Громобой

Взявшись за штурвал, он повернул его. Самолет опрокинулся на одно крыло и взял курс на восток.

ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ

Появился Лондон.

Неожиданно облака расступились, и полуденное солнце явило город — сверкающий, неохватный. Показалась гордая громада электростанции Бэттер — си с ее четырьмя исполинскими трубами, все еще неподвластными времени, хотя крыша уже давно уступила ржавчине и ветру. За ней — парк Бэттерси: густой зеленый квадрат из кустарников и деревьев, обороняющий последние рубежи от наступающего города. Вдалеке — «Око Лондона»[22], похожее на невероятных размеров серебряную монету, запросто стоящую на ребре. А вокруг стелился Лондон; газовые башни и многоквартирные дома, бесконечные ряды магазинов и домов, шоссе, железные дороги и мосты простирались по обе стороны вдаль, разделенные единственной светло — серебристой расселиной — рекой Темзой.

Алекс увидел все это, выглядывая из открытой двери самолета, от возбуждения у него скрутило живот. Оставалось пятьдесят минут на то, чтобы решить, как поступить. Пятьдесят минут, за которые они с гудением пронеслись над Корнуоллом и Девоном, потом Сомерсетом и Солсберийскими равнинами, пока не достигли Северного Даунса и не взяли курс на Виндзор и Лондон.

Забравшись в самолет, Алекс рассчитывал воспользоваться бортовым радио, чтобы связаться с полицией или с кем — нибудь еще, кто будет в эфире. Однако, обнаружив за штурвалом мистера Оскала, он отказался от этой идеи. Он помнил, с какой молниеносной быстротой тот действовал во время их встречи у комнаты Алекса и тогда, когда метнул нож в стул. Алекс знал, что, пока мистер Оскал пристегнут ремнями в кресле пилота, в грузовом отсеке можно чувствовать себя в относительной безопасности. Но подходить ближе он не осмеливался. Даже с пистолетом это будет слишком опасно.

Алекс думал заставить мистера Оскала посадить машину в «Хитроу». С того момента, как они вошли в воздушное пространство Лондона, радио трещало, не переставая, и замолкло только тогда, когда мистер Оскал его выключил. Но ничего путного из этого бы не вышло. Пока они долетят до аэропорта, сядут, вырулят по полю, будет слишком поздно.

Вдруг, сидя и обхватив руками колени в грузовом отсеке, Алекс понял, что за тюки лежали рядом с ним на полу. Они и подсказали решение.

— Э — грх! — произнес мистер Оскал. Он повернулся в своем кресле, и Алекс в последний раз увидел его страшную улыбку, которую вырезал на его лице цирковой нож.

— Спасибо, что подбросили, — сказал Алекс и выпрыгнул из самолета.

В тюках были парашюты. Алекс заглянул в оба тюка и нацепил один на спину, пока они пролетали Рединг[23]. Хорошо, что потратил один день на подготовку к прыжкам с парашютом вместе с САС, хотя этот полет был даже хуже того, который он перенес над долинами Уэльса. На этот раз вытяжного фала не было. И никто не мог гарантировать, что парашют сложен правильно. Если бы ему пришел в голову какой-нибудь другой способ попасть в Музей науки через оставшиеся семь минут, он бы воспользовался им. Но такого способа не было. Алекс знал это. Поэтому прыгнул.

Очутиться за порогом оказалось не так уж и страшно. Ветер снова ударил в лицо, окунув его в головокружительную неразбериху. Он закрыл глаза и заставил себя сосчитать до трех. Дернешь за кольцо слишком рано, и парашют может зацепиться за хвост самолета. Но, даже помня об этом, Алекс вцепился в кольцо и дернул за него со всей силы, едва успев пробормотать «три». Парашют распустился, Алекса подбросило вверх, подвесные ремни врезались в подмышки и бока.

Самолет летел на высоте полутора тысяч метров. Открыв глаза, Алекс удивился тишине и покою вокруг. Он покачивался в воздухе под мирным сводом из белого шелка. Ему казалось, что он просто завис над землей и не опускается. Теперь город выглядел еще более далеким и нереальным. Были только Алекс, небо и Лондон. Он уже начинал наслаждаться прыжком.

И тут он услышал, как возвращается самолет.

