Страница 17 из 74
— Дорогая хозяйка, — Неджеб села на подушку у ног молодой девушки, — господин Ахмет еще не пришел? Чем же он занят?
— Он отправился в город, — отозвалась Амазия, — и, может быть, принесет нам письмо от своего дяди Керабана.
— Письмо! Письмо! — с разочарованием воскликнула молодая камеристка. — Сейчас нам не письмо, а сам дядя нужен. А он заставляет себя ждать.
— Немного терпения, Неджеб!
— Вам легко говорить, моя дорогая хозяйка. На моем месте вы не были бы такой терпеливой!
— Сумасшедшая! — улыбнулась Амазия. — Можно подумать, что речь идет не о моем, а о твоем замужестве.
— А вы считаете, что это недостаточно серьезная вещь — перейти на службу к даме после работы у молодой девушки?
— Из-за этого я не буду любить тебя больше, чем сейчас, Неджеб!
— И я тоже, моя милая хозяйка! Но я буду видеть вас такой счастливой, такой счастливой, когда вы станете женой господина Ахмета, что и мне перепадет частичка вашего счастья!
— Милый Ахмет, — прошептала девушка, на какой-то момент закрывшая глаза при воспоминании о женихе.
— Ну вот! Вам приходится закрывать глаза, чтобы увидеть его, моя возлюбленная хозяйка! — язвительно воскликнула Неджеб. — А если бы он был здесь, то вам достаточно было бы открыть их.
— Я повторяю тебе, Неджеб, что он пошел познакомиться с корреспонденцией в банке и безусловно принесет нам письмо от своего дяди.
— Да! Письмо от господина Керабана, в котором тот, по своему обыкновению, повторит, что дела удерживают его в Константинополе, что он еще не может покинуть свою контору, что цены на табак поднимаются или падают, что он непременно приедет через неделю, если не через две… А время не терпит! У нас не более шести недель, чтобы вы вышли замуж, иначе все ваше состояние…
— Ахмет любит меня не из-за состояния.
— Да, конечно… Но все же это промедление ему во вред. О, этот господин Керабан! Если бы он был моим дядей…
— И что бы ты с ним сделала?
— Ровно ничего, дорогая хозяйка, потому что, кажется, с ним — или из него — ничего нельзя сделать! И все же если бы он был здесь, то уже сегодня или самое позднее завтра мы пошли бы регистрировать свадебный контракт у судьи. А послезавтра, после молитвы имама, продолжали бы празднества на вилле. И так в течение пятнадцати дней, а господин Керабан уехал бы еще до их окончания, если бы ему это потребовалось.
Несомненно, что все и могло бы так произойти, при условии, что дядя Керабан без дальнейшего промедления покинул бы Константинополь. Регистрация контракта, по которому будущий муж обязуется предоставить жене мебель, одежду и кухонные принадлежности, — дело недолгое. Да и религиозная церемония — тоже. Все эти формальности ничто не помешало бы выполнить за день-другой, о чем и говорила Неджеб. Но для этого нужно было, чтобы господин Керабан урвал из своих дел толику времени, которую во имя своей прекрасной хозяйки требовала от него нетерпеливая цыганка. Ведь он — опекун жениха, его присутствие необходимо для узаконения брака.
Вдруг молодая камеристка воскликнула:
— Посмотрите! Посмотрите-ка на это небольшое судно, которое только что бросило якорь прямо перед садами.
— Любопытно! — откликнулась Амазия.
И обе девушки направились к лестнице, спускавшейся в море, чтобы лучше разглядеть небольшое, грациозное судно, бросившее якорь поблизости. Это была тартана, парус которой висел теперь на гитове[141]. Легкий бриз позволил ей пересечь Одесский залив. Якорная цепь удерживала ее менее чем в кабельтове[142] от побережья, и тартана слабо покачивалась на докатывавшихся до лестницы и угасавших здесь волнах. Красный турецкий флаг с серебряным полумесяцем развевался на ее мачте.
— Ты можешь прочитать ее название? — спросила Амазия у Неджеб.
— Да, — ответила девушка. — Смотрите, оно написано на корме: «Гидара».
Действительно, «Гидара» капитана Ярхуда только что стала на якорь в этой части бухты. Но экипаж, кажется, не собирался находиться здесь долго, так как паруса не были убраны и любой моряк предположил бы, что судно вот-вот отплывет.
— Было бы восхитительно, — сказала Неджеб, — прогуляться на этой симпатичной тартане по голубому морю при легком ветерке, который заставляет ее наклоняться иод белым крылом паруса.
