочет поговорить с отцом.

(Ангеле не разрешили пойти на прием вместе с Рейне, и это ей очень не понравилось. «Что такого вы там будете обсуждать, чего мне нельзя слышать?» — недоверчиво спросила она. «Это беседа с отцом, — объяснил ей Рейне. — А ты, между прочим, будешь матерью, Ангела, а не отцом. Это будет разговор между будущим отцом и акушеркой».)

— Нет, у нее не наблюдается особых перепадов настроения, — ответил Рейне на вопрос акушерки. Он не хотел выставлять Ангелу в дурном свете.

— Для беременных женщин раздражительность — это нормальное состояние, — сказала акушерка и улыбнулась.

У нее была широкая, от уха до уха, улыбка, слишком широкая для ее миловидного лица, причем она вдруг без всякого предупреждения бесследно исчезала, словно ее выключали. Впечатление от этого мгновенного перехода было поразительным.

— В конце концов, вашей жене уже сорок четыре года, поэтому она нуждается в самом пристальном наблюдении, — с полной серьезностью и без улыбки продолжила акушерка.

— Вы хотите сказать, что она слишком стара для рождения ребенка? Вы верите, что она перенесет беременность и роды? — робко спросил Рейне.

— Такие старые первородящие действительно большая редкость, но я думаю, что она справится.

Лицо акушерки снова взорвалось ослепительной улыбкой.

Рейне не пришлось ни о чем заботиться. Когда пришло время, Ангела приняла это событие в своей жизни так, словно деторождение было самым привычным для нее делом. Она восприняла роды как труд — целеустремленно, спокойно и умело. Когда схватки усиливались, лицо Ангелы бледнело, но ни одна жалоба не сорвалась с ее губ. Когда же Рейне взял ее за руку, она раздраженно ее отдернула, процедив сквозь зубы «Не сейчас», как будто Рейне просил о помощи, а не хотел ее предложить.

Рейне посмотрел на часы, чтобы понять, сколько времени продолжаются схватки — или сокращения, как называла их акушерка, — лихорадочно соображая, чем может помочь жене. Сама Ангела никогда не носила часов. Он купил ей хорошие часы с секундной стрелкой, но она так ни разу их и не надела.

— Эта схватка была очень долгой, — сказал он, когда Ангела снова порозовела, пережив очередную схватку. — Ты держишься молодцом, Ангела.

Она бросила на него усталый и презрительный взгляд и закрыла глаза, готовясь к следующему кругу испытаний.

Ангела лежала на обычной больничной койке, укрытая зеленой эпонжевой тканью. Зловещего вида акушерское кресло стояло рядом. У окна находилось что-то вроде пластикового аквариума на колесах. Было очень странно видеть кроватку для человека, которого еще не было на свете. Утомленный бессонной ночью, нервничавший Рейне временами забывал, зачем они вообще здесь находятся, но стоило ему увидеть аквариум, как он тотчас вспоминал о ребенке, который вот-вот должен родиться на свет.

Акушерка расхаживала по залу между Ангелой и другими роженицами. В очередной раз осмотрев Ангелу, акушерка велела ей перейти на акушерское кресло. Рейне окатило холодом. Срок настал. Перед его внутренним взором предстало лоно Ангелы, это мифическое таинственное лоно. И вот теперь, в свете хирургической лампы, из этого лона, словно актер на сцену из-за сомкнутых бархатных занавесей, на свет выйдет его дитя.

Но Рейне было не суждено увидеть этот спектакль. Ангела наотрез отказалась переходить на кресло. А когда все же согласилась это сделать, потребовала, чтобы Рейне вышел прочь из родильного зала.

Его робкие просьбы и удивление акушерки не возымели никакого действия.

— Уйди, — повторяла она. — Я так не могу. Уйди.

— Но, Ангела, тебе не кажется, что мне лучше… мне так хотелось…

— Не сейчас, — отрезала она.

Он вышел из родильного зала. Сел в вестибюле на кушетку и принялся машинально листать какие-то женские журналы. «Праздничный наряд из шелестящего шелка», «Итальянское приглашение», «Весенний салат с артишоками и крабами».

До его слуха донесся детский крик. Где это? В боксе Ангелы или нет? Никто его не звал.

Он принялся перебирать газеты. Потные от волнения пальцы прилипали к страницам. «Знаете ли вы, что в Лондоне в моду вошли маленькие зажимы для волос?», «Несмотря на мою известность, мне всегда приходилось бороться с заниженной самооценкой»…

Громкий шепот заставил его вздрогнуть от неожиданности.

— Идите сюда, я покажу вам что-то прелестное.

Акушерка стояла в дверях, смотрела на Рейне и заговорщически подмигивала.

Едва передвигая мгновенно ставшие ватными ноги, он направился в родильный зал.

Ангела снова лежала на койке, держа в руках ребенка, завернутого в хлопчатобумажное одеяло. Рейне склонился над свертком.

Маленькое личико было темно-лилового цвета. Черт лица еще не было — сплошные борозды и складки, как на измятом листке бумаги. Из конверта виднелась просто-таки неземная ручка с крошечными пальчиками, чертившими в воздухе какие-то магические знаки. Щель, оказавшаяся ртом, открылась и издала звук, похожий на немного гнусавый писк игрушечной резиновой утки.

— Кто это? Я имею в виду, мальчик или девочка? — спросил Рейне.

— Мальчик, — ответила Ангела.

Внутри у Рейне что-то перевернулось. Акушерка подняла жалюзи, и в бокс хлынул солнечный свет.

Рейне пришел в себя. Так, значит, сейчас уже день? Он был уверен, что на дворе еще ночь. Который теперь час — утро, полдень, вечер?

Он ведь совсем недавно так часто смотрел на часы, но, как это ни парадоксально, не знал, сколько времени. Все время, пока продолжались роды, он жил в какой-то своей системе отсчета времени, в ритме повторяющихся схваток. Теперь он вспомнил, что это была альтернативная возможность измерять время.

Но все же который теперь час? Да вообще, какое сейчас время года?

Глава 9

Теперь у Рейне было все: жена, сын, машина и дача (они с Ангелой сняли дом в лесу). Рейне, всегда считавший себя нелюдимым и одиноким человеком, внезапно ощутил себя вполне нормальным членом общества. Общества женатых мужчин с детьми, машинами и домами. Людей, к которым обращались газеты: «Время пересмотреть кредиты!», «Какая погода светит вам в отпуске?», «Вернем себе радость секса!». Рейне стали интересовать вопросы, которые прежде либо его совершенно не занимали, либо обостряли чувство собственной неполноценности.