Страница 16 из 89

Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Ланьков Андрей Николаевич

Писателем Хан Соль-я был весьма посредственным, но зато он проявил немалые таланты политика и показал себя в высшей степени ловким карьеристом. Хан Соль-я родился на Юге и в молодые годы увлекался левыми идеями, весьма популярными среди корейской интеллигенции на рубеже 1920-х и 1930-х гг., когда даже колониальная администрация сквозь пальцы смотрела на заигрывание с марксизмом (постольку, поскольку такое заигрывание не вело к прямым политическим акциям). Вскоре времена изменились, писать о героических организаторах забастовок и о страданиях корейских крестьян стало опасно, но Хан Соль-я быстро сориентировался в ситуации и к концу 1930-х гг. уже был известным прояпонским автором, романы которого повествовали о том, как много Японская империя делала для своей колонии. Как и многие из его собратьев-интеллигентов, в 1945 г. он опять совершил очередной поворот на 180° и вскоре оказался у руля северокорейской литературной политики. Несмотря на свое «южное» происхождение, с самого начала своей карьеры на Севере Хан дистанцировался от бывших подпольщиков из внутренней группировки и стал одним из самых первых и самых рьяных творцов культа личности Ким Ир Сена[44]. Эта тактика помогла ему не только уцелеть во время ликвидации внутренней группировки, но и получить официальное признание в качестве «величайшего писателя современной корейской литературы». Этот титул он теоретически разделял с романистом Ли Ки-ёном («Ли Ги Ен» в советских текстах того времени), но последний, будучи куда более талантливым писателем, сознательно и последовательно сторонился административных интриг. Однако все усилия, все восхваления Ким Ир Сена в конечном счёте оказались бесполезными: в 1962 г. Хан Соль-я неожиданно исчез, его книги были изъяты из библиотек, а его имя не упоминалось в Северной Корее в течение нескольких десятилетий[45]. Причины его исчезновения остаются неизвестны и по сей день. Однако все это случилось позже, а в 1954–1958 гг. Хан Соль-я был на пике своей карьеры и сыграл важную роль в кампании против советских корейцев.

Хан Соль-я и его окружение (включавшее в числе прочих критика Ом Хо-сока и писателя Пак Си-ёна) с конца 1940-х гг. являлись наиболее влиятельной частью северокорейской литературной бюрократии. Главными конкурентами этой группы выступали южнокорейские авторы, которые прибыли в Пхеньян в 1945–1950 гг. и были тесно связаны с партработниками из внутренней группировки. К числу этих авторов относились Лим Хва, Ким Нам-чхон, Ли Тхэ-чжун, а также ряд менее известных и менее влиятельных писателей. Судьбу этой группы в конечном счете определили их давние связи с южнокорейскими коммунистами. Один из них — Лим Хва стал обвиняемым на «большом процессе» 1953 г. и вместе с другими бывшими руководителями южнокорейских подпольщиков был приговорен к смертной казни. После репрессий, которые обрушились на внутреннюю группировку в 1953–1954 гг., ее бывшие сторонники лишились политического прикрытия и оказались беззащитными перед нападками Хан Соль-я и его окружения. После 1953 г. литературные произведения сторонников репрессированных подпольщиков подвергались в КНДР сокрушительной политической критике.

Официальные критики находили в текстах Ким Нам-чхона, Ли Тхэ-чжуна, Лим Хва и других опальных авторов множество «идеологических ошибок» и даже «подрывную пропаганду». Попавшие в немилость писатели-южане изображались как бывшие коллаборационисты и сторонники японского колониального режима, которые после освобождения естественным образом превратились в пособников «американского шпиона» Пак Хон-ёна. Излишне говорить, что обвинения в «литературном вредительстве» и в попытках «протащить враждебную пропаганду» были безосновательными. Большинство тех сочинений, которые опальные писатели опубликовали после 1945 г., представляли собой скучную и крайне политизированную пропаганду, и в этом отношении не слишком отличались от произведений Хан Соль-я и его сторонников. Единственное отличие заключалось в том, что Ли Тхэ-чжун и Ким Нам-чхон были заметно талантливее своих преследователей — но даже и это обстоятельство не очень сказывалось на их поздних произведениях. Выдвинутые против них обвинения в коллаборационизме в период до 1945 г. содержали в себе немалую долю истины, но они были бы справедливы и в отношении самих обвинителей. Действительно, некоторые сочинения, написанные Ли Тхэ-чжуном в военные годы, содержат пропаганду величия Японской империи, но яркие описания самоотверженности японских солдат присутствуют и в рассказах, которые в то же самое время писал Хан Соль-я (а также в первом варианте его автобиографического романа «Башня»).

