Вор под кроватью

— Иногда я говорю себе, что я не преступник, а обычный человек, который время от времени совершает преступные действия…

— Вот это мне нравится!

— Но потом я велю себе заткнуться и не обманывать хотя бы самого себя.

— Это мне тоже нравится. Ну ладно, пойдём дальше. Ты вернул мои драгоценности, но деньги взял, потому что знал меня недостаточно хорошо. А затем вернул и деньги. Почему? Потому что мы переспали?

— Наверное, да. И ты ведь вначале не заметила, что они пропали, так что я подумал, что и не узнаешь об этом…

— Конечно, тебе было невдомёк, что после того, как мы с тобой поговорим, и до того, как ты вернёшь их обратно, я полезу в морозилку.

— Я должен был это предвидеть…

— Почему, Берни?

— Хотя бы потому, что это совпадение, а в моей жизни в последнее время чересчур много совпадений… Если бы ты сказала мне, что у тебя пропали деньги, не знаю, что пришлось бы придумывать, чтобы вернуть их тебе… Конечно, я бы всё равно их отдал, но только не таким путём!

— Да уж, а я решила, что окончательно свихнулась… И ещё ты со своими объяснениями. Ха-ха-ха! Вообще-то мне понравилась твоя теория о дематериализации.

— Ничего более умного не пришло в голову.

— Да и вторая теория тоже вполне приемлема, и мне сразу же полегчало. Помнишь её? Что я достала из морозильника деньги и положила их назад, не отдавая себе отчёта в том, что именно держу в руках. Интересно, как такой синдром назвали бы психоаналитики? «Истерическая слепота»? Но на самом деле истерика у меня началась, когда я обнаружила конверт в морозилке. Что бы мозгоправы сказали по этому поводу?

— Наплели бы что-нибудь на тему «эмоционально вовлечённой» сетчатки глаза.

— Да уж… Боже мой, Берни, ну и деньки тебе выпали! В среду ты вломился ко мне, хотя нет, почему вломился? Ты же ничего не сломал… Единственной жертвой нападения этого грязного маньяка стала моя бедная бритва. Не важно, ты был здесь в среду ночью. А в пятницу подцепил меня в «Парсифале»… или это я подцепила тебя?

— Мы подцепили друг друга.

— … так что сюда мы пришли вместе. В субботу ты вернулся, чтобы положить на место конверт с деньгами, и… О, я только сейчас сообразила! Он ведь забрал деньги у меня из бумажника, верно?

— Верно, но, к счастью, оставил кредитки.

— Так и есть. Он забрал деньги, мне казалось, там было не больше восьмидесяти долларов, но на следующее утро кошелёк ломился от купюр. Это ведь ты их туда положил, так?

— Э-э-э, да… Я взял немного из той, другой пачки.

— Но её ты тоже вернул полностью. Выходит, ты ещё и потратился на этом ограблении. Что же ты за вор такой?

— Очень хороший вор, — обиженно возразил я. — Просто неважнецкий бизнесмен.

На лице Барбары появилось странное выражение, как будто она хотела сказать: «Ты, чудак-человек, явно с Луны свалился. Но кажется, мне это очень нравится!»

Она перевела дыхание и с улыбкой продолжала:

— А сегодня воскресенье, и за один вечер ты побывал в моей квартире дважды. Вначале я впустила тебя, а потом ты впустил меня. Похоже, ты был очень занят эти дни. Но что же ты делал в свободное время? Работал в своём магазине?

— Барбара… — Я посмотрел на неё и вздохнул. — Ты не знаешь и половины того, что я делал.

Наверное, мне надо было выговориться, потому что меня прорвало и я не замолкал в течение последующего часа. А когда закончил, она знала всё.

Глава 31

В понедельник утром мы с Кэролайн пересчитали деньги, потом отправились в её банк, и Кэр заполнила бумаги, необходимые для того, чтобы открыть банковскую ячейку. Свободны были только ячейки самого маленького размера, но ей вполне хватило — она принесла с собой шестьдесят пять тысяч баксов стодолларовыми купюрами. Мелочь Кэролайн оставила на текущие расходы.

