Страница 80 из 89
Эти новые кадры были настроены гораздо более националистически, чем коммунисты старшего поколения, которые в своем большинстве подолгу жили за границей, свободно говорили на иностранных языках и с уважением относились к иностранной культуре. Отношение этих более молодых чиновников к высокомерным «иностранцам» из яньаньской и советской фракций было не слишком доброжелательным. Этот факт нашел отражение даже в документах посольства, хотя обычно советские дипломаты старались обходить такие опасные вопросы. Так, например, советник Филатов признавал наличие трений между местными кадрами и представителями зарубежных корейцев и писал: «Считаю, что указанные выше советские корейцы допустили ряд серьезных ошибок. Прежде всего они неправильно и высокомерно относились к местным кадрам, игнорировали их и не выдвигали на руководящую работу»[469]. В начале 1956 г. первый секретарь посольства И. С. Бяков встретился с Сон Чин-пха, видным членом советской фракции, только что вернувшимся после «трудового перевоспитания» (он отработал месяц чернорабочим на стройке в наказание за «безответственные высказывания о культе личности»). Как пишет его собеседник, Сон Чин-пха, «начал говорить о нездоровых настроениях в народе в отношении советских корейцев». К сожалению, у Сон Чин-пха не оказалось возможности высказать свое мнение в более развернутой форме — как только был затронут этот деликатный вопрос, осторожный дипломат решил резко сменить тему, не забыв предварительно сделать своему собеседнику выговор за то, что тот вообще коснулся этой проблемы[470].
О разногласиях и трениях между «местными» и «иностранцами», в том числе и в повседневной жизни, упоминала и часть информаторов автора. Ким Мир-я, дочь Ким Чэ-ука, в середине 1950-х гг. училась, как и многие дети политиков советско-корейского происхождения, в средней школе № 6. Она не только хорошо помнила обстановку 1950-х гг., но и была тонким наблюдателем, свободным от тех идеологических стереотипов, которые влияли на восприятие ситуации ее родителями. Ким Мир-я вспоминала: «Тогда мы обо всем об этом, разумеется, не задумывались, но сейчас, уже задним числом вспоминая и анализируя, я понимаю, что относились к нам плохо. Мы были на особом положении, чужие и вместе с тем привилегированные. Конечно, местным это не могло нравиться»[471]. Похожее мнение высказывает и В. Н. Дмитриева, известный советский специалист по Корее, многие годы преподававшая корейский язык в МГИМО. Вспоминая свою первую поездку в Пхеньян в 1948–1949 гг. Дмитриева так ответила на мой вопрос об отношении местного населения к советским корейцам: «[Восприятие советских корейцев местным населением было] в целом — плохое или, скорее, сдержанное. Приехали образованные, уверенные в себе, сытые, сразу получили высокие назначения — это многим не нравилось»[472]. Нет оснований считать, что так относились исключительно к советским корейцам. Вероятнее всего, восприятие членов яньаньской фракции было похожим. Для местных функционеров среднего и низшего уровня и китайские, и советские корейцы оставались надменными и непонятными чужаками, тогда как Ким Ир Сену удалось стать для них «своим». Не случайно северокорейская пропаганда постоянно подчеркивала местные корни Ким Ир Сена и «его» движения, преуменьшая или замалчивая его связи с заграницей. Например, тот факт, что в 1941–1945 гг. Великий Вождь находился в СССР, был официально признан северокорейской печатью только в середине 1990-х гг., уже после смерти самого Ким Ир Сена.
Нужно добавить, что конфликт между оппозицией и Ким Ир Сеном воспринимался современниками главным образом как столкновение амбиций, как борьба отдельных людей за собственное политическое влияние, вмешиваться в которую желающих среди северокорейской номенклатуры не было.
