Страница 44 из 89
Конечно, с позиций сегодняшнего дня нам ясно, что поддержка либеральных реформ и поощрение десталинизации никак не входили в планы Мао. Великий Кормчий в первую очередь стремился закрепить за собой статус нового верховного лидера мирового коммунистического движения. Как справедливо отмечают по этому поводу Чэнь Цзянь и Ян Куй-сун: «К концу 1956 г. отношения Китая с Советским Союзом претерпели существенные изменения. Хотя публично Мао продолжал утверждать, что Москва остается центром социалистического лагеря, в действительности он был уверен, что [он сам] больше подходит для того, чтобы определять принципы, лежащие в основе международных и внутренних отношений социалистических стран»[205]. Там, где это было нужно, Китай поддерживал десталинизацию (как в случае с Польшей), в других же странах Пекин мог оказаться на стороне консервативных сталинистских сил. Ярким примером последнего может служить Венгрия, восстание в которой было подавлено советскими войсками при полном одобрении и поддержке Мао[206].
Все это помогает понять, почему Китай поддержал северокорейских реформаторов летом 1956 г. Как показал пример Польши, антисталинские позиции отдельных групп в руководстве социалистических стран не всегда означали, что китайское руководство не будет поддерживать такие группы. В том случае, если в Пекине считали, что деятельность антисталинистов будет способствовать достижению главной цели китайской дипломатии — утверждению главенства Китая в мировом коммунистическом движении — КНР вполне могла выступить и в поддержку таких сил. При таких обстоятельствах решение Мао одобрить смещение Ким Ир Сена не было неожиданностью. В конце концов в прошлом Ким был офицером Красной Армии и получил верховную власть в Северной Корее он из рук советских военных. Поэтому он воспринимался как, в целом, просоветская фигура, тогда как его главными противниками были политики, традиционно связанные с Китаем. С точки зрения Мао, это давало основания для замены Ким Ир Сена Чхве Чхан-иком или другим членом яньаньской фракции, более расположенным к Пекину и менее зависимым от Москвы (что являлось бы преимуществом в случае разрыва с поднадоевшим «старшим братом»). При этом не играло большой роли то обстоятельство, что такая перестановка должна была совершиться под лозунгами десталинизации и либерализации. В этом случае советские идеи об искоренении культа личности могли использоваться как удобное идеологическое оправдание для действий, которые в конечном итоге были направлены против Москвы и ее господства в мировом коммунистическом движении.
Впрочем, в тот период сами китайские лидеры еще окончательно не отказались от реформаторских лозунгов и идей. Лето 1956 г. было, возможно, самым либеральным периодом во всей долгой истории правления Мао. Как уже упоминалось, в мае 1956 г. в Китае началась кампания «ста цветов». Она продолжалась недолго, всего лишь около года, но это был период, когда Мао был готов терпеть внутреннюю оппозицию в масштабах, немыслимых ни в более ранние, ни в более поздние времена. Так же как «секретный доклад» Хрущёва, эта кампания, о которой хорошо знали в Корее, сформировала ту международную ситуацию, на фоне которой развертывался августовский кризис.
Однако в значительной степени все, что мы можем сказать о позиции Пекина летом 1956 г., остается предположениями и догадками. Позиция Китая, как и причины, по которым он допустил возникновение северокорейской оппозиции или даже прямо поддержал ее планы, остаются на настоящий момент неизвестными. Мы можем только надеяться, что будущие работы китайских и зарубежных историков прольют больше света на этот важный вопрос.
6. АВГУСТОВСКИЙ ПЛЕНУМ
Пленум ЦК ТПК начал свою работу 30 августа, то есть с месячным запозданием, и продолжался два дня. В официальной повестке дня пленума имелось два пункта: итоги визита Ким Ир Сена в СССР и страны Восточной Европы, и положение в здравоохранении. Однако, как и во многих других случаях, официальная повестка дня имела мало общего с действительностью. Главным событием пленума стала атака оппозиции на Ким Ир Сена и его политику. Оппозиция дала бой власти и тут же проиграла это политическое сражение. Вся конфронтация заняла только несколько часов, хотя ее исход определил судьбу Кореи на много десятилетий вперед.
Августовский пленум описывался, хотя бы и кратко, во всех работах по истории Северной Кореи. В официальных северокорейских публикациях он освещался не слишком детально. В 1957–1959 гг. в КНДР вышло немало материалов, в которых рассматривался так называемый «заговор» Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и их «приспешников». Их обвиняли в огромном количестве самых разнообразных «преступлений» и в конечном итоге в государственной измене. Тем не менее фактической информации о самом августовском противостоянии в этих текстах почти нет. Вместо фактов они содержат стандартный набор эмоциональных, но крайне расплывчатых обвинений в «контрреволюционной раскольнической деятельности», «антипартийном фракционизме» и, наконец, в «измене»[207]. Из этих публикаций трудно понять, что же на самом деле происходило на августовском Пленуме.