Тот успел отлететь уже на пару километров, но Алекс видел, как самолет, резко накренившись вправо, заканчивал крутой разворот. Потом гул моторов усилился, и крылья выровнялись — самолет летел прямо на Алекса. Мистер Оскал не собирался так просто его отпускать. Самолет надвигался все ближе и ближе, и за стеклом кабины уже почти можно было разглядеть неувядающую улыбку дворецкого. Мистер Оскал намеревался протаранить его, искромсать в куски между небом и землей.

Но Алекс был готов к этому.

Он полез в карман и достал Game Boy. На сей раз картриджа внутри не было: однако, будучи еще в самолете, он толкнул кассету с Bomber Boy так, что она проскользила по полу. Вот где она была сейчас — сразу за креслом мистера Оскала.

Алекс нажал три раза кнопку START.

Картридж взорвался, застлав кабину облаком едкого желтого дыма. Его клубы распирали самолет изнутри, ломились в иллюминаторы и вырывались наружу через открытую дверь. Мистер Оскал исчез, растаяв в дыму. Крылатая машина зарыскала носом, потом нырнула вниз.

Алекс провожал взглядом падающий самолет. Он мог представить, как ослепленный мистер Оскал пытается вернуть управление. Самолет начал вращаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Надсадно завыли двигатели. Теперь он пикировал прямо в землю, отмечая свой путь вниз струей желтого дыма. В последние мгновения мистеру Оскалу удалось выровнять нос машины. Но было уже слишком поздно. Самолет врезался в пустырь в районе речных доков и исчез в огненном шаре.

Алекс взглянул на часы. Без трех двенадцать. До земли еще оставалось около трехсот метров — не успеть, если только он не приземлится у самого входа в музей. Алекс схватился за стропы, чтобы, управляя парашютом, попытаться найти самый быстрый путь вниз.

В Восточном зале Музея науки Ирод Саэль заканчивал свою речь. Для торжественной церемонии подключения «Громобоев» к единой сети зал полностью преобразили. Теперь прошлое в нем встречалось с настоящим: каменные колоннады соседствовали с полом из листов нержавеющей стали, хайтек — со старинными диковинами времен Промышленной революции.

В центре установили подиум для Саэля, премьер — министра, его пресс — секретаря и министра образования. Перед ними располагались двенадцать рядов стульев для журналистов, учителей, приглашенных друзей. Алан Блант сидел в первом ряду, как всегда, с каменным лицом. Миссис Джонс, вся в черном, с огромной брошью на лацкане, сидела рядом. На дальней стороне зала смонтировали помосты для телевизионных камер, развернутых сейчас в сторону Саэля, произносившего речь. Его выступление в прямом эфире транслировалось в школы по всей стране и записывалось для вечерних новостей. Со всех сторон за происходившим на подиуме наблюдали еще двести или триста человек, столпившихся на галереях второго и третьего ярусов. Речь Саэля сопровождалась работой диктофонов и вспышками фотоаппаратов. Еще ни одно частное лицо не делало стране столь щедрого дара. Это было значимым событием. На глазах присутствующих творилась история.

— …Сегодняшнее событие является заслугой исключительно господина премьер — министра, его, и только его, — говорил Саэль. — Я надеюсь, что, когда нынешним вечером он будет размышлять о том, что имело место сегодня по всей стране, господин премьер — министр вспомнит наши совместные дни в школе и все, что он тогда сделал. Думаю, сегодня страна сможет по достоинству оценить своего премьера. Об одном можно сказать с уверенностью: этот день навсегда останется в вашей памяти.

Он поклонился. Раздались жидкие аплодисменты. Премьер — министр озадаченно посмотрел на пресс — секретаря. Пресс — секретарь пожал плечами с плохо скрываемым раздражением. Премьер — министр занял место перед микрофоном.

— Даже не знаю, что и ответить, — пошутил он, и журналисты дружно засмеялись. Правительство пользовалось такой широкой поддержкой, что смеяться над шутками премьер — министра было в их же интересах. — Я рад, что у мистера Саэля остались такие счастливые воспоминания о наших школьных днях, и я также счастлив, что сегодня нам вместе с ним выпала честь внести столь жизненно важные изменения в судьбы наших учебных учреждений.

22

Око Лондона» («London Еуе», или Mille

23

Город близ Лондона.