Вор под кроватью

— Вроде того, её предки оттуда. Но сама она, по-моему, родилась в Бруклине.

— А отец из Северной Европы.

— Да, из какой-то балтийской республики. Весьма необычное сочетание, ты не находишь? Лёд и пламя! О-о-о-о, как вспомню…

— А из какой республики, знаешь?

— Что? Их вроде всегда было три… Две начинаются с буквы «эл», и он — из одной из этих, потому что, как называется третья, я ни в жизнь не вспомню. Эритрея? Нет, как-то иначе.

— Эстония?

— Ну да, конечно! Эстония! А где же тогда Эритрея? Нет, не говори, мне безразлично, её отец всё равно не оттуда, и даже не из Эстонии. Это тебе поможет?

— Возможно. А ты называл мне её фамилию? Я что-то запамятовал.

— Фамилию? Нет, не называл, и ты поймёшь почему. Марис.

— Её фамилия Марис? Ну и что? — Я минуту подумал. — А, понимаю.

— Ну да. Марисоль Марис. Представляешь? Я думал, она поменяет фамилию, но она и слышать об этом не хотела. Решила, что такое сочетание будет выделяться в титрах, но не выглядеть смешным. Ну, теперь-то, когда её имя никак не связано с моим, я могу взглянуть на вещи более объективно, и знаешь что? Я даже отчасти рад, что мы разошлись.

Я его понимал. Действительно, в сочетании Марисоль Марис и Мартин Джилмартин явно чувствовалось что-то извращённое.

— Она не хотела обижать своих пуэрто-риканских родственников, но и литовские корни хотела сохранить. Или латышские?!

— Пожалуй, выходит так, что она должна иметь латышские корни?

— Н-да? — Марти нахмурился. — Она говорила, ей ещё повезло, что её зовут Марисоль. Мать собиралась назвать её Иммакулата Концептио,[11] но отец не разрешил, спасибо ему большое.

— А сколько ей лет?

— Она просто неприлично молода. — Марти мечтательно улыбнулся.

Я спросил его, сколько это в человеческом возрасте, и он ответил, что, наверное, двадцать с маленьким хвостиком. Я сделал в уме кое-какие подсчёты: получалось, что она родилась в конце семидесятых, а это не совпадало с выводом, который я только что чуть не сделал. Или всё-таки?..

— А как встретились её родители? И где? В США? Либо… где-то ещё?

— Они встретились в Бруклине. — Марти был слишком хорошо воспитан, чтобы поинтересоваться, какого чёрта я сыплю соль ему на раны и мучаю его вопросами о Марисоль. — Он приехал сюда в конце шестидесятых или в начале семидесятых. Участвовал в шахматном турнире в Торонто и попросил там политического убежища, а потом перебрался в Штаты. Он жил в Бэй-Ридж, а она — в районе Сансет-парк, всего в нескольких кварталах, ну вот, они случайно встретились и влюбились друг в друга. — Склонив голову к плечу, мой друг взглянул на меня с улыбкой. — А больше, к великому сожалению, ничего не могу тебе рассказать. Если хочешь, спроси у неё сам. Думаю, она всё ещё живёт в той квартире, хотя сейчас за неё платит Говноед. Запишешь адресок?

Уже дважды мой разговор кончался тем, что я записывал адрес. Ещё один раз, и придётся добавить это к списку совпадений. Я взял со стола салфетку и записал не только адрес, но и телефон Марисоль Марис.

После обеда я отправился обратно в магазин и с головой погрузился в «Жертву салата». Повествование захватило меня, и я с сожалением отложил недочитанный детектив в сторону — пришла пора идти на встречу с Кэролайн в «Вечный кайф». Когда я влетел в бар, Кэр уже сидела за нашим обычным столиком. Но не одна. Впрочем, выглядела она так, как будто мечтала только о том, чтобы остаться в одиночестве.

— Привет, Кэролайн, — сказал я. — Привет, Рэй! — И сел как раз между ними, как судья между игроками в начале теннисного матча.

— Хорошо, что ты пришёл, — обратился ко мне Рэй, стреляя в Кэр глазами. — Коротышка уже начала меня конкретно доставать…

— О, наверное, всё дело в погоде, — примирительно заметил я. — Барометр падает, и всё такое. Ведь обычно вы прекрасно ладите…

— Эй, Берн, поменьше слов, — оборвала меня Кэролайн. — Чем дольше ты будешь изображать светскую беседу, тем дольше он тут просидит.