После банка Кэр полетела открывать свой собачий салон, а я поймал такси и поехал в сторону Бродвея. Конечно, на метро было бы быстрее, но, имея на руках больше ста тысяч наличными, я не хотел рисковать. Поезда первой линии останавливаются на углу Бродвея и 79-й улицы, где в маленьком отделении Сити-банка я много лет снимаю ячейку. На метро я доехал бы туда за десять минут, но мне пришлось попотеть, добывая эти деньги, и я не чувствовал себя вправе рисковать ими — преступность в Нью-Йорке всё ещё очень высока. Выйдя из такси на десять долларов беднее, я, несмотря ни на что, был доволен.

В банке я сел за столик и заполнил карточку, тщательно расписавшись «Уильям Джонсон» — под этим именем я снимал ячейку. Я специально выбрал совершенно нейтральное имя, которое сразу вылетало бы из головы клерков. Мне же не грозило его забыть, потому что я знал одного Уилла Джонсона — он был моим наставником в те далёкие времена, когда мы бегали с деревянными пистолетами и назывались бойскаутами, — хороший был мужик!

Девушка-клерк видела меня в первый раз, но, сравнив мою подпись с другими подписями на карточках, без звука провела меня в хранилище, мы вместе вставили наши ключи в замки и вытащили ящик. Мой ящик был больше ящика Кэролайн раз в десять, однако мисс Чанг легко вытащила его, поскольку он был абсолютно пуст. Я там никогда ничего не храню подолгу, потому что такой сейф предохраняет только от других воров, но не от налоговой полиции — эти уж найдут способ докопаться до всех твоих сбережений! Конечно, пока они ничего не знают о том, что у меня есть сейф, но рано или поздно узнают, и тогда в моих интересах, чтобы он был пуст. Поэтому я использую банковскую ячейку для временного хранения капитала, пока не придумаю, как лучше распорядиться им. Конечно, если бы «уголовники» не испортили мой тайник, я бы сложил деньги туда, но… банковская ячейка меня вполне устраивала.

Мисс Чанг провела меня в маленькую комнату, где я запер дверь и перегрузил все сто двадцать пять тысяч долларов из кожаного дипломата, который принёс с собой. Моя доля составила сто тридцать пять тысяч, но часть я уже потратил, а оставшиеся деньги лежали в ванне Кэролайн, засыпанные наполнителем для кошачьего туалета.

Когда я выходил из банка, в дипломате у меня оставалась только доля Марти — около тридцати пяти тысяч, из неё я решил заплатить ещё за одно такси, которое доставило меня к магазину. Я отпер двери, но не стал выносить на улицу столик: было одиннадцать, всё равно через час пришлось бы затаскивать его обратно. Кэролайн уже покормила Раффлса, но маленький подхалим всё равно пошёл нарезать круги вокруг моих ног, урча во всё горло, в надежде выманить у меня ещё немного его любимого корма «Девять жизней». Обычно такая кошачья политика работает, но в этот раз я был непреклонен.

Открыв дипломат, я достал материалы, которые Кэр скачала с нескольких сайтов и распечатала для меня. Я просмотрел их утром, но некоторые заслуживали более пристального внимания, чему я и посвятил следующий час, а вокруг царила полная тишина. Только в начале первого звонок на двери прозвенел, возвещая о приходе покупателя.

— Добрый день, — поздоровался я, не поднимая глаз. — Заходите, осмотритесь и дайте мне знать, если вам что-нибудь приглянется.

— Это вряд ли, Берни. Насколько я вижу, в твоём магазине нет ничего интересного — одни пыльные книги. А ты что читаешь?

— Да тоже ничего интересного, Рэй, та же печатная продукция, только без обложки. — Я аккуратно сложил листы и отодвинул в сторону.

Рэй отчаянно скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что на них написано, не поворачивая при этом головы, и тут его взгляд упал на дипломат.

— О, какой симпатичный чемоданчик, — заинтересовался он. — Кажется, я его уже раньше видел.

— Возможно. Он у меня много лет.

— У тебя там, наверное, сидит пара кроликов?

— Пара кроликов? В дипломате?

— Я уже сказал, что видел его раньше, и каждый раз ты вытаскивал оттуда по кролику. Если снова захочешь повторить фокус, только свистни — мне не хотелось бы такое пропустить.

— Вряд ли, дружище, — ответил я. — Но если кролики появятся, дам тебе билет в первый ряд.