Страница 17 из 17
Носить список с собой не обязательно. Кушанья с добавками, запрещёнными у нас, могут попасть в страну разве что по явному недосмотру: особой выгоды от их импорта нет — нет и особых причин подкупать таможенников именно по этому поводу (тем более что служба Онищенко строже даже отделов внутренней безопасности). Да и реальная угроза возможна разве что при многолетнем регулярном употреблении. Не зря же западные медики разрешают, например, формальдегид (Е240) — антисептик и консервант столь сильный, что даже ничтожная его концентрация, просачивающаяся из древесностружечных плит, делает низкосортную мебель опасной. Но с мебелью мы общаемся годами…
Многие названия просто длинноваты даже для мелкого шрифта: например, кальций динатриевая соль этилендиаминтриуксусной кислоты (Е385) — антиоксидант. Хотя иной раз и красивы: солнечный закат (Е110) — жёлтый краситель.
Европейские коды придуманы не только ради сокращения текста этикеток. Реальные названия многих пищевых добавок — в том числе и из европейского списка — могут напугать несведущего человека. Так, название «бензойная кислота» (Е210) звучит устрашающе для тех, кто не знает: этот сильный антиоксидант, укрепляющий клеточные мембраны, и антисептик содержится в обычной бруснике — не зря её прибавление придаёт стойкость многим домашним заготовкам. А если резкий брусничный привкус не нужен — используют соли бензойной кислоты (Е211—Е213). Они же пригодятся и астматикам — чистая бензойная кислота может спровоцировать приступ.
Понятно, нынешней пищевой промышленности не хватит всей брусники мира. Большинство красителей, ароматизаторов и прочих добавок (в том числе и не из европейского списка), даже если когда-то были обнаружены в природе, сейчас производятся химией (или в лучшем случае биохимией). Насколько они идентичны натуральным?
До недавнего времени вопрос был сложен. Обычные химические технологии были не способны воспроизвести все тонкости сложной структуры больших органических молекул. Например, размещение крупных блоков по одну сторону от двойной связи между атомами углерода — цис — или разные — транс — может радикально повлиять на усвоение: большие белковые молекулы биологических катализаторов — ферментов — чаще всего очень точно подогнаны к той форме обрабатываемого вещества, какая встречается в природе, и резко отказываются взаимодействовать с иными вариантами. Классический же синтез и с задачами попроще не справлялся: скажем, при производстве тринитротолуола (тротила) основной отход — динитротолуолы, где две нитрогруппы крепятся к бензольному кольцу в таких положениях, что третьей уже не уместиться. Понятно, промышленность давала поровну цис- и транс- изомеры, лево- и правовращающие (то есть зеркально симметричные друг другу)…
Бывают, конечно, и удачи. Если есть доступное сырьё с подходящей структурой, надо только поменьше нарушать её. Скажем, ванилин уже чуть ли не век не столько добывают из стручков ванильного дерева, сколько синтезируют из лигнина — природного клея, скрепляющего нити целлюлозы в древесине. К сожалению, подходящее сырьё бывает не всегда. А уж манипуляции с ним чаще всего безнадёжно разрушают природную упорядоченность.
По счастью, сейчас положение радикально изменилось. В 1964-м Циглер и Натта нашли новые технологии катализа, дающие стереорегулярные (с правильным размещением звеньев в пространстве) полимеры. С тех пор создаются всё новые способы правильного выстраивания молекул. А в особо тяжёлых случаях на помощь приходит генная инженерия: ферментную систему для выработки нужного вещества встраивают в легко размножающийся микроорганизм — чаще всего дрожжи — и извлекают готовую продукцию прямо из питательного бульона. Остаётся только тщательно очистить.
И стереорегулярный синтез, и высокая очистка — не самые дешёвые удовольствия. Качество — всегда и везде — прежде всего вопрос цены. Пушкинскую заповедь «не гонялся бы ты, поп, за дешевизною» следует блюсти не менее строго, нежели библейские.