Вскоре девушки вернулись в дом. Заметив шкатулку на маленьком столике из китайского лака, стоявшем рядом с диваном, молодая цыганка подошла, открыла ее и достала несколько драгоценностей.
— А! Это прекрасные вещи, которые господин Ахмет прислал для вас! — воскликнула она. — Мне кажется, что мы уже очень много времени не рассматривали их.
— Ты думаешь? — прошептала Амазия, беря ожерелье и браслеты, засверкавшие в ее пальцах.
— Этими драгоценностями господин Ахмет надеется сделать вас еще более красивой, но ему это не удается.
— Что ты говоришь, Неджеб! — удивилась Амазия. — Какая женщина не похорошеет, надев такие великолепные украшения? Посмотри на алмазы из Висапура. Это огненные драгоценности, и кажется, что они смотрят на меня как прекрасные глаза жениха.
— Э, дорогая хозяйка, когда на него смотрят ваши глаза, разве тогда вы не делаете ему подарка, еще более драгоценного?
— Сумасшедшая! — засмеялась Амазия. — А этот сапфир из Ормуза, жемчужины из Офира, бирюза из Македонии…[143]
— Бирюза за бирюзу! — ответила Неджеб с веселым смехом. — Господин Ахмет на этом не потеряет!
— К счастью, Неджеб, его нет здесь, и он тебя не слышит.
— А что такого? Если бы он был здесь, милая хозяйка, то сам сказал бы вам все это, и его слова были бы иначе оценены вами.
Затем, взяв в руки пару домашних туфель, находившихся возле шкатулки, Неджеб снова заговорила:
— А эти красивые тапочки, покрытые блестками и позументом, сделаны для двух маленьких ножек, которые я знаю. Разрешите мне примерить их на вас.
— Примерь на себя, Неджеб.
— На меня?
— Разве иногда ты уже не делала это, чтобы доставить мне удовольствие…
— Безусловно, безусловно, — согласилась Неджеб. — Да! Я уже примеряла ваши прекрасные туалеты и даже собиралась показаться на террасе виллы… Но в таком виде меня могли бы принять за вас, дорогая хозяйка. А этого не должно быть, и сегодня — тем более. Ну, наденьте же эти красивые туфли.
— Ты так хочешь?
И Амазия любезно подчинилась капризу Неджеб, которая надела на нее сверкающие туфли, достойные оказаться на ювелирной витрине.
— Ах, как только решаются ходить в такой обуви! — воскликнула молодая цыганка. — И кто теперь будет испытывать ревность?
— Ваша голова, дорогая хозяйка! Ей поневоле придется ревновать к вашим ножкам всякого, у кого есть глаза!
— Ты смешишь меня, Неджеб, — заулыбалась Амазия. — И однако…
— А руки! Эти прекрасные руки, которые вы оставляете совсем обнаженными! Чем они досадили вам? Господин Ахмет их не забыл. Я вижу здесь браслеты, которые к ним великолепно подойдут. Бедные ручки, как с вами обращаются! Но, по счастью, я здесь…
И, продолжая смеяться, Неджеб надела на кисти девушки два великолепных браслета, еще более ослепительных на белой и теплой коже, чем в футляре.
Амазия ей не мешала. Все эти драгоценности напоминали ей об Ахмете и как бы разговаривали с ней под непрерывную болтовню Неджеб.
— Милая Амазия!
Услышав эти слова, девушка стремительно поднялась. Молодой человек, чьи двадцать два года хорошо гармонировали с семнадцатью годами невесты, стоял рядом с ней. Темноволосый, рост — чуть выше среднего, осанка — одновременно изящная и гордая. Блестящие черные глаза красноречиво говорили о нежности и страсти. Тонкие усики, очерченные по албанской моде, контрастно подчеркивали, при улыбке, белизну зубов. В общем, — вид очень аристократический, если этот эпитет можно применить в стране, в которой он не употребляется, поскольку наследственной аристократии здесь не существует.
141
Гитов — снасть для уборки парусов подтягиванием их к мачте или рею.
142
Кабельтов — морская мера длины, равная 185,2 м.
143
Автор не слишком тщателен при определении происхождения драгоценных камней: жемчуг был привезен скорее всего из Ормуза, ибо именно у берегов Аравийского полуострова с древнейших времен добывают лучшие в мире жемчужины. Офир — древнее название страны, богатой драгоценными камнями и располагавшейся где-то на восточном побережье Африки. Хорошие по качеству сапфиры обнаружены на территории современных Танзании и Малави. Месторождений бирюзы в Македонии нет.