Некоторые из имеющихся в нашем распоряжении материалов дают нам возможность понять, как северокорейские чиновники воспринимали политическую ситуацию в судьбоносном 1956 г. В ноябре 1956 г. Е. JI. Титоренко встретился с Чхве Чон-хёном, своим бывшим однокурсником по университету Ким Ир Сена, который затем поступил в аспирантуру при «идеологической» кафедре основ марксизма-ленинизма того же вуза (в документах посольства он упоминается как Цой Чен Хен). С некоторыми оговорками Чхве Чон-хёна можно было считать молодым номенклатурным работником, так как, по всей видимости, он успешно продвигался по пути к креслу партийного функционера. Его дальнейшая судьба нам неизвестна, но события 1956–1957 гг. показали, что аспирант уже тогда обладал некоторыми необходимыми для успешной чиновничьей карьеры качествами, в частности — беспощадностью и беспринципностью. Во время упоминавшейся выше кампании по борьбе с фракционерами, которая проходила в университете летом 1957 г., Чхве Чон-хён торжественно отрекся от своего руководителя, упоминавшегося нами выше профессора Сон Кун-чхана, который на тот момент заведовал кафедрой основ марксизма-ленинизма. Из разговора Е. JI. Титоренко и Чхве Чон-хёна видно, что аспирант был знаком со слухами, ходившими среди университетской интеллигенции и местных партийных функционеров, и располагал достоверной информацией, относившейся к августовскому пленуму, однако ничего не знал о визите делегации Микояна — Пэна в сентябре.
Рассказывая о том, как в университете восприняли августовский и сентябрьский пленумы, Чхве Чон-хён сказал: «В ТПК имели место различные группировки, о которых знают многие члены ТПК, в том числе: группировка во главе с Пак Хен Еном — бывших членов компартии Южной Кореи, группировка советских корейцев во главе с Пак Чан Оком и группировка китайских корейцев во главе с Пак Ир У и Цой Чан Иком. Все они, заискивая перед Ким Ир Сеном и Цой Ен Геном, стремились занять ведущие посты в правительстве и партии, были карьеристами. Среди них Цой Чан Ик был авторитетным и более умным. Он в 30-х годах был руководителем кружка по распространению марксизма-ленинизма в Корее. До освобождения Кореи жил в Китае»[473]. Это высказывание представляет собой вполне здравую оценку происходящего, абсолютно свободную от симпатии по отношению к оппозиции или лозунгам «борьбы против культа личности» и «коллективного руководства». По сути, оппозиция рассматривается просто как еще одна группа рвущихся к власти политиканов, а не как борцы за идею, пусть даже «реакционную» и «контрреволюционную». Вожди оппозиции или, по крайней мере, часть из них, могли искренне верить в свои лозунги, но партийные кадры среднего и низшего уровня их не понимали и им не верили. Однако примечательно, что взгляды Чхве Чон-хёна были во многом свободны и от влияния официальной пропаганды — даже Пак Хон-ёна он не называл «американским шпионом», как полагалось бы официально, а просто включил в список «честолюбцев».
То обстоятельство, что в кругах северокорейской номенклатуры преобладало именно такое отношение к происходящему, во многом подтверждается и сведениями, полученными корреспондентом «Правды» Р.Г.Окуловым и корреспондентом ТАСС Г.В.Васильевым во время их беседы с зам. министра связи КНДР Син Чхон-тхэком[474]. То, что данная информация была получена журналистами, а не дипломатами, неслучайно, так как последние обычно избегали спорных вопросов и делали все возможное, чтобы избежать риска для собственной карьеры. За небольшим исключением (в первую очередь это относится к E.JI.Титоренко), документы посольства весьма скучны, лишены независимых суждений и критического взгляда на ситуацию. Оценки происходящего, если они давались вообще, редко выходят за пределы официально установленных рамок и газетных формулировок. Советские журналисты, хотя и находились под контролем государственных и партийных чиновников, были готовы задавать щекотливые вопросы, а в случае необходимости — и делать «неудобные» выводы.
469
Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Чан Оком (зам. премьера Кабинета Министров КНДР и член президиума ЦК ТПК). 12 марта 1956 г.
470
Запись беседы И. С. Бякова (первый секретарь посольства) с Сон Дин Фа (бывший редактор журнала «Новая Корея»). 15 февраля 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.
471
Интервью с Ким Мир-я (Ким Людмилой Мефодиевной). Ташкент, 27 января 1991 г.
472
Интервью с Валентиной Дмитриевой. Москва, 30 января 1990 г.
473
Запись беседы Е. JI. Титоренко с Цой Чен Хеном. 4 ноября 1956 г.
474
Запись беседы Р. Г. Окулова (корреспондент «Правды») и С. В. Васильева (корреспондент ТАСС) с Син Чхон Тхэком (заместителем министра связи). 3 февраля 1957 г.