Страница 23 из 138
Через его руки проходило много бумаг. Они чаще всего помечались грифом «Гехейме рейхсзахен» — «Секретные имперские дела». На бумаги, выходящие из-под его пера, он тоже ставил точно такой же гриф. Империя, как и всякое другое авторитарное государство, любила тайну. Она, эта тайна, не подлежала контролю, рождала страх, держала в повиновении народ. Нарушение ее подрывало основу имперского могущества. И Герман Лютц как доверенный охранник созданной фашизмом системы больше всего страшился, как бы с «секретных имперских дел» не спал покров тайны. Ведь тогда в отлаженном механизме государственной машины произойдет сбой, равный урагану или кораблекрушению. А причиной тому могли стать болтливость, излишнее доверие, нерадивость, любая другая оплошность. Поэтому арбайтсфюрер с особой ревностью следил за соблюдением священного нацистского закона полного молчания и безукоризненного исполнения долга.
С появлением русского специалиста по сплавам ему прибавилось забот. Уже несколько месяцев Бер по заданию Хельда ищет новый сплав для еще одного чудооружия. Значит, о каждом шаге Бера должен знать он, Лютц. А тут в поле зрения появились незнакомые люди. Это вызывало тревогу.
Вскоре после того, как Ноель Хохмайстер узнал о тяжелом ранении сына, он резко сократил смету расходов лаборатории. Опытные «фаусты» отныне собирались на одном из участков завода поштучно. Это делалось под руководством Ахима Фехнера. Айнбиндер и Бер впрессовывали кумулятивную гранату и испытывали ствол на прочность в подвале лаборатории.
После очередной неудачи Айнбиндер завопил:
— Хватит! Мы не лошади!
Он вышел во двор, свистком вызвал старшего караула, вместе с ним опечатал двери, сдал ключи на хранение. «Опель» опять сидел на ободе. Резина истерлась вконец, а новую Ноель не давал. Никто из караульных не умел обращаться ни с ключами, ни с домкратом. Солдат призвали из далеких альпийских деревень, куда не забирались машины. Айнбиндер подумал о расторопном ефрейторе, поселившемся во флигеле у фрау Штефи. Тот ведь изнывал без дела. У него окончательно созрела мысль пригласить парня на работу. Для этого нужно переговорить с Паулем Вицем. Была и еще одна причина, чтобы иметь шофера. Вилли нашел в Розенхайме подружку, иногда у нее напивался так, что не мог вести машину, не рискуя попасть в аварию.
Покончив с ремонтом, Айнбиндер отвез Бера в пансионат, а сам направился к флигелю, надеясь встретиться с Вицем, этим самым майором-фронтовиком, у которого служил ефрейтор. На пороге его встретила большеглазая блондинка в шелковом халате, красиво облегавшем маленькую стройную фигуру. Вилли поцеловал ей руку:
— Фрау, мне нужен ваш муж.
— Может быть, я смогу вам помочь?
— Ваш денщик, как я заметил, болтается без дела, а мне на некоторое время понадобился шофер. Занят он будет очень мало.
— Йошка! — позвала Нина.
Из кухни выскочил ефрейтор. Увидев капитана, отдал честь.
— Помогите господину…
— Айнбиндеру, — подсказал Вилли.
— …Айнбиндеру во всем, в чем он нуждается, — сдержанно приказала Нина, повернулась к Вилли, пояснила: — Мужа нет дома. Окончательный ответ может дать только он.
Айнбиндер и Йошка пошли к «опелю».
— Почини пока запасное колесо, — сказал Вилли. — Я зайду на минуту к Беру, потом уеду на трамвае. Ты пригонишь машину по адресу… У тебя есть блокнот?
Йошка показал книжечку в дерматиновом переплете — такие выдавались каждому солдату и офицеру в вермахте. На отдельных страничках были напечатаны патриотические стихи, популярные армейские песни, знаки различия военнослужащих родов войск от рядового до фельдмаршала. На чистой странице Вилли записал: «Людендорфштрассе, 33. Квартира 9. Фрейлейн Антье Гот».
— Меня найдешь там. Держи ключи!
Бер уже успел переодеться в пижаму, сидел за словарем Обергоффера по допускам и посадкам металлов.
— Сделайте одолжение, Бер. Поговорите с майором из флигеля насчет денщика. Хочу взять его шофером на время. Я заходил во флигель, но майора нет дома.