— Мне уже пора вырвать себя из вашего милого общества, — сказал Рэй, — но есть новости. Берни, помнишь вырезки из газет, которые мы нашли в квартире толстяка? Так вот, мои эксперты перевели те, что на русском языке, и представь себе, все они про этого, как его… Чёрного Бича из Ринго.

— Из Риги?

— Ну да, какая разница? Они сейчас переводят остальные, точнее, ищут кого-нибудь, кто смог бы их перевести, но давай поспорим, что все они будут на ту же тему?

— Чего-то не хочется с тобой спорить.

— И правильно, потому что я бы забрал денежки из твоего кармана прямо сейчас! Так вот, остальные заметки написаны вроде как нашими буквами, но чёрт меня побери, если я хоть одно слово понял. Впрочем, вру, одно слово я всё-таки понял, потому что это было имя.

— Кукаров.

— Дьявол! А ты как догадался? — Рэй тут же поднял руку, отметая мои объяснения. — Не хочу знать, Берни, чем ты там занимаешься, но теперь уже всерьёз думаю, что очень скоро кролики не что выскочат — полетят.

После того как дверь за ним закрылась, Кэролайн закатила глаза и простонала:

— Наконец-то свалил! Но вот ведь засранец! Слинял и не подумал заплатить за своё пиво. Впрочем, я готова вагон пива купить, лишь бы не видеть больше его немытую рожу.

— Да ладно тебе, Кэр. Рэй — нормальный чувак.

— Нет! — заявила она горячо. — Никогда с этим не соглашусь. А что это за летающие кролики?

— Он хочет, чтобы я вытащил кролика из дипломата.

— У тебя что, в дипломате кролик?

— Рэй думает, что я вытаскиваю кроликов из шляпы, как фокусник. Но у меня нет шляпы. Он хочет, чтобы я собрал всех в комнате и показал ему убийцу, а я пока не понимаю, как это сделать.

— Потому что не знаешь, что именно произошло.

— О, у меня уже сложилось вполне чёткое понимание того, что произошло, — сказал я, — и как произошло, и кто за всем стоит. Но ведь это — не обычный случай, согласись. Обычно у нас полно подозреваемых, и один из них оказывается убийцей.

— А здесь у нас вообще нет подозреваемых.

— Точно. Я привык к тому, что ко мне в магазин заходят разные люди, и кто-то из них оказывается убийцей. Но в этот раз ко мне зашёл лишь Валдис Берзиньш, и мы никак не сможем навесить убийства на него, потому что он сам — жертва убийства.

— Ну и что ты собираешься делать?

— По-хорошему, не стоит вообще ничего делать, — рассудил я. — Мне уже один раз повезло, и всё вроде бы прошло чисто. У меня даже появилась девушка. Конечно, забраться к девушке под кровать и присутствовать при её изнасиловании — не самый лучший способ знакомства, никому не посоветую, но в моём случае, как ни странно, сработало. Я вчера рассказал ей всё, представляешь? И вроде бы она даже смогла это переварить. Короче, для меня лучше всего будет сейчас лечь на дно и дать полиции самой во всём разобраться. Или не разобраться. А мне и так хорошо.

— Но ведь ты не сможешь остаться в стороне, Берн, верно?

— Кто знает?

— О да, так я тебе и поверила, — фыркнула Кэролайн.

Я позвонил Барбаре, услышал её автоответчик и повесил трубку. Позвонил на рабочий номер и попал на неё. Похоже, придётся задержаться, пожаловалась она, и я сказал, что, может, оно и к лучшему, так как мне всё равно надо кое-что уладить самому. На это Барбара сообщила, что является стражем порядка, и если мои дела подразумевают нарушение закона, то она предпочтёт о них не знать. Я посоветовал ей не забивать свою хорошенькую головку мужскими проблемами и в ответ услышал пожелание, выполнить которое был физически не в состоянии.

— Прости мой латышский, — добавила Барбара, смеясь. — До завтра!

До 34-й улицы я доехал на автобусе, зашёл в забегаловку, перекусил пиццей и стаканом колы, а затем пересел на другой автобус до Лексингтона. Я зашёл в пять или шесть баров, включая «Парсифаль», но в каждом задерживался не более пяти минут. Правда, по дороге я сделал несколько телефонных звонков. Один из звонков был на номер Крэндела Мейпса в Ривердейле. К телефону подошёл мужчина, и я сказал:

11

Immaculata Conceptio — непорочное зачатие (лат.).