Луначарский

1. Либо Временное правительство победит целиком, тогда реакция быть может медленная, но верная. 2. Либо Петроградский Совет победит целиком. Тогда ряд спасительных революционных мер, но какая тяжесть ответственности, какие чудовищные трудности. 3. Либо… демократическая власть без цензорских элементов (Луначарский имеет в виду: без буржуазии. — Ю. Б.). Созыв Учредительного собрания при толковой оппозиции большевиков может быть при участии их в общедемократическом правительстве, и тут трудности велики, но это — лучший исход… Страшные, страшные времена. На кончике острия. Много страданий, волнений, может быть, преждевременной гибелью они грозят нам. Но все-таки счастье жить в эпоху великих событий, когда история не трусит лениво и сонно, а птицей летит по бездорожью…» (Вопросы истории КПСС. 1991. № 2. С. 45.)

В последней фразе этого письма подразумевается гоголевская птица-тройка (обычные птицы по бездорожью не летают). И тогда ясно, что в подсознании Луначарского жили летящая вдаль птица-тройка с валдайским колокольчиком и бесконечная дорога — образ незавершенной истории России. И не давал ему покоя гоголевский вопрос: куда же ты несешься, Русь?! Чтобы лучше представить себе ответ на этот великий вопрос, все гуманитарии и особенно историки, психологи, литераторы должны научиться тому, что умеют делать палеонтологи, которые по одному зубу способны восстановить весь облик ихтиозавра и все особенности его повседневного бытия. Это умение особенно важно, когда не хватает точных данных и материалов. В этом случае исследователь должен совершать прыжок через разрыв информации. Поэтому, чтобы полнее понять состояние души Луначарского 25 октября 1917 года, его взгляды на историческое движение России, вспомним о «зубе», который нам удалось найти в письме Луначарского к жене: «…счастье жить в эпоху великих событий, когда история не трусит лениво и сонно, а птицей летит по бездорожью…» И теперь с небольшими купюрами вспомним гоголевское лирическое отступление о птице-тройке, летящей по российскому бездорожью:

«И какой же русский не любит быстрой езды?.. Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Право же, это сказано как предвосхищение и про Октябрьскую революцию, и про стремительное движение России в неведомое, но, безусловно, великое будущее.

Россия — бойкая, «необгонимая» птица-тройка. Россия загадочно-таинственна и для Гоголя, и для всего человечества: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа». И действительно, до сих пор нет внятного и неопровержимого ответа на многие вопросы исторического движения России.

Именно так, через гоголевский образ, воспринимал Луначарский историческое бытие России 1917 года. Во многих эпизодах протекающей на его глазах истории он сам принимал активное участие.

Анатолий Васильевич в 1918 году вспоминал в очерке «Смольный в великую ночь»: «Весь Смольный ярко освещен. Возбужденные толпы народа снуют по всем его коридорам… Вспоминаешь, как какую-то особенную музыку, как какой-то особенный психологический запах, эту тогдашнюю взрывчатую атмосферу. Это были часы, в которые все казалось гигантским и в которые все висело на волоске, часы и каждая минута которых приносили с собой огромные известия… Кто пережил это, тот никогда этого не забудет, для того Смольный останется центром его жизни».

В Смольном всюду развевались знамена и самодельные транспаранты: «Мир народам, война капиталу», «Напором дружным, усилием сильным мы капиталу сорвем главу», «Да здравствует власть Советов, власть трудящихся», «Мир всему миру», «Да здравствует всенародный демократический мир», «Да здравствует Интернационал».

Вечером 25 октября революционные события бурно нарастают.

20 часов. В Народном доме с опозданием на полчаса начался спектакль «Дон Карлос». В зрительном зале, в фойе, за кулисами царит возбуждение. И зрители, и актеры обсуждают воззвание «К гражданам России», текст которого расклеен на стенах многих петербургских домов. Шум в зале прекратился: вышел исполнитель партии Филиппа — Федор Шаляпин и сразу же захватил внимание аудитории.

20 часов 05 минут. Ранее ушедший в качестве парламентера в Зимний дворец Григорий Чудновский по прошествии условленного времени не вернулся. Сведения от него не поступают. Он задержан. Генерал Пильчевский колеблется: вести ли переговоры? Чудновский призывает защитников Зимнего сдать оружие. Он разъясняет безнадежность их положения. Среди защитников Зимнего — георгиевцев — замешательство. Часть из них слагает оружие и пытается выйти из дворца. Их увещевают офицеры, удерживают юнкера. Наконец офицеры, опасаясь сопротивления солдат, выпускают их и они уходят.

Появление на Дворцовой площади солдат-георгиевцев неожиданно и поначалу непонятно. Оно вызывает в цепях восставших недоумение. Когда ситуация проясняется, «ура!» катится через площадь. Среди солдат и вооруженных рабочих, осаждающих Зимний, нарастает нетерпение.

В это же время большевик Петр Дашкевич безуспешно пытается добиться капитуляции и вывода из Зимнего юнкеров, которые согласились вести переговоры. С группой красногвардейцев Дашкевич проходит через цепи восставших, пересекает пустое пространство Дворцовой площади. У баррикады из дров эту группу останавливают ударницы из женского батальона. Задержанного Дашкевича и его группу юнкера и активистки «бабьего батальона» ведут в ворота Зимнего дворца, к уполномоченному по наведению порядка в Петрограде H. М. Кашкину, который строго спрашивает:

— Имеете ли вы полномочия для переговоров с Временным правительством?

Дашкевич:

— Да, имею.

Кашкин поясняет:

— Никто из юнкеров не собирается покидать дворец.

Юнкер удостоверяет:

— Мы согласились вести переговоры. И мы гарантировали парламентерам неприкосновенность.

Кашкин отдает распоряжение:

— Освободить парламентеров и вывести через проход на набережную.