Страница 49 из 89
Кан Сан-хо был послан проверить, не добрались ли беглецы до китайской границы, тогда как другие высшие руководители МВД делали все возможное, чтобы перекрыть дороги на Юг, поскольку большинство в органах безопасности поначалу считали, что беглецы попытаются пересечь 38-ю параллель. Обнаружив, что беглецы выбрали иной путь, Кан Сан-хо тоже переправился через р. Амноккан и встретился с начальником управления безопасности китайского уезда Андун. Он попытался убедить китайцев немедленно выдать беглецов, но, как можно было ожидать, эти усилия не увенчались успехом. Юн Кон-хым с товарищами уже пересекли границу и, возможно, направлялись в Пекин, где у них было много влиятельных друзей, сохранившихся с яньаньского периода[237].
В то время как Юн Кон-хым и его друзья осуществляли свой дерзкий побег, в Пхеньяне полным ходом шли неизбежные чистки. Как обычно, результаты пленума «изучались» на провинциальных и городских партийных конференциях, причем рассматривалась не только официальная повестка дня, но и секретная информация, касавшаяся событий, действительно происходивших на пленуме. Венгерский документ, перевод которого был предоставлен нам Балашем Шалонтаем, дает возможность понять, какого рода информация сообщалась на этих закрытых собраниях. До сведения партийных чиновников доводилось, что несколько членов Центрального Комитета были исключены из партии. В качестве причины такого решения назывались их многочисленные проступки и ошибки. Прежде всего к таковым относились: 1) оппозиционеры заявляли, что за три послевоенных года ТПК ничего не сделала для повышения жизненного и культурного уровня народа; 2) оппозиционеры настаивали на том, что получившие японское образование интеллигенты (например, министр машиностроения) являются реакционерами и не могут занимать ответственных постов; 3) оппозиционеры утверждали, что Центральный Комитет ТПК ничего не предпринимает для искоренения культа личности, хотя такого культа в КНДР не существует; 4) оппозиционеры заявляли, что главную роль в корейском национально-освободительном движении сыграли корейцы, воевавшие в Китае. Они отрицали, что партизаны Ким Ир Сена, сражающиеся в Корее (так в документе. — А. Л.), находились в авангарде борьбы. Список преступлений сопровождался комментариями, разъяснявшими, что все эти утверждения оппозиционеров совершенно беспочвенны.
В течение двух недель после «августовского кризиса» многие члены яньаньской фракции были смещены со своих постов. Например, в Пхеньяне секретарь городской парторганизации Ли Сон-ун рассказывал советскому дипломату, что трое высокопоставленных чиновников городского комитета, включая двух заместителей председателя, были освобождены от своих обязанностей по обвинению в связях с Чхве Чхан-иком[238]. Даже в официальной информации о партийной конференции в Пхеньяне упоминались «враги среди нас», «раскольники» и «фракционалисты». Согласно статье в «Нодон синмун», участникам конференции напомнили, что «враг использует все виды заговоров, чтобы разрушить нашу партию»[239].
Чистка яньаньской фракции набирала обороты, однако советские корейцы в тот момент находились в относительной безопасности. Некоторые члены советской фракции даже попытались использовать ситуацию для того, чтобы свести старые счеты с яньаньской фракцией. По крайней мере, один из них даже обратился в советское посольство, обвинив Чхве Чхан-ика во всех своих личных несчастьях[240]. Многие советские корейцы не осознавали, что скоро наступит и их черед, что для Ким Ир Сена советская группировка была ничуть не менее опасной, чем группировка яньаньская, так что расправа с ней являлась не более, чем вопросом времени.
7. ВИЗИТ СОВЕТСКО-КИТАЙСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ И СЕНТЯБРЬСКИЙ ПЛЕНУМ
В начале сентября волна репрессий сметала «яньаньских» функционеров одного за другим. Однако в сентябре 1956 г. китайское и советское руководство решило напрямую вмешаться в политическую борьбу в Пхеньяне. К сожалению, доступные нам сведения об этих событиях все еще остаются весьма фрагментарными, причем даже в большей степени, чем наши знания об августовском пленуме. Причины этого те же, что и в случае с августовским пленумом — отсутствие достаточного количества рассекреченных архивных материалов. Ключевым событием всего сентябрьского кризиса был визит совместной китайско-советской делегации в Пхеньян, однако основная информация об этой поездке до сих пор остается недоступной. Так как официально делегация Микояна-Пэна считалась «партийной» (а не «государственной»), то и касающиеся этой поездки документы хранятся в Президентском архиве, в настоящее время практически закрытом для исследователей. До недавнего времени недоступными для исследователей оставались и китайские документы, крайне важные для восстановления полной картины происшедшего, однако в 2005 г. с этими документами ознакомился проф. Чэнь Цзянь.
