Страница 3 из 8
Опущу описание житейской прозы – сбор вещей, инструкции Ваську, остававшемуся дома за главного; остановлюсь лишь на моих торжественных проводах, что, начавшись в доме, перенеслись на Павелецкий вокзал.
Васек (а мы, признаться, на прощанье добавили к водочке совсем немного французского коньячку – «гулять так гулять»!), улыбаясь широко и просветленно, умильно махал мне ладошкой, стоя перед окном моего купе, а я махал ему в ответ, радуясь, что в купе я совершенно один и, стало быть, нет лишних свидетелей для ехидных комментариев по поводу нашего пьяного прощания.
– Родной ты мой человек, – сказал я напоследок по своему сотовому, видя, как, качнувшись, Васек прижал к уху свой, – обещай мне, что оставишь машину где-нибудь на стоянке и поедешь домой на такси. Ты пьян, Васек, это факт, а потому есть опасность, что по дороге тебя арестуют. Обещай мне!
Васек только качнулся, дерзко улыбнулся мне в стремительно сгущающихся снежных сумерках и ответил:
– Я ничего не боюсь! Я просто не буду останавливаться, и если гаишники настоящие мужики – пусть попробуют меня догнать!
Что тут скажешь? Мне только и оставалось надеяться, что ни один «настоящий мужик»-гаишник не попытается остановить моего отчаянного садовника.
Но все то было прозой, повторюсь – скучной прозой жизни, а главной романтикой для меня, как и для любимой бабульки, являлась дорога.
Дорога! Стремительно меняющиеся виды за окном сквозь полосы снежной метели, под каплями дождя или солнечными лучами – как я любил это с детства! А баба Варя учила меня с первых шагов жизни видеть интересное и вечное вокруг себя. «Самые удивительные картинки можно наблюдать, даже никуда не выходя из собственного дома, просто присев у окна, – каждый раз повторяла она мне с легкой улыбкой. – Просто открой глаза пошире и – видь!»
Я заказал себе чай и устроился у окна, улыбаясь собственным ожившим воспоминаниям, слыша бабушкин голос.
– …Молодой была – уж я поездила, мир-то повидала…
Я видел, как баба Варя тряпкой протирает подоконник с двумя горшками огненно-красной герани и тут же усаживается, уютно облокотившись, выглядывая в окно, оставив место и моим локоткам.
– И как же это интересно – ехать, скажем, в поезде. Проезжаешь какие-то Богом забытые деревеньки, видишь домики, успеваешь отметить и крыльцо, и белье, что висит тут же, в палисаднике, и кошку на крыше, и собаку у калитки… Да вот так глядишь и думаешь: кто там живет? В радость ли ему каждый новый день? Кого любит, кого ненавидит? А может, сегодня у него какой-то особенный день и все само собой ладится, и тесто подходит у печи, и соседи заходят поздравить и расцеловать в обе щеки…
Милая бабулька! Каждое слово словно отпечаталось в моем сознании. Благодаря ей до сих пор, каждый раз отправляясь в дорогу, я заранее предвкушаю это удивительное удовольствие – видеть бесконечный сериал жизни абсолютно незнакомых мне людей. Или, говоря высоким стилем (покуда алкоголь еще не выветрился из моей головы!) – священные мгновения их бытия.
Какие только мысли не роились в моей голове, в то время как за окном пролетали высотные дома бескрайней Москвы, ближнего Подмосковья от Домодедово и далее, в духе городка с романтическим названием Ожерелье и прочих. Вскоре городки сменили запорошенные снегом дачки, за ними пошли деревеньки и снова городки, чьи названия я порой не успевал прочесть.
Я думал ни о чем и обо всем сразу. О бабке Арине, которая ведь была родной сестрой моей бабушки Вари. По рассказам последней, их семья испокон веков жила под Тулой. Бабулька поездила по бывшему Союзу, как и многие ее ровесницы, получая на работе путевки в санатории да дома отдыха в награду за славный труд. А ее сестра? Как ее забросило в саратовские степи? Увы, ничего путного на эту тему из своих давних бесед с бабушкой я припомнить не мог.
Между тем уже в семь окончательно стемнело, и за стеклом ничего нельзя было разобрать. Глаза мои слипались. Зевая, я застелил постель и улегся, пытаясь представить себе роскошный особнячок на Цветочной улице, доставшийся мне в наследство.
