Колумб

В устье Белена флотилия пробыла сто дней, и это были далеко не лучшие дни в истории четвертой экспедиции. 9 января «аделантадо» Бартоломе Колумб отправился на лодках на рекогносцировку и в долине соседней реки Верагуа встретился с крупным местным касиком Кибианом, который день спустя навестил Адмирала и принес довольно много золота. 6 февраля Бартоломе Колумб с группой матросов снова направился к Кибиану, причем в пути «экскурсанты» намыли немало золота. Несколько дней спустя «аделантадо» снова посетил богатую золотом местность Урира и снова нашел там золото.

Тогда Адмирал решил основать на Белене поселение, оставить в нем часть людей под командой Бартоломе Колумба, а самому возвратиться в Кастилию за подкреплением. Выбрано было место для укрепленного городка, и Адмирал дал ему название Санта-Мария-де-Белен.

«Худшего места для крепости, — пишет С. Э. Морисон, — Колумб не мог бы найти на всем побережье Центральной Америки». И в подтверждение своих слов он привел рассказ одного старателя, с которым беседовал в 1940 году. Старатель нашел в долине Белена богатую россыпь, привез из ближайшего города строительные материалы и принялся за ее разработку. Первый же ливень смыл в море все, что с таким трудом было сооружено в этом месте.

В марте 1503 года ливней не было, и моряки возвели небольшое поселение. Они построили 19 домов и пришли к убеждению, что в дальнейшем будут здесь жить припеваючи, намывая в ближних песках золото. Но центральноамериканская природа коварна. Плохо, когда идут затяжные дожди, но ничуть не лучше, когда наступает великая сушь. Белен обмелел, и флотилия оказалась в ловушке — вывести ее в море через бар не удавалось никакими силами.

Между тем до той поры весьма мирный сосед пришельцев касик Кибиан стал проявлять враждебные намерения.

Адмирал решил нанести удар первым. Диего Мендес пробрался в селение Кибиана и захватил в плен касика и десятка три его соратников.

Кибиан, однако, из плена бежал и тут же открыл военные действия.

Случилось это 6 апреля, в момент, когда в городке Санта-Мария-де-Белен меньше всего думали о Кибиане и его воинстве. Одержимый лихорадкой, Адмирал в тот день проводил через бар флагманский корабль и каравеллу «Сантьяго-де-Палос» и «Вискайну». «Гальега» оставалась на старом месте, ее решено было использовать как плавучую базу крепости. Все моряки заняты были проводкой судов, им уже удалось протащить через отмель флагман, в крепости оставалось десятка два христиан и сторожевой пес. Четыреста индейцев напали на поселение, но если Рим в свое время спасли гуси, то Санта-Марию-де-Белен выручила собака. Она заблаговременно учуяла врага, защитники крепости успели подготовиться к отражению Кибиановой атаки. В битве у ворот крепости несколько ее защитников было ранено, в их числе оказался Бартоломе Колумб — стрела задела ему грудь.

Индейцы отступили, но близ крепости натолкнулись на лодку с флагмана: капитан Диего Тристан и несколько матросов грузили на нее бочки с водой. В короткой схватке Диего Тристан и его люди сложили головы. Из двенадцати моряков одиннадцать погибли, только одному бондарю Хуану де Нойе удалось спастись.

Адмирал был в это время на флагмане. Моряки, узнав о событиях в крепости, пришли в уныние, помочь товарищам они не могли — ведь единственную оставшуюся на судне лодку Диего Тристан увел с собой.

Должно быть, духи злокачественной лихорадки в этот трагический момент овладели Адмиралом. Ибо когда, весь в жару, он взобрался на габию, чтобы оглядеть окрестности, до его слуха дошел небесный глас, внушавший ему надежду на спасение. Монолог посланца господнего Адмирал три месяца спустя записал таким образом: «О глупец, нескорый в делах веры и служении твоему господу, владыке всего сущего! Свершил ли господь больше для Моисея или для слуги своего Давида? С самого рождения твоего не оставлял он тебя своими заботами. Когда же ты вырос и возмужал, что доставило ему удовлетворение, он сделал так, что имя твое стало звучать чудесным образом на земле. Индии — богатейшие части света — он отдал тебе во владение. Ты разделил их так, как тебе было угодно, и он дал тебе для этого полномочия.

