Оккультные силы СССР

В ноябре 1908 года русские масоны провели свой первый конвент или съезд в Петербурге и избрали Верховный Совет. Первыми членами его стали: князь С. Д. Урусов (председатель), Д. И. Бебутов, председатель 2-й Государственной думы Ф. А. Головин, адвокат М. С. Маргулиес.

Помимо «Полярной звезды» и «Возрождения», из русских лож «Великого Востока Франции» этого времени известны: «Северное сияние» (мастер-наместник Н. В. Некрасов), «Заря Петербурга» (мастер-наместник, известный народоволец Н. А. Морозов), «Киевская заря». Задача, которую ставил перед «братьями» Верховный Совет русских лож (председатель князь С. Д. Урусов, секретарь князь Д. И. Бебутов), состояла прежде всего в том, чтобы «обволакивать власть людьми, сочувствующими масонству».

Тем временем неосторожное поведение некоторых масонов привело к тому, что сведения о их принадлежности к масонству просочились в прессу, причем назывались фамилии Н. Н. Баженова, Е. И. Кедрина, М. С. Маргулиеса, Д. И. Бебутова. Воспользовавшись этим, наиболее радикальная часть «братьев» во главе с левым кадетом Н. В. Некрасовым добилась того, что на специальном совещании масонов в феврале 1910 года ими было принято формальное решение о прекращении своей деятельности (окончательное решение этого вопроса передавалось на усмотрение лож, которые предпочли «временно уснуть»). Сделано это было с одной целью — устранить из руководства Верховного Совета Бебутова и его ближайших друзей: Кедрина, Маргулиеса и других — всего 8 человек.

Очистив свои ряды от ненадежных лиц, инициативная группа во главе с Н. В. Некрасовым и А. М. Колюбакиным тотчас же развернула работу по воссозданию масонской подпольной организации. Обряд посвящения в «кадетское масонство» того времени подробно описал Н. С. Чхеидзе.

"Как-то раз — это было в 1910 году — ко мне подошел член Государственной думы Степанов, левый кадет, и спросил меня, не нахожу ли я возможным вступить в организацию, которая стоит вне партий, но преследует политические задачи и ставит своей целью объединение всех прогрессивных элементов; упомянул он при этом, что для вступления необходимо принятие какой-то присяги и что вообще это связано с некоторым ритуалом. О том, что это масоны, он мне прямо не сказал. Я не был знаком с характером этой организации, равным образом я мало знал и о масонстве вообще, но почему-то — не припомню теперь, почему именно, — сразу догадался, что речь идет о масонской ложе и тотчас же выразил свое согласие. Степанов указал, куда я должен прийти, — адреса я теперь не помню. В назначенное время я пришел. Меня ввели в отдельную комнату, где Степанов дал мне анкетный листок с рядом вопросов, на которые я должен был ответить (Степанов об этой анкете предупредил меня заранее), и оставил меня одного. Я сел писать ответы. Насколько вспоминаю, вопросы были следующие (приведу, что помню, вместе со своими ответами).

Как Вы относитесь к семье? — Признаю ее как ячейку, имеющую воспитательный и объединяющий характер.

Как Вы относитесь к человеческому прогрессу? — Признаю, что человечество идет к тому, чтобы стать одной семьей, к этому ведут объективные условия развития человечества, и считаю необходимым всеми силами работать над этим.

Ваш взгляд на религию? — Считаю, что нужно быть терпимым ко взглядам каждого.

Какие пути и методы международных отношений Вы признаете? — Считаю, что только пути мирного сотрудничества, что только общечеловеческая солидарность и стремление к взаимному пониманию являются основами, на которых должны складываться международные отношения.

Как Вы относитесь к войне? — Считаю, что метод решения международных споров путем войн должен быть навсегда и совершенно исключен из списка допущенных.

А если нападут на Россию? — Мы должны стремиться ликвидировать ее [войну] тем или иным мирным путем.

Какую форму правления Вы считаете наиболее приемлемой для России? — Республиканскую.

Других вопросов и своих ответов я не помню, но помню хорошо, что вопросов, имевших то или иное отношение к социализму и классовой борьбе, среди них не имелось. Этих тем не коснулся я и в своих ответах.

Когда я написал ответы, в комнату вошел Степанов, взял их и удалился, оставив меня ждать ответа. Я знал, что в это время ответы мои были оглашены в собрании ложи. Через некоторое время вошел Степанов, туго завязал мне глаза и провел куда-то, где меня усадили. Здесь мне был задан вопрос:

«Знаете ли Вы, где Вы сейчас находитесь?»

Я ответил: «На собрании масонской ложи».