Когда стемнело и Франц с Кларой после ужина заперлись на своей половине, Березенко пошел к флигелю.
— Гутен абенд! — произнес он, старательно выговаривая немецкие слова.
Павел и Нина поднялись навстречу гостю. Павел показал на кресло:
— Зетцен зи!
Немецкий Березенко понять было можно, хотя он проглатывал некоторые артикли, ставил неправильные ударения. Он передал просьбу Айнбиндера, добавив:
— У нас шофер будет занят самую малость. Отвезет меня и капитана к месту работы и до вечера весь день будет свободным. Правда, иногда может понадобиться среди дня. Капитан уезжает на завод за продукцией. Но такое случается не чаще раза в неделю.
Подумав, Павел сказал:
— Пожалуй, соглашусь. Надеюсь, жена не станет возражать?
— Делай как знаешь, — произнесла Нина.
Спустя минуту она возвратилась с кофейником, чашками и ломтиками хлеба с салом, остро пахнущим чесноком и перцем. Сало раздобыл Йошка на рынке в Славянске, зная о бедственном положении в рейхе.
Березенко молча оглядел стол, непривычно щедрый для немцев. Натуральный сахар и сало стоили в Германии больших денег.
— Ешьте, Анатолий Фомич, — чуть слышно проговорил Павел по-русски. — Немецкий, гляжу, вы еще не совсем усвоили, нам легче будет вести речь на родном языке…
Павел встал, подошел к полке, достал папку с бумагами, в одном из отделений нашел открытку и протянул Березенко. У того дрогнула рука. Он узнал репродукцию с картины Куинджи «Днепр при луне». Когда-то мать купила чуть ли не десяток таких открыток.
— Как видите, здесь нет почтовых штемпелей. Передаю из рук в руки.
— Я уже получил письмо…
— Это сделано по моему приказанию, — Павел отошел к окну, пока Березенко читал. В открытке не было ничего такого, чтобы вызвать подозрение у немцев. Были материнская любовь и надежда увидеть сына. В конце Марина Васильевна приписала: «Тот, кто передаст открытку, наш друг». Когда Павел обернулся, Березенко, вцепившись в подлокотники, пытался сдержать слезы. Наконец он спросил:
— Вы видели мать?
— Я — нет. Видел Грач. А живет, думаю, как и все в оккупации. Товарищи помогают, чем могут.
Березенко заставил себя поесть. Павел спросил:
— Это вы сообщили Грачу, когда узнали от Фехнера о трубе с прицелом?
— О ней я узнал раньше от доктора Хельда — начальника исследовательского отдела БМВ, и конструктора Маркуса Хохмайстера. Мне показалась важной эта новость.
— В письме, что передал вам мой товарищ, были такие строки: «Это будет человек с ужасным шрамом на левой руке», — Павел засучил рукав пижамы и показал на рану, одну из тех, что причинил ему фаустпатрон.
— Я уже догадался. Мне нужно передать вам много сведений о БМВ.
— За этим нас и послали. Однако сейчас нас больше интересует «фауст». Вы можете добыть чертежи и расчеты?
— Абсолютно невозможно! Айнбиндер держит их за семью печатями. У меня есть лишь расчеты по надежности стволов. Оружие и принцип его работы могу объяснить только в общих чертах.
— Когда вы это сделаете? В моем распоряжении не больше трех дней.
— Но там будет много условных обозначений, терминов…
— Как-нибудь разберемся, — улыбнулся Павел.
— Да, это, пожалуй так, — опустив голову, Березенко вздохнул: — Если бы вы знали, как мне здесь трудно. Гитлеровцы пока еще надеются заполучить что-то ценное от меня. Они следят за мной, всячески подстегивают, ждут. Я, как могу, пытаюсь затянуть исследования. Но долго так продолжаться не может. Среди инженеров много умных людей. Каждому из них нетрудно разоблачить меня. И каждый, узнав хотя бы частично правду обо мне, с радостью донесет арбайтсфюреру Лютцу. Тогда мне не сносить головы…
— Что поделаешь, Анатолий Фомич, — как мог, попытался успокоить инженера Клевцов. — Время сейчас такое. Миллионы людей, в том числе и ваша мать, сейчас борются. Надо вынести и это… Только будьте предельно осторожны.
Березенко отвел взгляд в сторону: