Зима в Непале

Теперь я понял, что мои предположения были далеки от истины. В Катманду и других городах Непальской Долины местное управление находилось в руках людей, которые рассчитывают в конце концов заняться политической деятельностью, считая, что эта карьера позволит им в кратчайший срок обогатиться. Хотя Чобар находился в нескольких милях от столицы, дело здесь обстояло по-другому. Как и в других деревнях, власть принадлежала старинному панчаяту, то есть совету старейшин (система эта заимствована у Индии). Кроме того, Чобар, хотя сейчас в нем живет много богатых семей — брахманов и четри, первоначально был неварской деревней и наш староста тоже был неваром. Еще не старый человек и не обладавший богатством, он получил свой титул по наследству; члены его семьи из поколения в поколение занимались административными делами деревни. Староста умел читать и писать, но в остальном был человеком невежественным. Тем не менее он был очень умен и, что гораздо важнее, исключительно честен. Староста искренне верил, что после уничтожения режима Ран Непал будет управляться в интересах большинства. Последние события его несколько разочаровали, но он все еще надеялся, что дела в конце концов поправятся. Староста верил, что премьер-министр был несправедливо обвинен в коррупции, и, когда последний был арестован, счел благоразумным для себя (он был сторонник мистера Койрала) скрыться. Все это произошло, пока мы были в горах. Политическая обстановка стала спокойней, хотя многие чиновники еще находились под арестом или были отстранены от дел. Староста решил вернуться. Посетив нас, он извинился, что до сих пор не сделал этого, и посоветовал не обращать внимания на брахманов, сказав, что постарается облегчить наше пребывание в деревне. Он обещал найти слуг: несколько юношей в деревне ищут работу, но брахманы приказали им держаться от нас подальше.

На следующее утро явилось два кандидата, оба четри. Старшему было за тридцать. Он страдал редкой наследственной болезнью — деформацией костей (тем же болели его отец и сын), был неуклюж и неповоротлив. Его товарищ, хорошо сложенный юноша лет двадцати, в возрасте двух лет в результате какой-то неизлечимой болезни потерял слух и речь. У него было живое, смышленое лицо, и от его друга я узнал, что юноша рвется служить у нас. Мне пришло в голову, что его недостаток может оказаться для нас преимуществом. Я вскоре должен был уехать в Англию, а Бетт и Денис почти не знают непали, и им будет легче объясняться с глухонемым. Практически мы не нуждались в двух слугах, но так как старший был единственным человеком, который мог понимать младшего, наняли обоих. Казалось, что между этими двумя людьми существует какая-то сверхъестественная связь. Немой юноша смотрел на своего товарища, как охотничья собака на хозяина, ожидая его приказаний. Он не умел читать по губам и понимал, что от него требуется, только интуитивно. Очень редко случалось так, что он не улавливал происходящего, и тогда его лицо искажалось от злости; он издавал какой-то странный звук, не то выл, не скулил, как собака. Трогательно было наблюдать его отчаянные попытки понять нас. Но когда ему это наконец удавалось, слуга расцветал от удовольствия. Казалось, он счастлив в своем мире молчания. В деревне его называли «идиот». Я чувствовал, что это прозвище несправедливо и обидно, и не хотел употреблять его. Но кличка так пристала к нему, что даже собственный отец не помнил настоящего имени юноши. Мы назвали его Дамбо[30]; по-английски это тоже звучит оскорбительно, но произносится легко, и скоро вся деревня стала звать его так. Второго слугу звали Кали.