Уже засыпая, вступая в яркий мир сна, я вновь услышал, словно эхо, голос Ольги, цитировавшей бабу Варвару: «Аринку я почти и не знала, она сызмальства великой молчуньей была, все в себе держала. Слухи про нее недобрые ходили. Говорили, глаз у нее дурной…»
Завещание ведьмы
Саратов встретил меня все теми же густыми хлопьями снега, монотонно и беззвучно падающими с неба.
Кассирша, выдавая билет на автобус до славного поселка Глухова, весело пошутила по поводу моего имени, пропев уже классические строчки «Ален Делон не пьет одеколон»; на посту номер девять дедок, нагруженный вениками всех мастей, с глазами, глядящими в разные стороны, твердо заверил меня, что автобус будет подан именно сюда, а потому надо ждать и верить, не сходя с места.
Каких-то несколько минут, и я уже сидел в автобусе у окна, глядя на мелькающие улочки Саратова: меняющиеся огни светофоров, перекрестки, купеческие двухэтажные домики и тут же – новомодные высотки, цветные пуховики народа, спешащего куда-то… Я не заметил, как задремал, словно в моей крови до сих пор бродили выпитые в компании Васька пол-литра водки плюс всевозможные алкогольные добавки.
– …Да уж, можете не сомневаться, мы порядок наведем, во всем без проблем разберемся, все по справедливости. Так-то!
Я даже не проснулся – очнулся, как от резкого толчка в плечо, не сразу осознав, где нахожусь и кто вокруг меня. А вокруг были пассажиры автобуса, в том числе и тот мужичок, что где-то за моей спиной нудно и монотонно бубнил что-то про наведение порядка.
Я хорошенько тряхнул головой и потер глаза, бросив взгляд за окно: автобус вез меня сквозь белоснежные степи куда-то туда, где, казалось, больше не будет человеческого жилья. Между тем на моих часах стрелка подходила к часу дня, а это значило, что не пройдет и получаса, как мы подъедем к тому самому поселку городского типа со звучным названием Глухов, где мне в наследство достался видный особняк двоюродной бабульки Арины.
Ждать оставалось немного, и я поудобнее вытянул ноги перед собой, стараясь не слушать занудное бормотание парня сзади, который все грозил кому-то чем-то за что-то ужасно отомстить. Бог с ним, с нудярой. Я достал свой телефон и, как мы и договаривались, сделал повторный звонок нотариусу. Сообщив ему, что через несколько минут буду на месте, я дал отбой и глубоко вздохнул, заметив приближающиеся аршинные буквы на постаменте у дороги: «Глухов». Можно было готовиться к встрече с новым местом.
В поселке я довольно быстро сориентировался: небольшой и компактный, он делился на две части: основная, «верх», где располагались все административные здания, конторы, магазины и двух-пятиэтажные жилые дома, и «низ» – обширный поселок из частных домиков и особнячков.
Следуя подробной инструкции нотариуса, я сначала прошел до центрального проспекта поселка, свернул налево, и мне тут же бросилась в глаза массивная вывеска шоколадного цвета: «Нотариус». Под вывеской, как по заказу, стоял он сам, словно встречая у дверей своего офиса, – молодой, вполне симпатичный блондин с дымящейся сигаретой в руке, в лихо распахнутой стильной дубленочке рядом с мусорным бачком-пепельницей.
– Здравствуйте, Ален, ведь можно называть вас так, без отчества? Меня прошу величать запросто – Владимиром, – он отшвырнул окурок в сторону и протянул мне руку с широчайшей улыбкой на круглом румяном лице. – Вот мы и встретились. Заходите, прошу вас, ко мне в офис.
Последнее слово он произнес с невероятной важностью, словно предлагая войти в святая святых. Разумеется, я не отказался от любезного приглашения и вошел.
Офис нотариуса не отличался от тысяч ему подобных по всей матушке-Руси – со стандартными офисными столами-креслами, стандартной отделкой стен-потолков и стандартным компьютером, на экране которого на время перекура хозяина была приостановлена банальная игра, которую, едва пройдя к своему столу, нотариус поспешил свернуть.