Граф Карлштайн

— Ах, Хильди, дорогая! Ты жива! Слава тебе господи! — бормотала мама, едва не удушив меня в объятиях.

А Ханнерль, всплеснув руками, молча уставилась на меня своими большими голубыми глазами, в которых так и светился самый важный для нее вопрос. Но что я могла ей ответить? И я, глядя на нее из кольца маминых теплых рук, лишь пожала плечами. Наконец мама меня отпустила, и я тут же спросила на всякий случай:

— Значит, он еще не вернулся?

— Так ты его тоже не видела? — Мама сразу же снова встревожилась.

Я покачала головой и попыталась ее успокоить:

— Ничего, он скоро вернется. И сразу потребует большой завтрак! Мне бы завтрак тоже не помешал.

— О господи… омлет! — И мама бросилась к плите как раз вовремя, чтобы спасти омлет от страшной гибели в огне.

— Как ты думаешь, Хильди, он жив? — тихо спросила у меня Ханнерль.

— Уверена, что жив! Хоть я и не знаю, где он сейчас, но знаю, что он не… — Я запнулась.

Мне не хотелось произносить слово «умер». Но действительно ли я была так уверена? Да, я своими ушами слышала, как этот жуткий демон сказал, что охотничий домик был пуст, но это ведь еще не доказательство… А что, если ему так понравилась первая порция, что он решил получить добавку? Я так и не договорила, лишь молча развела руками, и Ханнерль, шмыгая носом и смаргивая с ресниц слезы, вновь принялась за работу.

А я подумала: стоит ли рассказывать им о событиях прошлой ночи? И решила: нет, пока что этого делать нельзя, еще не время. Да и мне самой хотелось забыть об этом хоть ненадолго — уж очень страшной, жуткой до умопомрачения была эта ночь. Так что я тоже принялась за работу По-моему, нам никогда еще не доводилось готовить такой большой завтрак. «Веселый охотник» просто ломился от постояльцев. И постепенно знакомые блюда, знакомые тарелки и кастрюли, знакомые запахи и звуки стали вытеснять из моей души жуткие воспоминания, и я погрузилась в привычные, милые сердцу хлопоты, как в теплую ванну. Мы с Ханнерль вместе подавали постояльцам завтрак, мыли грязную посуду и со всем справлялись на удивление быстро, работая на пару. Впрочем, и гости наши по большей части не были расположены особенно рассиживаться за столом: все думали только о предстоящих соревнованиях.

Вот и я, едва немного освободилась, сразу пошла посмотреть, что там происходит. Деревенский луг уже был готов для состязаний. Двое мужчин сооружали для нашего мэра специальную трибуну с полосатым навесом. Я постояла возле них минутку и двинулась дальше. Я никак не могла заставить себя оставаться на одном месте, слишком уж я нервничала — из-за Петера, из-за фрау Вензель и Сюзи, оставшихся в замке (а что, если фрау Мюллер и Снивельвурст все же вернутся?), но больше всего из-за Люси и Шарлотты.

Но первыми, кого я вскоре увидела на лугу помимо тех плотников, оказались Макс и Элиза. Я заметила их не сразу, потому что сидели они в сторонке, под деревьями. Вид у них был весьма удрученный. Я бросилась к ним, здороваясь на бегу, и они, подняв мне навстречу унылые лица, в один голос спросили:

— Что тут прошлой ночью случилось?

Пришлось мне рассказать им все с самого начала, и они без конца охали и ахали от ужаса и удивления. Оказалось, что ни девочек, ни Петера они не видели, и я, закончив свой рассказ, уселась рядом с ними на скамейку и тоже пригорюнилась.

— Что-то мы совсем с тобой раскисли, Элиза, любовь моя, — заметил Макс.

— Но все это так ужасно, Макси! — воскликнула она. — Твой хозяин арестован, и…

— Ох, о нем-то я и забыла! — вырвалось у меня.

— Несправедливость судьбы, Хильди, вот что это такое, — сокрушенно покачал головой Макс. — Надо же, все беды валятся одновременно, одна хуже другой!

— Я уверена, мисс Давенпорт никогда к нам не вернется, — жалким голосом пролепетала Элиза.

— Это почему же? — спросила я.