С помощью двух слуг мы начали благоустраивать дом. От меня было мало пользы — даже гвоздя не могу забить, не ударив себя по пальцу. Кроме того, длительное пребывание в странах Востока воспитало во мне отвращение к любым формам физического труда: я привык к мысли, что на Востоке европейцы не работают руками. Конечно, это бессмысленная условность, но нелегко избавляться от предрассудков, привитых в молодости. Денис, напротив, был прекрасно приспособлен к физическому труду. Он не только хотел работать, но и обладал достаточной ловкостью, чтобы хорошо и легко выполнять любое дело. Денис работал в среднем по десять часов: штукатурил стены и шпаклевал полы, оборудовал ванную комнату и кухню и вообще всячески совершенствовал наше жилище. Ни с кем из жителей деревни он почти не разговаривал, что не мешало ему пользоваться среди них огромным авторитетом. Они, конечно, полагали, что, раз мы иностранцы, значит богаты и можем не работать. Ни один непалец в нашем положении и не подумал бы «пачкать» руки. Трудовой энтузиазм Дениса на первых порах воспринимался как проявление эксцентричности, но спустя некоторое время результаты его труда стали вызывать восхищение. Староста рассказал мне, что сначала жители относились к нам презрительно, но потом наша деятельность произвела на них большое впечатление; при этом дело было не столько в практических познаниях Дениса, сколько в его готовности браться за любую работу, какой бы грязной она ни была. Как только брахманы поняли, что мы можем постоять за себя и они бессильны изгнать нас, напряжение ослабло, и нас начали признавать, в особенности молодежь. Мы жили в Непале только ради собственного удовольствия, но со временем я начал осознавать, что само наше присутствие в деревне сыграло определенную роль: одни просили нас давать уроки их детям, а другие, наблюдая за тем, как мы приводим в порядок свой дом, стали приходить за кистями и инструментом.

Предметом нашей величайшей гордости была ванная комната (раньше она служила хлевом для коз). Денис соорудил покатый цементный пол, а в одном углу установил большую бочку из-под керосина на железной подставке, под которой постоянно горела небольшая керосинка. Каждое утро Дамбо наполнял бочку, и мы были постоянно обеспечены горячей водой. Про это приспособление прослышали в деревне. Многие приходили посмотреть на него, хотя из их замечаний явствовало, что никакого смысла в горячей воде нет — по их мнению, это очередная причуда иностранцев.

Серьезные неудобства доставляли нам только окна. Стекол в них не было, и в холодные дни нам приходилось закрывать деревянные ставни, заслоняя солнечный свет.

Когда наш дом был в зените славы, его хозяйка, пожилая женщина, живущая в Патане, решила нанести нам визит. Она осмотрела каждый угол, и, хотя почти ничего не говорила, на лице у нее отразилось изумление. Когда на следующее утро мы спустились к завтраку, она сидела на корточках перед дверью, а рядом стоял сравнительно молодой человек. Я спросил его, что им нужно.

— Ничего, — ответил он безразлично, не двигаясь с места.

Я знал, что это только обычная прелюдия и, оставив эту пару, пошел пить кофе. Спустя некоторое время появился Кали и стал вертеться вокруг меня, нервно покашливая — так он всегда делал, собираясь заговорить. Я спросил, что он хочет.

— Эта старая женщина хочет поговорить с вами.

Я велел ему привести и женщину и мужчину.

Они вошли в комнату. Женщина немедленно отправилась в угол, где опять уселась на корточки. Они взяли сигареты и зажгли их, держа между первым и вторым пальцем и затягиваясь через сжатый кулак, чтобы не прикасаться губами к подарку иностранца. Несколько минут они курили молча, после чего я решил, что пора начать разговор.

Нет, сказал мужчина в ответ на мой вопрос, им ничего не нужно, абсолютно ничего: они только пришли посмотреть, удобно ли нам.

Они снова углубились в молчание. Так и сидели мы, рассматривая друг друга, и я уже стал подумывать, как бы мне их выпроводить, когда старуха прочистила горло, сплюнула на пол и обратилась к своему спутнику:

— Ну-ка, скажи ему, что мне нужно.

Долгое время мы добирались до сути дела. Он рассказал мне во всех деталях историю семьи. Я узнал о плохом урожае в этом году и о трудностях жизни вообще. Разговор кончился, как я этого и ожидал, заявлением о крайней бедности женщины. Затем последовала пауза, необходимая, чтобы перевести дыхание, и была раскрыта цель визита. Они не просили, а требовали. Благодаря нашим усовершенствованиям, стоимость дома увеличилась и цена, которую мы платим сейчас, непропорциональна его стоимости. Владелица дома решила утроить ее. Я напомнил, что мы подписали контракт. Однако она считала, что это ее ни к чему не обязывает и рассуждала так: если бы мы сейчас освободили дом, она смогла бы сдать его по гораздо более высокой цене американцам. Она не хочет выгонять нас, но ей придется это сделать, если мы не согласимся на ее требования. Я сказал, что она рассуждает, как лондонский спекулянт-землевладелец, но моя ирония не достигла цели. Тогда я рассмеялся, и мои посетители неожиданно присоединились ко мне. Больше мы никогда не видели ни владелицы дома, ни ее спутника.

30

Дамб (dumb — англ.) — немой; есть значение этого слова — «глупый».