Айронкестль

Тогда Курам, охваченный беспокойством и гневом, закричал тоном угрозы:

— Пусть прячущиеся люди не очень полагаются на то, что их много. У белых людей есть оружие, такое страшное, как землетрясение или пожар, пожирающий лес!

Слова его сопровождались мимикой; но вдруг поняв свою неосторожность, он продолжал кротко:

— Мы пришли не как враги. Если ваши вожди захотят вступить в союз, вы будете желанными гостями в нашем лагере!

Внезапно один черный вскочил с ревом, подобным реву буйволов. В одной руке он держал стрелу, в другой дубину. Сила жила в его груди, челюсти его выдавались, как у волка; желтые глаза блестели пылом, мужеством, алчностью.

Он выкрикивал незнакомые слова, но жесты его выражали, что он хочет быть победителем и господином.

— Люди лагеря непобедимы! — отвечал Курам словами и знаками.

Уамма, Голубой Орел, стал высокомерно смеяться. Он испустил два повелительных клика, и воины Гура-Занка воспрянули в кустарниках, папоротниках и в высокой траве. Все это были сильные, мужественные молодцы; они окружили лагерь. Хегум, Человек с Рогом, затрубил к восходящему солнцу. Сыновья Звезды страшно заревели, все они были вооружены дубинами и стрелами.

Тогда Уамма сказал словами и жестами:

— Сыны Звезды имеют по десяти воинов на одного вашего. Мы возьмем лагерь со всеми животными и всеми сокровищами. А людей съедим!

Курам, поняв, что черный военачальник хочет войны, распростер руки, вытянул их перед собой, затем показал на землю и согнулся:

— Люди леса умрут, как насекомые, рои которых носятся вечером над водами озера…

Зычный голос Голубого Орла перемежался с рогом Хегума. Тем временем Гура-Занка построились в колонны: их было четыре, каждая около пятидесяти человек.

Курам сделал последнюю попытку. Его голос и жесты одновременно заявили:

— Еще есть время заключить союз!

Но Голубой Орел, видя построенные к битве колонны, горячо почувствовал свою мощь и дал сигнал к наступлению…

Лагерь был готов принять его. На холме Айронкестль и один негр управляли пулеметом. Сидней проверял слоновье ружье. Филипп и сэр Джордж охраняли бивак с юга и запада. Остальные хозяева лагеря, готовые дать залп по первому сигналу, образовывали длинную кривую.

— Вождя не убивать! — крикнул Айронкестль, так как он надеялся после битвы заключить с ним союз.

Рог завыл, и Гура-Занка рассыпались по озеру; Курам отступил и двести свирепых дикарей ринулись к лагерю.

— Огонь! — приказал Айронкестль.

Пулемет, поворачиваясь, сеял пули так густо, что казалось, что это струя жидкости. Слоновье ружье грохотало подобно грому. Сэр Джордж и Филипп методически прицеливались, поддерживаемые огнем стрелков.

Результат был ужасный. Прежде, чем авангард Гура Занка прошел половину расстояния, отделяющего их от лагеря, более шести десятков воинов уже лежали на земле.

Пулемет разил их цепью; слоновье ружье разбрасывало снопы крови, тела, кости и внутренности, каждый выстрел Филиппа или сэра Джорджа укладывал на месте по человеку.

Слоновье ружье вызвало первое отступление: колонна черных, огибающая озеро, при виде искромсанных воинов, при виде оторванных голов и членов, разбросанных по всему пространству, была охвачена паникой и бросилась врассыпную в кусты папируса; затем пулемет остановил отряд, идущий с юга, в то время как обстрел Филиппа и сэра Джорджа, которым помогали Дик, Патрик и черные стрелки, рассеял третью колонну.

Но на западе отряд, предводительствуемый Голубым Орлом, приближался угрожающе быстро.

Впереди шел вождь, потрясая топором и стрелой; отряд был уже в двухстах метрах…

Гертон смотрел, как он приближался. Здесь были отборные воины: молодые, сильные, высокого роста, с широкой грудью… Если бы они овладели лагерем, то истребили бы путешественников… Они двигались быстро. У Айронкестля оставалось не больше двух минут, чтобы избежать катастрофы.

— Жаль! — проворчал он.