Он дал тебе ключи от заставы Океана, скрепленной мощными цепями, и подчинил тебе много земель, а среди христиан ты приобрел почет и славу. Разве он больше сделал для народа Израиля, когда вывел его из Египта, или для Давида, когда превратил его из пастуха в царя иудейского? Обратись к нему, и ты поймешь, в чем состоит твое заблуждение. Безгранично его милосердие, старость твоя тебе не помешает совершить великие дела. Аврааму было сто лет, когда он зачал Исаака, а Сарра не была юной девушкой. Ты в неверии взываешь о помощи. Ответствуй же, кто причинил тебе столько горестей — бог или свет? Бог никогда не нарушает своих обетов и не отнимает своих даров. И не говорит после того, как ему отслужена служба, что иными были его намерения и что по-иному он разумеет их ныне. И не заставляет терпеть он муки, чтобы проявить свою мощь. Ни одно слово не пропадает даром — а все им обещанное выполняется с лихвой. Таков его обычай. Вот что совершил твой создатель для тебя, и что он свершает для всех… откинь страх, верь — все эти невзгоды записаны на мраморе и имеют причину» (24, 456–457).

Что ж, вероятно, в полдень, 6 апреля 1503 года, Адмирал и вправду услышал небесный глас. Он был в бреду, и душа его страстно жаждала чуда. На Ямайке, девяносто дней спустя, речь посланца божьего была вставлена в письмо их высочествам. И назидания ради Адмирал вложил в уста господнего глашатая упреки королевской чете…

Удивительно, однако, иное. Человек, который с высоты габии вел беседу с небом, с великой энергией и огромным мужеством в последующие дни спасал своих спутников и свои корабли, и его распоряжения были продуманны и действенны. Адмирал счел за благо не оставлять на реке Белен часть людей — горький опыт крепости Навидад научил его многому — и дал приказ: провести «Гальегу» через бар и доставить на рейд всех, кто еще оставался в поселении. Но «Гальегу» пришлось все же бросить на месте ее стоянки, река снова обмелела. Людей и грузы перевез на рейд Диего Мендес. «Я, — писал он, — взял два каноэ, соединил их жердями, положенными поверху, и укрепил их веревками. А затем, при тихой погоде, подтаскивая каноэ на бечеве, мы доставили на корабли все имущество и людей» (24, 475).

ЗАПАДНЯ НА ЯМАЙКЕ

16 апреля 1503 года три корабля покинули устье Белена. «Я отправился в путь, — писал Адмирал, — с именем святой троицы в пасхальную ночь на прогнивших, сплошь дырявых и изъеденных червями кораблях… без лодок, без снаряжения, а предстояло либо пройти морем семь тысяч миль, либо погибнуть в пути с сыном и братом и большим числом людей» (24, 457).

Необходимо было добраться до Санто-Доминго — королевская чета милостиво дозволила зайти туда в случае крайней нужды на обратном пути — и отремонтировать корабли. Но Адмирал полагал, что от устья Белена он прямым путем не дойдет до Эспаньолы, помешают восточные ветры. И он решил спуститься вдоль Панамского берега возможно дальше к востоку, а затем направиться к Эспаньоле, взяв курс на север. Это было верное решение, но, опасаясь критических замечаний недоброжелателей, Адмирал счел нужным заранее их отпарировать.

«Пусть же теперь, — писал он, — те, кто пятнал меня и поносил меня, задают мне вопросы, находясь в безопасности в Испании — а почему вы поступили так именно, а не иначе? Хотел бы я, чтобы они сопутствовали мне в этом плавании…» (24, 457).

До 1 мая корабли все время шли вдоль панамского берега на восток. В конце апреля флотилия вступила в Дарьенский залив — морской тупик, огромный треугольник, вершина которого упирается в тот участок материковой земли, где панамский берег встречается с карибским берегом Колумбии. До места стыка Адмирал не дошел. И он не знал, что с востока, со стороны Венесуэлы к Дарьенскому заливу в 1501 году приплыл бывший севильский законовед Родриго Бастидас. Стало быть, покидая эти берега, Адмирал все еще тешил себя надеждой на обретение желанного пролива, ведущего в Индийский океан. Если бы Адмирал прошел на восток и юго-восток еще миль сто — сто пятьдесят, он вступил бы в самую вершину Дарьенского залива и убедился бы, что берег круто поворачивает на север и северо-восток. Однако у мыса, который: Адмирал назвал Мраморным (вероятно, это мыс Пунта-де-Москитас современных карт), решено было дальше вдоль панамского берега не плыть, и корабли взяли курс на север. Произошло же это потому, что кормчие сочли, будто флотилия так далеко зашла к востоку, что перемахнула через меридиан Санто-Доминго, хотя на самом деле до этого меридиана еще оставалось пятьсот с лишним миль.