В целом, конфликт между южнокорейскими писателями и приверженцами Хан Соль-я был результатом столкновения писательских амбиций. Личные отношения между некоторыми известными южнокорейскими писателями и Хан Соль-я испортились еще в начале 1930-х гг., и ожесточенная борьба за влияние в литературной бюрократии Северной Кореи едва ли могла способствовать улучшению этих отношений. Падение внутренней группировки означало, что противники Хан Соль-я лишились политической поддержки, чем руководство северокорейской литературной бюрократии и воспользовалось. Здесь наглядно проявилась тесная связь между большой политикой и политикой литературной. Сначала, в 1954–1955 гг. события «большой политики» (расправа с Пак Хон-ёном и его «внутренней группировкой») дали Хан Соль-я удобный повод устранить своих литратурно-политических соперников. Впоследствии, в 1955–1956 гг., возникла зеркальная ситуация: реальные или выдуманные проблемы в литературной области были использованы как предлог для атаки на политическую группировку (на советских корейцев), хотя реальные причины этой атаки лежали в политике большой.

Как мы увидим далее, открытое наступление на политические позиции советских корейцев началось в декабре 1955 г., но есть основания полагать, что подготовка к нему началась несколькими месяцами ранее. В апреле 1955 г. в ходе очередного пленума ЦК ТПК Пак Чхан-ок, глава северокорейского Госплана и фактический лидер советских корейцев, был подвергнут критике за то, что он якобы представил руководству неправильные (чересчур оптимистичные) данные о состоянии дел в сельском хозяйстве КНДР. Эти обвинения были связаны с голодом 1955 г., но на настоящий момент не ясно, в какой степени Пак Чхан-ок действительно несет ответственность за искажение статистических данных. Вполне возможно, что председатель Госплана фальсифицировал отчетность, но не исключено, что ему досталась роль того самого «стрелочника», ведь в условиях голода, о котором в руководстве знали все, Ким Ир Сену было необходимо отвести обвинения от своей персоны и найти подходящих виновных.

На том же апрельском пленуме попал в немилость и Пак Ир-у, «человек Мао в Корее» и видный руководитель яньаньской фракции[46]. В июле Пак Ир-у был помещен под домашний арест[47], а дальнейшая его судьба на настоящий момент неизвестна, хотя из косвенного замечания в позднейшем письме Ли Сан-чжо создается впечатление, что Пак Ир-у был спасен в результате вмешательства китайской дипломатии.

В августе Ким Ир Сен уже собирал досье на Пак Чхан-ока[48]. 24 января 1956 г. Пак Ый-ван сказал советскому дипломату, что «[в]от уже более двух месяцев ЦК ТПК и почти все первичные парторганизации занимаются обсуждением поведения ряда советских корейцев»[49]. Если «два месяца», о которых упомянул Пак Ый-ван, соответствуют действительности, то кампания или, по крайней мере, подготовка к ней, началась в ноябре 1955 г.

То, что именно Пак Чхан-ок стал главной целью запланированной атаки, объясняется, вероятно, его ведущим положением среди советских корейцев и его явным стремлением к лидерству. 21 ноября Ким Ир Сен подверг критике работу северокорейского Госплана, во главе которого стоял Пак Чхан-ок. Несколькими днями позже Ким встретился с ним для личной беседы. По словам самого Пак Чхан-ока, Ким Ир Сен разговаривал с ним довольно враждебным тоном. При этом он вовсе не касался проблем экономического планирования, но охотно рассуждал на тему прошлых «ошибок» в литературной политике, которая не имела прямого отношения ни к Пак Чхан-оку, ни к большинству советских корейцев. Он обвинял Пак Чхан-ока в излишнем внимании к идеологически подозрительным авторам-южанам, а также в том, что советские корейцы не оказали достаточной поддержки Хан Соль-я и иным «политически правильным» авторам[50]. Этот разговор был предвестником приближающейся кампании.

Полное и содержательное исследование литературной и политической роли Хан Соль-я можно найти в книге Брайана Майерса: Brian Myers. Han S6l-ya and North Korean Literature. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1994.

Ibid.

PaekChun-gi. GiOngjOn hu 1950 iryOndae Pukhan — uich Ongch'i pyOndong-gwakwonlyOk chaep'an. [Политические перемены и изменения в структуре власти в Северной Корее в 1950-е гг. после (Корейской) войны] // HyOndae Pukhan y Ongu Vol. 2. № 2 (1999, весна). С. 32.

Там же, сноска С. 36–37. Между прочим, институт домашнего ареста был вполне обычным для Северной Кореи, но практически не известным в Советском Союзе сталинских времен.

Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Чан Оком (зам. премьера Кабинета Министров КНДР и член Президиума ЦК ТПК). 12 марта 1956 г.

Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Ы Ваном (зам. премьера). 24 января 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.