— У меня еще вчера, стоило ей уехать, возникло странное предчувствие, — сказала Элиза, — и сердце так ужасно билось… У меня когда-то был котенок, и однажды сердце у меня точно так же вдруг забилось, а через три недели мой котеночек умер. Просто взял и умер, и никто не понял, почему это произошло. Я уверена, мисс Давенпорт свалилась с утеса в пропасть или…

— В общем, где бы сейчас ни была мисс Давенпорт, я знаю одно: в карманах у меня, можно сказать, ни шиша, — печально вздохнул Макс. — Так что, мой ягненочек, ничего не поделаешь, придется нам расстаться. Я не могу на тебе жениться. Не могу просить тебя разделить со мной жизнь нищего…

— И сидеть тут, приятель, ты тоже не можешь! — раздался у нас за спиной чей-то голос.

Мы оглянулись и увидели старого Гунтера, нашего булочника, который тащил какую-то сложную деревянную штуковину. Гунтер с достоинством кивнул мне, как старой знакомой, и я спросила:

— А что это такое?

— Мишень! Или прицельный круг, — пояснил он. — В него будут стрелять участники соревнований. И стоять он будет как раз здесь. Вы ведь не хотите, чтобы вас застрелили?

— А что, это неплохая идея, — пробормотал Макс с таким похоронным видом, что мне вдруг стало смешно.

— И каков же главный приз? — спросила Элиза.

— Пятьдесят золотых крон, — сказал Гунтер, устанавливая деревянную мишень на землю и подкручивая в ней всякие болты и гайки, — и должность главного егеря здешних лесов. Вот уж это действительно большая честь!

— Макси, ты тоже непременно должен примять участие в этих состязаниях! Вдруг ты станешь победителем, а? Ведь это вполне возможно! — воскликнула Элиза.

— Да, конечно, и это было бы прекрасно, да только мушкета-то у меня и нет. Ты что, забыла?

— Забыла, — печальным эхом откликнулась она. — Значит, всему конец…

Мы отошли в сторонку, как просил Гунтер, и Макс, немного помолчав, задумчиво промолвил:

— А все ж хотелось бы мне знать, что станется с этими девочками, когда они из лесу вернутся…

— О них ведь и позаботиться некому! — подхватила Элиза. — Я думаю, их должен взять под свою опеку королевский двор.

— Они ведь сироты? — сказал Макс. — В точности как я. Я ведь найденыш, вырос в приюте. У меня, по-моему, и семьи-то никогда не было. Бедняжки, им и так здорово досталось, уж я их понимаю. Вот если б я выиграл эти соревнования… Да ладно, чего там говорить! Ведь ружья у меня все равно нет.

И тут Элиза вдруг подскочила, взвизгнув так, словно ее укусила оса, и стала трясти его за руку, крича:

— Макси! Макси!

— Ты что?

— Макси, твой тромбон!..

— Это не тромбон, Элиза, а почтовый рожок…

Но Элиза уже не слушала его. Она направилась прямиком к старому Гунтеру, чрезвычайно изящно ему поклонилась и учтиво сказала:

— Простите, что побеспокоила вас, господин мой. — Гунтер тут же перестал возиться с мишенью и с интересом уставился на нее. — Не могли бы вы рассказать мне чуть подробнее, каковы правила участия в этих соревнованиях? Очень вас прошу!

— Ну конечно, расскажу, моя милая! — умилился Гунтер. — Видишь вон ту штучку? Это соломинка, а в нее вставлено перышко, и они соединены с этой вот штуковиной, а она, в свою очередь, соединена с внутренней пружиной… В общем, если стрелок попадет точно в центр мишени, это перышко должно взлететь в воздух. Хотя это совсем не так просто, как кажется.

— А они должны стрелять но очереди? — спросил Макс.

— Да, конечно. Но если кто-нибудь попадет точно в цель, соревнования будут закончены. Может, даже на самом первом участнике. А может, и никто точно в цель попасть не сумеет. В таком случае всем придется снова стрелять по очереди.

— А что, стрелять нужно обязательно из мушкета? — спросила Элиза.

— Из мушкета, из пистолета, да хоть из пушки! Стрелять можно из чего угодно, — сказал Гунтер.

— Вот видишь, Макси! — воскликнула, торжествуя, Элиза и вновь повернулась к своему жениху: — Помнишь, мисс Давенпорт показывала нам, как стреляют из твоего тромбона?

— Это не тромбон, Элиза, а… — Он вдруг умолк, догадавшись наконец, что она имеет в виду. — Нет, я не смогу, — сказал он, помолчав. — Точно, не смогу. Хотя… если потренироваться… Нет, вряд ли…