Лилипут

— Вставай, Гэл! — И… слышится звук откупориваемой банки. — Ах! Вкусное пиво, Гэл! Присоединяйся!

Хокинс с трудом поднимает тяжелые веки, но у старика нет в руках никакой банки. Звук по-прежнему стоит в ушах, словно в доме появилось эхо.

— Вкусное пиво! — повторяет старик, и Гэл уже не задается вопросом, где же у него банка. Рук карлика не видно, он продолжает болтать ножками. — Присоединяйся, Гэл! Вкусное пиво!

Какая, к черту, разница, где банка, где сидит полоумный карлик и каким образом Гэл умудряется видеть его у себя в спальне? Главное — наконец промочить горло, иначе не стоит удивляться, если ему приснится что-нибудь еще пострашнее…

— Черт с тобой, — процедил Гэл. — Я встану, встану! Только заткнись, заткнись! Я не хочу тебя больше слышать!..

Гэл посмотрел туда, где вроде бы сидел старик. Это был невысокий прикроватный столик. Естественно, там не было никакого старика. «Наверное, — подумал Хокинс, — я не заметил, как проснулся». Рядом, мирно посапывая, спала жена, свернувшись у него под боком, словно нагулявшаяся кошка. Ветер швырял в окно сухие листья, шурша ими о стекло, завывал под крышей. Нигде не слышно никаких голосов. Гэлу очень хочется спать, но еще сильнее желание пить. Он даже улыбнулся. Вот поленился встать после занятий сексом, а теперь все тело горит, как будто лежал на солнцепеке.

Гэл осторожно выбрался из-под одеяла и, отыскав в темноте ногами тапочки, направился на кухню. Жажда мучила так сильно, что ему даже во сне хотелось пить, а какой-то карлик-старикашка требовал, чтобы он встал и выпил пива.

Что ж, неплохая идея! Он выпьет пива. Одна банка в холодильнике есть. Гэл вошел на кухню, не включая света, подошел к холодильнику и достал банку. И… — «Присоединяйся, Гэл!» — банка оказалась открытой. Гэл с недоумением уставился на отогнутое колечко, у него задрожали руки. «Присоединяйся!»

Гэл отлично помнил, как после ужина раздумывал, выпить пиво сейчас или оставить на утро. Затем, решив, что калорий на ночь принято более чем достаточно, захлопнул дверцу холодильника. Пиво осталось нетронутым. И вот теперь он держал банку, из которой явно кто-то пил. Гэл встряхнул ее. Судя по плеску, пива осталось чуть больше половины. Но в любом случае, банку кто-то открыл и приложился к ней. «Присоединяйся…» Пиво, недопитое пиво легонько плескалось в дрожащей руке Гэла, словно речная волна о борт лодки. «Присоединяйся! Вкусное пиво!»

Гэл — сам не зная, не ведет ли он себя по-идиотски, не притрагиваясь к пиву, — принялся усиленно припоминать, просыпался ли он уже разок этой ночью, в тщетной надежде, что все так и было и он просто забыл, как проснулся, пошел в кухню и выпил полбанки пива. Нет, этого не было, он не просыпался. Кто же тогда открыл банку? Может, это Салли решила побаловаться пивком? Гэл медленно покачал головой: жена на дух не переносила пиво. И никакие разговоры о том, что в некоторых странах Европы у некоторых женщин пиво — любимый напиток, не помогали. Салли только морщилась да называла этих женщин дурами. Нет, жена этого не делала. Гэл попытался унять дрожь. Пересохшее горло и требующий влаги организм не давали больше времени на раздумья. Он махнул рукой и, приложившись губами к банке, опустошил ее до конца. Сразу стало легче. В тот момент сомнения исчезли — удовлетворенный Гэл вернулся в спальню и заснул моментально, как после снотворного.

