Страница 37 из 89
После августовских событий немало высокопоставленных партийных работников, в основном выходцев из яньаньской и советской группировок, подверглись репрессиям или же, спасаясь от ареста, были вынуждены бежать из страны. Все они обвинялись в том, что поддерживали оппозицию и являлись соучастниками заговора. В большинстве случаев эти обвинения едва ли имели под собой основания — оппозиционная группа едва ли была так уж велика. В тех документах советского посольства, которые были составлены еще до августовских событий, упоминается менее десятка имен заговорщиков. В этих бумагах встречаются сведения об оппозиционной деятельности Чхве Чхан-ика (вице-премьер), Ли Пхиль-гю, Юн Кон-хыма, Со Хви (руководитель официальных профсоюзов), Пак Чхан-ока (вице-премьер), Ким Сын-хва (министр строительства) и Ли Сан-чжо (посол в Москве). Все эти деятели принадлежали к высшему эшелону северокорейской политической элиты. За исключением Ли Пхиль-гю и Ли Сан-чжо, все они были членами ЦК ТПК. Ли Пхиль-гю и Ли Сан-чжо, впрочем, тоже входили в состав ЦК ТПК, но являлись там только кандидатами в члены. Несомненно, что это — далеко не полный список заговорщиков. Можно предположить, что в высших органах КНДР, в том числе и в ЦК ТПК, были и другие активные сторонники оппозиции, о взглядах которых в советском посольстве тогда не знали, но едва ли таких людей было очень много[165]. Как мы увидим далее, «августовский заговор» во многом отражал настроения корейской интеллигенции и части партийного аппарата, но при этом все-таки оставался делом очень небольшой группы людей в высшем руководстве страны.
Впоследствии официальные северокорейские документы почти всегда включали в число заговорщиков и Пак Ый-вана, резковато-прямолинейного технократа из числа советских корейцев. Эти утверждения часто встречаются и в позднейших работах историков (см., например, работы Лим Ына и Ким Хак-чжуна)[166], однако похоже, что Пак Ый-ван был включен в список оппозиционеров задним числом. Его имя не упоминалось в доавгустовских документах посольства, и до конца 1957 г. его не обвиняли в причастности к заговору даже официальные власти. Принимая во внимание его тесные контакты с посольством, было бы странным полагать, что, будучи заговорщиком, он не связался бы с советскими дипломатами. Вероятно, Пак Ый-ван не входил в число непосредственных участников заговора, но он мог знать о планах оппозиции и, скорее всего, сочувствовал им. На это указывают как его контакты с Л. И. Брежневым во время третьего съезда ТПК, о которых уже шла речь выше, так и те критические реплики, которые встречаются в записях бесед Пак Ый-вана и советских дипломатов.
Ким Ту-бона, признанного лидера яньаньской фракции, человека пожилого и сторонящегося политических интриг, тоже, строго говоря, нельзя считать членом оппозиции, хотя позднее он был репрессирован именно как сторонник оппозиционного движения. Факты свидетельствуют о том, что Ким Ту-бон, по меньшей мере, знал о существовании оппозиции и, вероятно, разделял ее идеи. 24 июля Ким Сын-хва рассказал Филатову о двух своих недавних встречах с Ким Ту-боном (они вместе обедали), во время которых последний говорил об экономических трудностях и лишениях, которые терпит народ, и неумеренном восхвалении Ким Ир Сена: «Ким Ду Бон высказал мнение, что в ТПК широко распространен культ личности Ким Ир Сена и что, как показали события после XX съезда КПСС, во всех коммунистических партиях ведется большая работа по преодолению культа личности и его последствий, но в нашей партии пока что ничего не делается. Наоборот, у нас пытаются убедить народ в том, что у нас нет культа личности, и что у нас строго соблюдаются ленинские принципы коллективного руководства, и что Ким Ир Сен не хочет выступить с критикой своих ошибок»[167]. Однако похоже, что Ким Ту-бон по-прежнему возлагал все надежды на вмешательство всемогущего «старшего брата». В частности, он сказал Ким Сын-хва: «Вам, как коммунисту […] следовало бы написать письмо в ЦК КПСС, в котором рассказать о положении дел в нашей партии».
Ким Сын-хва возразил Ким Ту-бону, высказавшись в том смысле, что вопрос надо решать самостоятельно, не уповая на Кремль. Он сказал, что «следует все эти вопросы поставить на Президиуме и на Пленуме ЦК ТПК и принять такое решение, которое помогло бы преодолеть культ личности Ким Ир Сена и значительно улучшить руководство страной». Впрочем, эта идея Ким Ту-бону непоказалась особо реалистичной. Он ответил, что «внутри партии едва ли найдутся такие силы, которые правильно подойдут к разрешению этого вопроса. Да и положение у нас такое, что не каждый решится выступить с критикой Ким Ир Сена»[168]. Предсказание Ким Ту-бона оказалось совершенно правильным. Тем не менее доступные нам советские документы изображают Ким Ту-бона скорее пассивным сторонником, чем активным участником оппозиции. Такого отношения следовало ожидать: отвращение, которое к тому времени Ким Ту-бон стал испытывать к политике как таковой, было известно всем. Например, в мае 1956 г. Пак Киль-ён говорил о нем так: «Член президиума ЦК ТПК, умный старик, уважаемый всеми Ким Ду Бон, держится пассивно, предпочитает заниматься не столько государственными и политическими делами, сколько разведением цветов»[169].