С учетом всего вышесказанного при подготовке данной главы мы основывались главным образом на интервью с участниками событий, в первую очередь с В. В. Ковыженко, ответственным работником аппарата ЦК КПСС, который в середине 1950-х гг. занимался корейскими проблемами, а также на некоторых документах посольства, ставших доступными в последние годы. Вызывает сожаление тот факт, что нам приходится полагаться на второстепенные источники, однако в нынешних условиях такой подход неизбежен.
15 сентября, всего через две недели после августовского Пленума в КНДР, в Пекине начал свою работу VIII съезд Коммунистической партии Китая. Это был тот самый съезд, на котором политика Мао была подвергнута завуалированной, но серьёзной критике, а его власть временно ограничена. Из нового Устава КПК было исключено упоминание «идей Мао Цзэдуна»; структура руководящих органов КПК была изменена таким образом, что сократились полномочия председателя партии (пост, который занимал сам Мао); особое значение стало предаваться регулярным сессиям партийных комитетов разных уровней. Наконец, в документах съезда напрямую подчеркивалась важность коллективного руководства[241]. Эти реформы были вскоре прекращены, но они во многом напоминали те перемены, которые тогда же происходили в Советском Союзе. В контексте нашего исследования они интересны тем, что показывают степень притягательности реформаторских идей для всего коммунистического лагеря, в том числе и для стран, где реформаторы в конце концов потерпели поражение.
Для участия в работе съезда в Китай прибыла советская делегация, во главе которой стоял А. И. Микоян. В соответствии с традицией, представители «братских партий» должны выступить на съезде с поздравительными речами, а также принять участие в неофициальном обсуждении текущих политических проблем. Во главе прибывшей на съезд делегации ТПК стоял Чхве Ён-гон, который несколькими месяцами ранее представлял ТПК и на XX съезде КПСС. Возможно, то обстоятельство, что и в Москву, и в Пекин в качестве представителя ТПК ездил один и тот же политический деятель, имело и некоторый символический смысл. Можно предположить, что таким образом Пхеньян хотел продемонстрировать, что Корея находится на равном удалении (или в равной близости) от обеих коммунистических великих держав. По сообщениям печати, Чхве Ён-гон присутствовал на торжественном приеме, который 16 сентября дал Мао для иностранных делегаций. Однако 19 сентября с приветствием съезду выступил не он, а Лим Хэ, стоявший в партийной иерархии гораздо ниже Чхве Ён-гона. Это было существенным нарушением традиции, требовавшей, чтобы с поздравительной речью выступал человек, занимающий самую высокую должность среди членов делегации. Следовательно, можно предположить, что Чхве Ён-гону между 16 и 19 сентября пришлось срочно вернуться в Пхеньян, где Ким Ир Сен нуждался в нем как в одном из своих самых верных и авторитетных сторонников[242].
237
Интервью с Кан Сан-хо. Ленинград, 31 октября 1989 г.
238
Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь посольства) с Ли Сон Уном (председатель пхеньянскою городского комитета ТПК). 23 ноября 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.
Ли Сон-ун был одним из доверенных лиц Ким Ир Сена, он выступал обвинителем на показательных процессах против внутренней фракции (1953) и против Пак Хон-ёна (1955), сыграл значительную роль в репрессиях конца 1950-х гг. Позже занимал ряд важных постов, включая должность посла в СССР (1960–1964). Ким Хак-чжун считает его «необычайно способным для человека, вышедшего из партизанской фракции». Kim Hak-jun. Pukhan 50 nyOnsa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 169.
239
Нодон синмун. 15 сентября 1956 г.
240
Дневник Н. М. Шестерикова…
241
Детальный отчет о работе VIII съезда КПК и одобренных им реформах см.: Sullivan Lawrence. Leadership and Authority in the Chinese Communist Party: Perspectives from the 1950s // Pacific Affairs. 1986. Nq 4.
242
В качестве главы делегации ТПК Чхве Ён-гон упоминается «Нодон синмун» в отчете об официальном приеме, который состоялся в Пекине 17 сентября. Однако 20 сентября газета сообщает, что официальное приветствие съезду, направленное от имени ТПК, было зачитано не Чхве Ён-гоном, а Лим Хэ. Делегация состояла из Чхве Ён-гона, Лим Хэ, Ли Чу-ёна и Ха Ан-чхона (список см.: Нодон синмун. 13 сентября 1956 г.).