В говорившем я тотчас узнал Некрасова — его голос мне был хорошо знаком. Вслед за тем Некрасов задал мне вопросы, повторявшие вопросы анкеты, я ответил в духе своих только что написанных ответов. Затем Некрасов предложил мне встать, я встал и услышал, что встали и все присутствующие. Некрасов произнес слова клятвы — об обязанности хранить тайну всегда и при всех случаях, о братском отношении к товарищам по ложе во всех случаях жизни, даже если это связано со смертельной опасностью, о верности в самых трудных условиях. Потом Некрасов задал, обращаясь ко всем присутствующим, вопрос:

«Чего просит „брат“?»

Присутствующие хором ответили:

«Брат просит света!» — вслед за тем Степанов снял мне повязку с глаз и поцеловал меня, нового брата. С такими же поцелуями ко мне подошли и все остальные из присутствующих. Последними, как я теперь увидел, были, кроме Некрасова и Степанова, еще член Государственной думы и присяжный поверенный А. Я. Гальперн, относительно последнего у меня некоторые сомнения, был ли он тогда; возможно, что был и еще кто-нибудь из тех, кого я назову дальше как членов малой ложи, помню, что всего было человек 5 — 6.

Да, позабыл, акт приема меня был сделан от имени «Великого Востока Франции».

Так я вступил в ложу. Заседания последней шли более или менее регулярно 2 — 4 раза в месяц; собирались на квартире какого-либо из членов; никаких ритуалов на этих собраниях не соблюдалось; состав несколько менялся — в общем руководствовались тем правилом, чтобы в ложе сходились люди, жившие относительно недалеко друг от друга, но число присутствующих было 6 — 8.

Совещания эти носили информационный характер; определенных докладов обычно не было; каждый передавал новую информацию — за эту последнюю я особенно ценил эти собрания. Из этого, конечно, не следует делать вывода, что я не признавал пользы этой организации и в других отношениях: я ее ценил как организацию, где могут быть выяснены те или иные общие прогрессивным элементам точки зрения на различные вопросы; такое согласование взглядов мне казалось политически весьма полезным. Наряду с такой информацией о событиях шла и взаимная информация об отношении к ним. Тут бывали и дебаты, причем обострения их всегда избегали; как только замечали, что разногласия не могут быть сглажены, что общую формулировку отношения к данному вопросу найти нельзя, то вопрос этот устранялся. Но по тем вопросам, когда имелось сходство отношения, резолюций не выносили, голосований не производили: все, что придавало бы собраниям сколько-нибудь связующий характер, было устранено".

Прошло всего несколько месяцев, и уже сам Н. С. Чхеидзе (в 1917 году он станет первым председателем Петроградского

Совета) вынужден будет, выполняя ответственное поручение масонского начальства, подыскивать подходящие кандидатуры для своей ложи. Сам Н. С. Чхеидзе был убежденный социал-демократ, меньшевик. Естественно, что едва ли не первой жертвой новоиспеченного «ловца душ» стал его ближайший коллега по партии Евгений Петрович Гегечкори — будущий премьер-министр Грузии в 1918 — 1921 годах.

«Это было, кажется, в 1909 году, — рассказывал последний Б. И. Николаевскому в Брюсселе, в 1928 году. — У нас, социал-демократических депутатов, сложились очень хорошие отношения со Степановым, Волковым, Некрасовым, с группой левых кадетов вообще. Несмотря на общую атмосферу, очень неблагоприятную для левых, они не только не сторонились нас, но даже как бы сознательно искали с нами связи. Причины этого я понял только после того, как Чхеидзе ввел меня в масонскую ложу. Первым разговор со мной завел на эту тему Чхеидзе, который после долгих колебаний, что чувствовалось по его подходам, сообщил мне, что именно эта группа левых кадетов предложила ему войти в ложу. Он спрашивал мое мнение и хотел, чтобы в ложу вошел и я. Я спросил, как относится к этому делу он сам. Чхеидзе ответил, что он уже дал согласие. Я, зная об отрицательном отношении партии ко всякого рода внепартийным объединениям, стал тогда расспрашивать более подробно о задачах масонской организации и мотивах его положительного ответа. Чхеидзе мне объяснил, что эта организация по своим задачам носит определенно революционный характер, что она стремится к насильственному перевороту, что она представляет из себя значительную силу, будучи довольно широко распространена в интеллигентских кругах, и что с нашей стороны было бы в высшей степени нецелесообразно остаться вне подобной организации, которая в будущем может сыграть весьма значительную роль; наоборот, если мы в нее войдем и постараемся оказывать воздействие на эту организацию, на ее политические мнения, в желательном для нас, социал-демократов, направлении, то это может быть очень полезно с точки зрения тех задач, которые станут перед нами — социал-демократами. При этом он сообщил, что выяснил, что в организацию не входят правые элементы (правее прогрессистов), и что для дальнейшего им было поставлено условие в неприятии таких элементов, и это условие руководителями организации принято. Эти соображения для меня решили вопрос, и я дал свое согласие».