В этой связи можно упомянуть раннюю работу Нам Кун У (NamKoonWoo), классическую политическую биографию Ким Ир Сена, подготовленную Со Дэ-суком в 1980-х гг., и недавно опубликованные обзорные работы по северокорейской истории, написанные Ким Хак-чжуном и Чхве Соном[208], а также ранние южнокорейские издания, вышедшие до конца 1960-х гг. (хотя последние, по справедливому замечанию Со Дэ-сука, «в высшей степени ненадежны»[209]). Все эти публикации опираются, главным образом, на информацию, предоставленную перебежчиками, которые, в свою очередь, пересказывали как известные им слухи, так и сведения из закрытых партийных материалов. Краткое (всего один параграф) описание пленума также содержится в книге Хо Ун-бэ, который в своей работе основывался прежде всего на воспоминаниях бывших северокорейских руководителей. К счастью, сейчас в нашем распоряжении есть несколько достоверных, хотя и огорчительно кратких документов, в том числе рукопись мемуаров Кан Сан-хо и записи интервью с ним. Эти материалы проливают свет на события, произошедшие 30 августа 1956 г. в северокорейской столице. Однако для создания полной картины еще предстоит проделать большую работу и, главное, дождаться появления новых материалов.
К сожалению, доступные на настоящий момент документы из архивов советского МИДа не очень полезны для детальной реконструкции того, что произошло 30 и 31 августа в Пхеньяне. Советское руководство с самого начала осознало серьезность сложившейся в КНДР ситуации, поэтому большинству материалов, касавшихся августовского пленума, изначально был присвоен весьма высокий уровень секретности, в силу чего они оставались недоступными даже в короткий период относительной открытости архивов в начале 1990-х гг. Немалую роль играет и то обстоятельство, что в критической ситуации обмен информацией и инструкциями шел по телеграфу, а шифропереписка остается недоступной и поныне. Нет сомнений в том, что данные документы физически существуют, но они находятся вне досягаемости, и, вероятно, в обозримом будущем ситуация не изменится.
Тем не менее среди рассекреченных материалов находится один чрезвычайно интересный документ — запись разговора Ко Хи-ман с Г. Е. Самсоновым, состоявшегося 31 августа, в последний день работы пленума. Ко Хи-ман, тогда — зав. отделом в ЦК ТПК и бывший советский кореец (к тому же приверженец Ким Ир Сена) случайно встретился с советским дипломатом в театре Моранбон. Протокол предписывал дипломатам посещение представления гастролировавшей в КНДР венгерской фольклорной группы[210]. Согласно отчету, Ко Хи-ман был сильно взволнован конфронтацией на пленуме и, увидев советского дипломата, буквально бросился к нему, чтобы рассказать о произошедшем. Не исключено, что составленный Самсоновым отчет о встрече вообще является самым ранним официальным документом, касающимся «августовского инцидента», ведь зафиксированная в нем беседа состоялась всего лишь через несколько часов после описываемого события и является пересказом впечатлений непосредственного участника конфронтации. Учитывая это обстоятельство, приводим отчет почти целиком:
205
Brothers in Arms: The Rise and Fall of the Sino-Soviet Alliance, 1945–1963. P. 264.
206
Помимо уже упомянутых выше статей об отношении руководства КНР к событиям в Польше, ряд ценных наблюдений и новых фактов о той роли, которую Пекин играл тогда в Восточной Европе, можно найти в статье Чэн Ин-хуна: ChengYrnghorig. Beyond Moscow-Centric Interpretation: An Examination of the China Co
207
Интересным и типичным образчиком этого жанра является большая статья Ли Сон-уна, пхеньянского партийного босса и гиперактивного участника чисток конца 1950-х гг.: YiSong-un. P'alwol chOwonhiii-wa tang taeryOl-uit'ongiltangyOl [Августовский пленум и единство партийных рядов] // Kunloja. 1959. № 8. Как ясно из ее названия, она целиком посвящена «проискам фракционеров и их пособников».
208
Koon Woo Nam. The North Korean Leadership, 1945–1965: A Study of Factionalism and Political Consolidation…; Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 149–152; Kim Hak-jun. Pukhan 50 nyOnsa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 189–192; Ch'oe SOng Pukhan chOngch'isa [Политическая история Северной Кореи].Seoul: Pulp'ich', 1997.
209
Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 368 (сноска 36).
210
По сообщению «Нодон синмун» это было выступление венгерского фольклорного музыкального ансамбля в театре Моранбон 31 августа (Нодон синмун. 2 сентября 1956 г.).
Это стремление поддержать политику Ким Ир Сена (вполне возможно — искреннее) не помогло Ко Хи-ману избежать участи многих его товарищей. В течение какого-то времени казалось, что он получил вознаграждение за свою позицию: в 1957 г. Ко Хи-ман был «избран» членом Верховного Народного Собрания, а 1958 г. назначен министром лесного хозяйства. Однако уже в следующем году Ко Хи-ман навсегда исчез с политической арены (См.: Pukhan inmyOng sajOn).