С сожалением повернул пулемет к западу и методично стал поливать свинцом. Как будто огненные клинки или удары молнии врезались в осаждающих. Люди кружились, как пчелы от дыма, качались, падали с криком бешенства или предсмертной тоски, или же бежали, куда попало, охваченные безумием. Вскоре вокруг Уаммы осталось не больше десятка воинов. Айронкестль рассеял их одним мановением руки.

Один Голубой Орел остался перед лагерем. Смерть была в его душе. Громадная сила его племени в один миг оказалась слабостью шакалов перед львом. Все, что его воспламеняло, все действительные и легендарные подвиги, все это рассеялось перед какой-то таинственной силой. Его гордость потонула в безграничном унижении; его славные воспоминания полегли в нем изувеченные, презренные, обезображенные.

Он поднял свою стрелу, поднял дубину. И крикнул:

— Убейте Уамму… Но пусть рука воина пронзит ему грудь… Кто хочет сразиться с Уаммой?

Это была последняя вспышка его гордости, и голос его жалобно звенел. Курам, стоявший рядом с Гютри, понял жесты черного вождя.

— Он хочет биться!

Гютри засмеялся. Он осмотрелся. Кругом были только обращенные в бегство, убитые или раненые.

— Я доставлю ему это утешение! — сказал он.

Великан, вооруженный топором, перешагнул через кучу золы и жара и бросился навстречу Голубому Орлу. Вождь Гура-Занка смотрел на него ошеломленный. Хотя кланы Звезд насчитывали много воинов большого роста, но ни один из них не шел в сравнение с этим бледнолицым, сила которого, казалось, уподоблялась силе носорога. Суеверная печаль сдавила душу вождя, Гютри же крикнул:

— Ты хочешь сражаться? Вот я!

Инстинктивно Уамма метнул свое копье, угодившее в плечо Сиднея, но оно даже не разорвало плаща. В несколько прыжков янки очутился перед чернокожим. Голубой Орел испустил зловещий крик и размахнулся дубиной… Гютри засмеялся.

Дубина опустилась и одновременно с ней ударил страшный топор Сиднея, который вонзился в твердое дерево и вырвал оружие из рук вождя.

— Ну вот, ты посражался! — насмехался Гютри. — Пойдем…

Схватив неожиданно Уамму, он взвалил его себе на плечо и понес, как ребенка. Чернокожие лагеря встретили его страшным ревом. Обращенные в бегство Гура-Занка остановились, охваченные ужасом, а многие из попрятавшихся в кустарнике стонали и вздыхали, остолбенев от чуда.

— Нате вам! — сказал Гютри, ставя своего пленника на землю.

Уамма трепетал. Тысячу раз рисковал он жизнью; никто не мог лучше его выдержать пытки и бесстрашнее ожидать часа, когда он будет съеден врагом. Обуревавший его страх не был страхом воина, боящегося смерти, а был страхом человека перед непостижимым. На плече Гютри он чувствовал себя слабым, как малый ребенок, а вон там полегло до сотни Гура-Занка, тогда как ни один из защитников лагеря не получил и царапины. Как будто стрелы и дубины, испокон веков убивавшие бесчисленное множество людей, буйволов, вепрей и даже иногда разившие львов, внезапно превратились в соломинки…

Уамма распростерся на земле и оставался так безмолвный, с лицом цвета золы. Звук голоса вывел его из оцепенения.

Он медленно поднял голову и увидел Курама, который говорил, сопровождая слова жестами… И так как Курам был чернокожим, он почувствовал себя не столь подавленным.

Словами и знаками Курам говорил:

— А теперь хотят ли люди леса стать друзьями людей, пришедших с севера и с востока?

По мере того, как он повторял знаки и придумывал все новые, Уамма стал понимать. Глубокое удивление охватило его. Он не постигал, как, будучи пленником, он не был обречен на съедение во время победного пиршества.

Он смотрел на Курама, на Айронкестля и особенно на противника-великана, несшего его, как ребенка. Обладая воображением, он перешагнул пределы своих воззрений.

Люди, столь отличающиеся от Гура-Занка, так странно и страшно вооруженные, могли иметь бесконечное множество своих привычек. Кроме того, хитрость подсказывала, что пришельцы были заинтересованы в том, чтобы оставить позади себя меньше врагов. И любопытство, острое, сильное, страстное любопытство мучило Голубого Орла. Чем он рисковал? Разве его жизнь не была в руках победителей? А Уамма считал, что его жизнь стоила жизни сотни воинов.