Человек без собаки

Как бы то ни было, испытать «Пинчманн» не вышло. Он только несколько раз нажал на курок, вынув предварительно магазин, — боёк исправно щелкал. Конечно, все работает, успокоил себя Кристофер, и с патроном сработает. Он не видел возможности сделать пробные выстрелы где-то в Стокгольме. Как-никак, полтора миллиона жителей.

Купил пачку «Принца» в ларьке на вокзале и вышел в холодные декабрьские сумерки. Снег по-прежнему шел, хотя и не такой густой.

Сначала надо убить время, а потом уже убить человека, подумал он и порадовался своей выдержке — надо же, он еще может каламбурить.

Кристина Германссон покинула лобби «Роял Викинга» в начале четвертого. Она не знала, что и думать.

Но одно она знала твердо: долго ей не выдержать. Как он назывался, этот фильм Альмодовара? «Женщины на грани нервного срыва»? Она так и не видела фильм, хотя о нем много говорили, но именно так она себя и чувствовала. На грани. Она остановила такси, села на заднее сиденье, дала адрес в Эншеде и заплакала. Шофер, судя по всему эмигрант из Ирака, посмотрел сочувственно в зеркало заднего вида, но ничего не сказал и повернул ключ зажигания.

Через полминуты она успокоилась. Достала из сумки два бумажных носовых платка, в один высморкалась, другим вытерла слезы, откинула голову на прохладный подголовник и попыталась проанализировать разговор — и понять, что, собственно, было сказано.

Открытым текстом и в подтексте.

Поначалу он даже как будто извинялся:

— Я вовсе не хотел быть резким, когда мы говорили по телефону, прошу простить меня за излишнюю настойчивость.

Она заверила его, что все в порядке, у нее все равно дела в городе. Почему-то ей представилось на секунду, что он вовсе не полицейский, а ее тайный любовник; сейчас они закажут что-нибудь выпить, а потом пойдут в номер на восьмом этаже и будут заниматься любовью двое суток подряд. Или, по крайней мере, два часа. Она посмотрела на свой живот, на потрескавшуюся кожу рук и вернулась к реальности.

— Вы знаете, я все время продолжаю думать о вашей трагедии, — мягко сказал Барбаротти. — В нашей профессии такое случается: какое-то дело застревает в голове, и невозможно избавиться.

Это легко понять, согласилась она. Он заказал пробегавшему мимо пикколо две бутылочки «Луки».[66]

— Мне показалось странным с самого начала…. — продолжал он. — Мы ведь работали довольно долго над версией, что есть какая-то связь между исчезновением Роберта и Хенрика.

— Это разумно. Я имею в виду… разумно, что вы придерживались такой точки зрения.

— Наверное… но когда оказалось, что это не так, пришлось начать чуть ли не с начала.

Она осторожно прокашлялась.

— А вы уверены, что это так?

— Как?

— Что такой связи нет?

Пикколо принес минеральную воду. Барбаротти откупорил бутылку и сделал несколько глотков. Отставил стакан, сцепил руки и посмотрел на нее с выражением, истолковать которое ей так и не удалось.

— Да, — произнес он наконец, медленно и весомо. — Теперь мы уверены, что такой связи нет. А вы… вы придерживаетесь иного мнения?

— Я? — Голос ее прозвучал тона на два выше, чем она задумала. — Я вообще никакого мнения не придерживаюсь.

Он помолчал несколько секунд, словно взвешивая ее слова.

— Была еще одна версия, которая тоже показалась маловероятной. Это так называемый семейный след.

— Семейный?..

— Называйте как хотите. Конечно, мы обсуждали эту версию много раз и довольно долго, в разных фазах следствия… но сейчас, когда выяснились обстоятельства убийства вашего брата, семейный след кажется… скажем так, более актуальным, чем раньше.

— Вот как? — Слава богу, ей удалось произнести хотя бы эти два слова.

Он отпил еще воды и достал из нагрудного кармана ручку:

— И если предполагать, что исчезновение Хенрика имеет, так сказать, внутренние причины, такое предположение, несомненно, отразится на стратегии и тактике расследования.

