Своими глазами

Смотришь на них, и перед глазами встают неподвижные фигуры пожилых людей на скамейках парков, на террасах дешевых пансионатов. Выплачены долги, выросли, выучились, встали на ноги дети. Тут бы вроде «переключить скорость», жить и работать без натуги и спешки. Но оказывается, что для человека, как и для машины, моральный износ наступает раньше физического, что использовать его вполсилы нерационально, он никому не нужен. Как много здесь одиноких стариков! Именно одиноких, потому что несравненно чаще увидишь пожилого человека, гуляющего с собакой, чем — как мы привыкли — деда или бабку с внуком или внучкой. Помню, в Азии мне всюду попадались на глаза толпы американских туристов преклонного возраста — и в японских храмах Киото, и у скалы Сигирия на Шри-Ланке, и у колонн Баальбека в Ливане. Удивлялся: что их гонит в такую даль? А ведь туристский автобус — это убежище от одиночества, если сбережения позволяют.

И когда видишь пестрое автомобильное кладбище, мимо которого стремительно проносятся сверкающие лимузины, думаешь: тому, кто взращен для гонки, нет ничего тяжелее неподвижности, бездействия, отчужденности. Бесспорно, американцы — люди общительные. Однако попасть в семью не так-то просто. Охотно приглашают в ресторан на ленч. Провести с человеком обеденный перерыв среди рабочего дня — значит поддерживать с ним деловые отношения. Но вечером в семью приглашают только с женой, и это уже отношения личные.

Старожилы говорят: чем богаче американец, тем хуже он тебя накормит. Это, может быть, не совсем справедливо, но в какой-то степени верно. Прежде всего в этой стране существует культ недоедания, тем более явный, чем состоятельнее человек. Впервые в жизни оказавшись за столом с миллионером, который пригласил меня в ресторан, я был немало удивлен. Открыв меню, мой хозяин стал выписывать оттуда на бумажную салфетку какие-то цифры, складывать их, что-то вычеркивать и снова складывать. Выглядело это так, будто миллионер боялся, что расходы не уложатся в смету. Выяснилось, однако, что в меню были обозначены не цены, а калорийность блюд. И отказываться моему собеседнику пришлось от яблочного пирога, который был, однако, настоятельно порекомендован мне как излюбленный американцами десерт.

Если и довелось мне видеть в США людей, которые ели с отменным аппетитом, без оглядки на какую-то диету, то это были негры и пуэрториканцы, которые завтракали рядом со мной в аптеках и расплачивались талонами пособия по безработице.

Культ недоедания сказывается и в том, как в США принимают гостей. Считается, что о том, как его будут угощать, приглашенный думает в последнюю очередь. Подав гостям напитки и какие-нибудь орешки, хозяйка будет спокойно болтать, а не бегать с вытаращенными глазами на кухню и обратно. И лишь часа через полтора, когда гость из России, нажевавшись миндаля, начинает уже думать, что останется голодным, его приглашают к буфетному столу, где кое-что стоит на блюдах и тарелках — клади себе сам, что считаешь нужным, и ешь. Поэтому каждый может выбрать что-то в соответствии со своей диетой, а может и вовсе ничего не съесть.

Американца удивит, если, войдя в чужую квартиру и застав хозяев за столом, он получит приглашение разделить с ними трапезу. Когда приходишь к американцу, хозяйка угостит кофе, хозяин предложит выпить виски. Но это отнюдь не значит, что, если вы не были специально приглашены на обед, вас будут чем-нибудь угощать или усадят за свой стол. Принято приходить в гости незваным после девяти часов вечера, то есть после того времени, когда люди уже отужинали.

Америка, не знавшая феодализма, втайне тоскует по гербам и титулам, хоть и кичится нарочитым демократизмом человеческих взаимоотношений. Владелица верхнего этажа в небоскребе, принимая от швейцара машину, которую он только что вывел из подземного гаража, запросто хлопает его по плечу:

— Мы приедем обратно часов в одиннадцать. С нами будет около шести гостей. Если они отстанут, пропусти их, дорогой.

— Хорошо, милочка, непременно, — отвечает тот.

И в подборе выражений, которыми обмениваются обитательница квартиры и швейцар, все пронизано показным сельским панибратством. Однако на радиаторе владелицы «Кадиллака» изображена корона. Корона же украшает пачку дорогих сигарет, которые она курит.