Увы, «пряников сладких всегда не хватает на всех». Даже в благополучнейших Монако и Люксембурге найдутся люди, думающие о цене своего питания не меньше, чем об его качестве. Мы же долго ещё будем есть «по правилу левой руки» — закрывая ею названия в меню и глядя только на колонку цен.
Остаётся надеяться на неподкупность санитарных инспекторов и тщательность биохимических исследований. Да и список добавок, пожалуй, всё же берите в магазин — спокойнее будете.
Застывшая музыка оптимизма[34](*)
В припеве старой песни сказано:
Когда я ещё жил в Одессе — любил при частых заездах в Москву устраивать знакомым москвичам экскурсии по метро. Реакция была всегда одинаковая: рано или поздно человек хлопал себя по лбу и восторженно кричал: «Ну я же здесь каждый день езжу! Как же я мог этого не замечать!»
Уже 13 лет я — москвич. И сам понял, «как же я мог этого не замечать». Увы, всё дело в привычке. А я к московскому метро привык за эти годы настолько, что уже на добром десятке станций не удосужился побывать ни разу — хотя, будучи одесситом, неукоснительно заезжал на каждую вновь открытую. Да и метро других городов, где бывал, изъездил во всех подробностях.
Когда проезжаешь «Маяковскую» чуть ли не ежедневно, да ещё в часы пик — вряд ли захочешь выйти из вагона и задрать голову, чтобы рассмотреть цикл из 34 мозаик Александра Александровича Дейнеки «Небо нашей родины». При создании станции суточный цикл отображали 35 мозаичных панно, но потом одним пришлось пожертвовать ради обустройства гермозатвора у выхода. И уникальные по смелости, архитектурные решения Алексея Николаевича Душкина тоже мало кто заметит из вагонной давки. А ведь один вынос стального каркаса на поверхность колонн был по тому времени инженерным и эстетическим подвигом. Да и тему мозаик для осветительных ниш Дейнека тоже не без ведома Душкина выбирал. Не зря в 1938-м архитектура станции удостоилась Гран-при всемирной выставки в Нью-Йорке.
Даже если не просто проезжаешь станцию, а идёшь вплотную к шедевру — его тоже не замечаешь, проносясь привычной московской рысцой. Один из выходов с «Комсомольской» Сокольнической линии украшен керамическим панно Евгения Евгеньевича Лансере «Метростроевцы». Ежедневно сотни тысяч людей спешат мимо — на вокзалы и с вокзалов. Многие ли из них хотя бы скользнут глазами по творению талантливого художника и театрального декоратора?
Лучшие камнерезы подбирали мрамор, чтобы разница оттенков соседних плит была совершенно не заметна глазу обычного пассажира, но в то же время — в полном соответствии с замыслом Нины Александровны Алёшиной — один конец станции «Кузнецкий мост» был тёмно-серым, другой — густо-красным, а середина — ярко-жёлтой. Ни один из моих московских знакомых не заметил этой тонкости, пока я им не показал. Неужели все мастера тут старались зря?
Правда, иной раз находки художников и архитекторов дают о себе знать при совершенно неожиданных обстоятельствах.
В одном из пересадочных узлов три станции были названы по соседним улицам, а те в советское время звались в честь великих писателей. Когда улицам вернули дореволюционные названия, переименовали только одну станцию. «Пушкинская» построена в стиле классицизма, соответствующем роли Александра Сергеевича в нашей культуре, да ещё и украшена чеканными панно с видами памятных мест и соответствующими фрагментами его стихов. На стенах «Чеховской» мозаики в духе пьес Антона Павловича, а рядом с люстрами свисают складки театрального занавеса из меди. А вот стиль «Горьковской» нейтрален и стыкуется с любым названием. Вот и назвали заново только ту станцию, где лишь статуя самого Алексея Максимовича Пешкова на площадке эскалатора, ведущего к «Чеховской», напоминает о буревестнике революции.
34
2008.05.23.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.