Фрунзе

— А ведь мы могли бы прикончить Врангеля в зародыше. Вы думали об этом? — вдруг спросил Владимир Ильич.

— Да, подходящая ситуация была в апреле.

— А теперь он сила, и не обойтись без тяжелых жертв. Ошибка? Просчет? Это куда бы ни шло. Боюсь, что дело сложнее, хуже. Каждой революции приходится бороться не только с открытыми врагами, но и с тайными. — Фрунзе, развивая мысль Владимира Ильича, рассказал о Куйбышеве. — Вот, вот! Все это проделки таинственных людей, действующих за спиной ЦК! Кончим войну, очистим партию от случайных людей и от недругов…

Три звонких удара отбили часы на Спасской башне. Ленин подхватил Фрунзе под руку:

— Ночь на исходе, товарищ Арсений. Вы — мой гость, а я занимаю вас одними разговорами. Не попить ли нам чайку? С огня и — покрепче. Как вы?

— «А какой же русский не любит быстрой езды?» — говаривал Гоголь! — шутливо ответил Михаил Васильевич.

Сиротинский записал: «Владимир Ильич разыскал электрический чайник, включил его. Рядом с письменным столом стояла вращающаяся книжная этажерка, на ней под салфеткой лежали хлеб и сахар.

— Сейчас закатим ужин, — рассмеялся Владимир Ильич, готовя чай. — Пока я хозяйничаю, вы рассказывайте о фронтах, о настроении бойцов, населения. О самых незаметных мелочах говорите. Только, чур, без агитации, меня агитировать не надо. Я за Советскую власть бесповоротно. — Когда Фрунзе начал рассказывать, звякнул телефон. Ленин снял трубку: — Да, да. Скоро приду. Очень важное заседание. Скоро закончим, — разговаривая, Владимир Ильич смотрел на Фрунзе и время от времени лукаво подмигивал ему. Положив трубку, он сказал: — Это домашние. Еще немного, и наша тайная пирушка погибла бы, а!..»

Пять дней ушло у Фрунзе на Москву и Подмосковье. Два дня он пробыл на IX Всероссийской конференции РКП (б), где решался польский вопрос. Один день провел в Иваново-Вознесенске, выступал на митинге. Ткачи решили послать к нему на фронт группу коммунистов.

Шла работа и в Москве. Согласились побывать в передовых частях Михаил Калинин и три наркома — Анатолий Луначарский, Николай Семашко и Дмитрий Курский. А Демьян Бедный уже прицепил свой вагон к поезду командующего и с нетерпением дожидался отъезда.

Сергей Иванович Гусев был уже в сборе и отдавал последние распоряжения на вокзале, где грузили в поезд литературу, плакаты, бумагу, шрифты, печатные машины и размещали бригаду типографских рабочих.

Главком Каменев согласился передать на Южный фронт В. С. Лазаревича и А. И. Корка: Фрунзе уже видел их во главе армий. Начальником штаба утвердили И. X. Пауку, который командовал до Эйдемана 13-й армией Юго-Западного фронта.

«Люди, книги, вооружение» — три слова занимали первую строку записной книжки Михаила Васильевича. С Сергеем Сергеевичем Каменевым благополучно решили вопрос об артиллерии, самолетах и огнеметах.

Свежая 30-я дивизия эшелонами подтягивалась из Сибири после отдыха и переформирования. Калинин сказал на прощанье:

— Если она отличится в боях, присвоим ей наименование «Имени ВЦИК».

Маленький, юркий Сергей Сиротинский, без лести преданный командующему, рыскал в автомобиле по городу в поисках книг о крымских походах русских армий против татар. Перетряхнул всех букинистов на Арбате, на Сретенке, на Тверской и на Варварке — у Китайгородской стены. Фрунзе похвалил: в одном из книжных развалов оказалась очень нужная монография Байова: «Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны».

После дневной и вечерней суеты командующий оставался в салоне один. Он любил эти ночные часы, когда можно было спокойно склониться над картой на большом столе, и мысленно взором окинуть весь фронт: движение людских масс, пульс боевой жизни, и вычертить зыбкую линию расположения частей по оперативным сводкам дня.

Добрых вестей было мало. Десять суток назад Врангель развернул новое наступление против 13-й армии. Уборевич сопротивлялся упорно, однако отступал к северу и 19 сентября оставил Александровск. Кавалерийские дивизии барона развивали успех в направлениях на Волноваху и на Мариуполь.