Среди оппозиционеров, имена которых упоминались в посольских документах в связи с подготовкой августовского выступления, имелось только двое советских корейцев — Пак Чхан-ок и Ким Сын-хва. При этом следует помнить, что большинство высокопоставленных советских корейцев в те времена имело обыкновение обсуждать все щекотливые вопросы с советскими дипломатами. Это, в частности, хорошо проявилось несколькими месяцами ранее, во время кампании против советских корейцев в конце 1955 г. Принимая во внимание это обстоятельство, мы можем быть практически уверенными в том, что если и существовали другие высокопоставленные советские корейцы, изначально поддерживавшие оппозицию, то таковых было очень немного. Скорее всего, в тех условиях любой советский кореец перед принятием подобного решения зашел бы «посоветоваться» в посольство, и его имя неизбежно появилось бы в доступных нам посольских документах.
Даже сам Пак Чхан-ок, как представляется, не был среди непосредственных основателей «августовской группы». До конца весны 1956 г. он неодобрительно относился к яньаньской фракции и лично к Чхве Чхан-ику. Например, в марте 1956 г. в разговоре с советским дипломатом Пак Чхан-ок обвинял Чхве Чхан-ика в предвзятости к советским корейцам и вообще говорил о Чхве Чхан-ике с неприкрытой враждебностью[170]. Взаимная неприязнь яньаньской и советской фракций была хорошо известна, и Чхве Чхан-ик не без оснований считался непримиримым врагом советских корейцев[171]. Однако, когда Ким Ир Сен в конце 1955 г. развернул кампанию против советских корейцев, ее первыми мишенями, как мы помним, стали Пак Чхан-ок и Пак Ён-бин, поэтому вероятно, что принятое Пак Чхан-оком решение вступить в ряды оппозиции во многом было вызвано его стремлением отомстить за недавние обиды. Показательно, что во время беседы с советским дипломатом он, описывая свою будущую речь на Пленуме, сосредоточился на явлениях, вызывавших недовольство у него лично и у его товарищей по фракции. «Прежде всего, […] я буду критиковать Ким Ир Сена за то, что он не выступает сам против культа личности, созданного им самим и его окружением. В этом вопросе я также несу определенную ответственность, в чем я признаюсь Пленуму ЦК. Остановлюсь на неправильном отношении Ким Ир Сена к советским корейцам. Организованная им кампания против советских корейцев и прежде всего против меня и Пак Ен Бина […] не способствовала укреплению рядов партии, наоборот, она внесла нездоровые настроения, недоверие к друг другу, подозрительность и т. д. Укажу […] что советских корейцев надо критиковать, как и всех критикуют за допущенные ошибки, но организовывать кампанию против всех советских корейцев это делать никому не позволительно»[172].
165
Сразу после завершения пленума, 31 августа, один из его участников — Ко Хи-ман встретился с советским дипломатом в театре Моранбон и, заметно волнуясь, сообщил тому о случившемся. Этот рассказ Ко Хи-мана, сделанный и записанный по горячим следам событий, является самым достоверным из доступных нам отчетом об августовском пленуме. Ко Хи-ман сообщил, что с критикой Ким Ир Сена выступили или попытались выступить Юн Кон-хым, Со Хви, Чхве Чхан-ик, Пак Чхан-ок и Ли Пхиль-гю. См.: Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь) с Ко Хи Маном (заведующий отделом ЦК ТПК по строительству и транспорту). 31 августа 1956 г.
166
Lim Un. The Founding of a Dynasty…; Kim Hak-jun. Pukhan 50 ny5n sa [50 лет истории Северной Кореи]. P. 190.
167
Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Ким Сын Хва (министр строительства и член Центрального Комитета ТПК) 24 июля 1956 г.
168
Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Ким Сын Хва (министр строительства и член Центрального Комитета ТПК) 24 июля 1956 г.
169
Запись беседы В. И. Иваненко (первый секретарь Дальневосточного отдела МИД СССР) с Пак Киль Еном (посол КНДР в ГДР). 17 мая 1956 г.
170
Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Чан Оком (заместитель премьера Кабинета Министров КНДР и член Президиума ЦК ТПК). 12 марта 1956 г.
Позже, 24 мая, Ким Сын-хва выразил свою неприязнь по отношению к «националисту» Чхве Чхан-ику и, по-видимому, не видел особой разницы между ним и Пак Кым-чхолем, верным помощником Ким Ир Сена. См. Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Ким Сын Хва (министр строительства и член ЦК ТПК). 24 мая 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.
171
Ким Чхан, бытший директор Государственного банка Северной Кореи и член ЦК ТПК говорил автору, что он «знал Чхве Чхан Ика… Очень он СССР не любил, хотя часто сюда ездил». Интервью с Ким Чханом. Ташкент, 15 января 1991 г.
172
Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Чан Оком (зам. премьера, членом ЦК ТПК). 21 июля 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68. Многоточиями ([…]) заменены выражения, указывающие на цитирование речи — «Пак Чан Ок сказал» и т. п.