Отрицание конвейера

Видимо, каждый человек заново открывает Америку. Для меня, как, вероятно, и для многих, было открытием убедиться, что Соединенные Штаты вовсе не застроены от побережья до побережья небоскребами и заводскими корпусами (замечу, что у большинства приезжих складывается такое же превратное представление и о Японии по узкой полоске ее Тихоокеанского побережья); убедиться, что Америка — это зеленая страна, где еще немало нетронутых просторов, которые сохранили свою первозданную красоту вопреки пестрой рекламной бутафории бензоколонок и мотелей.

С той поры как изобретена фотография, как вошли в быт кино и телевидение, взорам людей открылись самые дальние дали. Однако эти же новые горизонты, став доступными для всех и каждого, почти лишили путешественника радости неожиданных впечатлений. Обидно, что пресловутые достопримечательности порой предстают взорам как нечто уже примелькавшееся на открытках или на экране. Бывают, впрочем, и исключения. Сколько бы ни слышал, ни знал заочно о Сан-Франциско, встреча с ним волнует куда больше, чем ожидаешь. Среди обезличенных, стандартно разлинованных американских городов он привлекает уже тем, что имеет свое собственное лицо. Сан-Франциско вырос у океана, на холмистом полуострове, отделяющем вход в залив.

Тут тоже есть небоскребы, но они не толпятся, не теснят друг друга, а тактично подчеркивают своеобразие рельефа, созданного природой. Улицы тут тоже пересекаются лишь под прямыми углами, но холмы скрадывают однообразие традиционной американской планировки. С каждой их вершины вместе с городской панорамой непременно открывается морская гладь. И это соседство, вернее сказать, присутствие моря в городе дает ему еще одну привлекательную черту: свежий и чистый воздух. После душной сырости Атлантического побережья, после липкой испарины, которой покрываешься в Нью-Йорке или Вашингтоне, здесь дышится удивительно легко. Несмотря на крутые подъемы и спуски, а может быть, как раз благодаря им, Сан-Франциско остался городом уютным для пешеходов в отличие от соседнего, донельзя автомобилизированного Лос-Анджелеса.

А бережно хранимое наследие прошлого века — кабельные трамваи, которые, как поется в песне о Сан-Франциско, «взбираются почти до звезд».

Старомодный вагончик, какие были еще во времена конок, упрямо ползет вверх вплоть до гребня холма, где у пассажиров разом захватывает дух — и от нового кругозора, и от кручи, с которой вагончик, весело трезвоня, устремляется вниз, пока вожатый и кондуктор в поте лица орудуют какими-то рычагами.

Вроде бы американцы люди сугубо практического склада. Но как умиляет их такая достопримечательность Сан-Франциско, как кабельные трамваи! Иной иностранец снисходительно усмехнется: типичная, мол, туристская приманка. Неспроста ведь иронизировал над пристрастием своих соотечественников к старым вещам писатель Стейнбек, когда предлагал им оригинальный способ разбогатеть: собрать на свалках всякого хлама и хранить его лет сто, пока какой-нибудь пылесос выпуска 1954 года не обретет такую же антикварную ценность, как бабушкина кофейная мельница.

Но над многочисленными, порой неожиданными, часто парадоксальными проявлениями тяги американцев к чему-то своеобразному, нестандартному, рукотворному стоит задуматься. Утрачивают привлекательность, как бы перерастают в собственную противоположность многие черты, которыми американцы привыкли кичиться. Несколько схематизируя, можно сказать, что Америка начинает отрицать именно то, что выделяло ее среди других государств, что делало ее Америкой.

Страна, которая положила начало массовому конвейерному выпуску предметов потребления, с тоской оглядывается на ремесленника, на кустаря-одиночку. Самая высокая аттестация товара — сказать, что это ручная работа. В стране, которая давно поставила на индустриальную основу производство и первичную переработку сельскохозяйственных продуктов, стало распространенным поветрием своими руками выращивать овощи возле дома. Житель предместья с гордостью потчует гостя яйцами от собственных кур. Семейные журналы полны советов, как испечь домашний хлеб, закоптить колбасу. Универмаги чутко подхватили девиз «сделай сам», предлагая заготовки для самодельных столов, ларей, табуретов. Вряд ли все это лишь прихоть, как и мода на велосипеды, охватившая страну, которая, по выражению Ильфа и Петрова, выросла у большой автомобильной дороги.