— Внутренние причины? Какой стратегии? Я не совсем понимаю…

— Простите, я, возможно, не совсем ясно выразился. Я хочу сказать, что если… если Хенрик убит и это имеет какое-то отношение к ситуации в вашей семье, то вполне вероятно, что…

— Что?

— Что кто-то… я не имею в виду убийцу… что кто-то из вашей семьи что-то знает.

Эту последнюю фразу он произнес нарочито неуверенно, как бы заикаясь. Чтобы подчеркнуть загадочность этого стаккато, даже слегка постукал ручкой по столешнице.

Ей показалось, что он разыгрывает хорошо отрепетированный спектакль. Хочет, чтобы она сорвалась, сидит и ждет, что она ударится в слезы и во всем признается. Может быть, этим и кончится. Он думает, я что-то скрываю. Уверен, что если будет продолжать свои циничные намеки, я не выдержу и все расскажу.

Каким-то странным образом эта мысль придала ей силы. Он ее недооценивает, и это ее взбесило. Она выпрямила плечи и слегка наклонилась вперед:

— Инспектор Барбаротти, я должна вам признаться…

— Да?

— Я должна вам признаться, что не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите. Не понимаю также, зачем вы меня вызвали. Я-то полагала, что вам стало что-то известно о Хенрике, поэтому и согласилась с вами встретиться. Но пока…

Он предостерегающе поднял руку:

— Еще раз прошу прощения. Но вы должны понимать правила игры.

— Правила игры?

— Вот именно. Не забывайте, что я полицейский. Мне поручено изучить обстоятельства исчезновения вашего племянника. Я, может быть, не хочу… или более того — не могу раскрыть вам все известные следствию факты. Моя задача — докопаться до правды, но я просто-напросто не имею права выкладывать все карты на стол.

Она поймала себя на том, что смотрит на него не отрываясь. Что он такое говорит? Известно им что-то и в самом деле или он блефует? Не зря же он прибегает к карточной терминологии…

— Я все равно не понимаю… объясните мне, бога ради, о чем вы? Правила игры! Выкладывать карты! Для нас, инспектор, это не игра… И чем я могу вам помочь?

— Ваш муж, — сказал он.

У нее появилось чувство, что он сунул ее голову в таз с горячей водой и ей нечем дышать. Волю к сопротивлению как ветром сдуло.

— Мой муж?

— Да. Ваш муж. Что он из себя представляет?

Если бы он задал этот вопрос с детектором лжи, она тут же была бы разоблачена. Внезапно заболела голова, эта пульсирующая боль на какую-то секунду стала невыносимой, она даже испугалась, что потеряет сознание, но чудовищным усилием воли овладела собой. Почему я не подготовилась к такому вопросу? Именно к тому единственному вопросу, которого ей следовало опасаться? Почему я чувствую себя такой беззащитной?

— Я люблю Якоба, — прошипела она. — Какого черта вы меня вообще об этом спрашиваете?

Она так и не поняла, удалось ли ей этой плохо сыгранной вспышкой гнева замаскировать панику. Может, да, а может, и нет. Он смотрел на нее спокойным, оценивающим взглядом.

— Я спрашиваю потому, что получил определенную информацию. Что это за информация, я, к сожалению, открыть вам не могу.

— О Якобе?

— Да.

— И это все, что вы можете мне сказать?

— Не только… Я должен спросить вас еще об одном. Как вы считаете, ваш муж способен на убийство?

— Что?!

— Чисто теоретически… скажем, в критической ситуации?

Кристина не стала отвечать на этот вопрос. Покачала головой и залпом выпила всю бутылочку «Луки». Сказала, что ей надоели его инсинуации. Если у вас нет больше вопросов, могу ли я быть свободной?

Барбаротти выразил сожаление, что она неправильно его поняла. Да, конечно, она может быть свободной. Она сквозь зубы поблагодарила и ушла.

Неправильно поняла, повторила она про себя, когда такси уже миновало ледовый стадион в Юханнесхове. А как она должна была это понять?

И самое важное, самое важное: как она должна была среагировать, если бы и в самом деле не понимала, о чем он говорит? Так же или как-то по-иному?

66

«Лука» — популярный сорт шведской минеральной воды.