В сводках часто мелькали фамилии лиц, которые становились теперь в одну шеренгу с командующим: Городовиков, Корк, Авксентьевский, Эйдеман, Тимошенко, Карбышев. Возле Бердичева сколачивалась в кулак 1-я Конная армия Буденного и Ворошилова, чтобы двигаться в район Каховки.

Кого-то Фрунзе знал лично. С Семеном Буденным разоружал в 1917 году мятежные части генерала Корнилова; Августа Корка видел в деле на Восточном фронте в частях Тухачевского; Авксентьевский и Карбышев — давние знакомые по Ярославскому военному округу. Других не знал. Судя по всему, люди они разные, достойные. Но как-то выходило, что среди них не было нового Чапаева, так необходимого в условиях Южного фронта. Впрочем, вскоре нашелся и он — в лице начальника 51-й дивизии Василия Блюхера.

Еще в Туркестане Михаил Васильевич вживался в немецкую фамилию этого героя, которая никак не вязалась с обликом ярославского мужичка. А теперь Фрунзе заинтересовала справка о легендарном походе Блюхера в августе — сентябре 1918 года. Тогда Блюхер совершил удивительный маневр, чтобы не попасть в лапы к белым: полторы тысячи верст по Среднему Уралу от Белорецка до Кунгура. Да еще по дороге обстрелял поезд, в котором совершали перебег в Уфу присной памяти деятели Самарского Комуча вместе с Черновым и Брешко-Брешковской. Да и бывал Блюхер на реке Белой, где через год Фрунзе и Чапаев переправлялись к Уфе.

Надо было обладать и железной волей и готовностью к неожиданному маневру, чтобы провести на самой грани беды и отчаяния растрепанную армию, одичавшую от беспрерывных налетов белогвардейцев, голодную, разутую, раздетую. Люди почернели от солнца и пыли, шли в лаптях, в изодранной одежонке, перехваченной по случаю, в зипунах, пиджаках, простреленных шинелях. Но они не теряли веру в ум, смелость и безграничную боевую дерзость командира. И несли по Уралу самодельные кумачовые знамена — символ революционной отваги и веры в победу. И было это новое, советское братство, потому что рядом с рабочими и крестьянами из русских сел и городов делили поход башкиры, латыши, украинцы, уральские казаки и китайцы.

Сумрачен был Блюхер, видя страдания товарищей, и «смех у него заменяла улыбка», как позднее писал Константин Паустовский. Только один раз во время похода, уже неподалеку от Кунгура, рассмеялся он от души. «Это было на берегу реки Сарыган. Измученные кавалеристы остановились на привал под черными густыми ивами, разделись, начали купаться. Неожиданно из леса вырвались казаки.

— Кошомники! — успел крикнуть кто-то из бойцов. Нет более обидного прозвища для казаков, чем это малопонятное слово. Казаки спешились и открыли по кавалеристам огонь. Пули с треском распарывали воду. Одеваться было некогда. Голые кавалеристы вскочили на коней и с громкими криками ринулись на казаков в атаку. Казаки бежали. Блюхер смеялся. Должно быть, впервые в военной истории кавалерия голой ходила в атаку…»

«Блюхер. Дивизия или группа?» — записал Фрунзе и велел Сиротинскому вызвать начальника 51-й дивизии, как только штаб начнет работать в Харькове.

26 сентября 1920 года поезд Фрунзе прибыл в столицу Советской Украины.

Уже на вокзале больно задела харьковская сплетня.

— Все говорят, что на фронте измена, товарищ командующий! — доверительно сообщил комендант. — Не можем мы так постыдно бежать от Врангеля!

— Какая сорока принесла на хвосте эту весть?

— Везут к нам раненых, вот они и рассказывают.

— Советую попридержать язык! — Фрунзе козырнул. — Иначе я отправлю вас искоренять эту самую измену на полях Таврии!..

«26 сентября мы, старшие командиры штаба, находились в просторном зале заседаний и в ожидании очередных сводок обсуждали сложную, во многом неясную фронтовую обстановку, — вспоминал С. Харламов. — За разговорами у оперативных карт не заметили, как в дверях появился неизвестный военный, одетый в простую серую шинель. Взгляд его был открытый и приветливый. Как старший по должности, я пошел ему навстречу, намереваясь спросить, кто он такой. Но он опередил меня.