Сейчас, глядя в кружочек, где виднелась темная жидкость, Хокинс испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он не видел ничего дурного в том, что допил пиво. Вполне естественно, проснувшись ночью, забыть, что сам и начал банку. С другой стороны, оживший в памяти сон отдавал чем-то зловещим. Белобородый старик казался удивительно реальным. Конечно, это был всего лишь сон, и Гэл давно бы забыл о нем, если бы не опустошенная наполовину банка. «Присоединяйся», а перед этим отчетливый звук открываемой банки. Несмотря на кажущийся бред, пиво действительно кто-то выпил. В воскресенье утром, перед отъездом жены Гэл спросил ее, нет ли у них где-нибудь пива (хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос), Салли недовольно пробурчала, что, мол, сколько его можно пить. Гэл к этому времени совершенно забыл про сон, в котором белобородый старик предложил ему пиво. Салли уехала, и Гэл остался один. Днем он купил себе шесть банок пива. Следующей ночью он проснулся уже от голода. Но заглушил голод пивом. На этот раз он снова пил из уже открытой банки, но ничего странного в этом не усмотрел, так как помнил, что лично поставил ее в холодильник недопитой. Обычно Гэл допивал банку, но в тот вечер, едва приложившись к пиву, понял, что после сытного ужина любимый напиток тяжело идет. Теперь Гэлу стало казаться, что пива осталось меньше, чем было, когда он ставил банку. Предположение перерастало в уверенность, и он поставил свое пиво на пол возле дивана.

Гэл понимал, что, возможно, ошибается, но это уже превращалось в навязчивую идею. В его отсутствие кто-то притрагивался к пиву. Каким-то образом кто-то пробирался в дом и отпивал немного пива. Гэл опять почувствовал голод, и это привело его в отчаяние. Если бы рядом была жена, Гэл поговорил бы с ней, но он был один, а желудок, словно взбесившись, требовал пиши. Мужчину захлестнуло чувство страха. Он взял банку и жадно начал пить. Казалось, что пиво еще больше раздразнило аппетит. Гэл попытался думать о чем-нибудь другом, но перед глазами было только съестное. Попытка сосредоточиться оказалась напрасной, тогда Хокинс дал себе зарок, что ничего не возьмет в рот по меньшей мере до вечера. Однако на практике все оказалось гораздо сложнее.

Не больше десяти минут Хокинс боролся с собой, пытаясь заслонить стоявший перед его мысленным взором стол, ломившийся от яств, воспоминаниями приятных и не очень приятных эпизодов из своей жизни. Но желудок победил. Гэл не выдержал и почти бегом направился на кухню.

Как он ни спешил, но волей-неволей ему пришлось на минуту задержаться в прихожей, где его взгляд приковали к себе старые настенные часы, которые показывали без двадцати минут пять вечера. И они не стояли. Хокинс превосходно слышал их тиканье, а секундная стрелка, как рабочая лошадка, обегала очередной круг. Расширившимися глазами Гэл смотрел на часы, с трудом соображая, когда наступил вечер. Чертыхнувшись, он вернулся в гостиную, взял свои наручные часы и… без двадцати пять. Искать другие часы по дому не имело смысла. В то же время не было никакого смысла и в том, что он видел. Наручные часы шли точно. Хокинс вернулся домой около десяти утра. На диване он лежал максимум пятнадцать минут. В любом случае сейчас никак не могло быть больше одиннадцати часов. Недоумение переросло в панику. Она накатилась на мозг, словно грозный морской вал — на одиноко торчащий риф. Не давал забыть о себе и ноющий желудок. Но все же Гэл вспомнил!.. Вспомнил, о чем говорил в его кабинете Пит Андерсон, когда был еще жив. Он говорил что-то о времени. О том, что оно… с ним произошло нечто необъяснимое, и… Ледяные пальцы ужаса закопошились в волосах на затылке Гэла.

«Звонить Чарли, немедленно», — мелькнуло в голове.

Желудок наладил уже целый оркестр звуков. К этому добавилась сосущая боль. Мозг туманили воображаемые запахи пищи. Гэл нетвердой поступью, держась за живот обеими руками, чтобы уменьшить неприятные ощущения, подошел к телефону и набрал номер Лоулесса. Занято. Короткие гудки отдавались болью в желудке. В довершение всего тело охватила внезапная слабость, руки задрожали. Надо позвонить еще раз. Но Хокинс вдруг подумал, что у него не хватит сил добраться до кухни, если он промедлит еще минуту.

«Не уходи, Гэл, ни в коем случае не уходи, — шептал внутренний голос. — Дозвонись до шерифа, обязательно дозвонись».

Перед глазами неожиданно встал приснившийся белобородый старик в странном, безобразном колпаке. Старик смеялся. Это вызвало еще одно воспоминание, и Хокинс побелел. Пит Андерсон упоминал о таком факте, как чей-то смех, похожий на старческий. Его якобы слышала Миранда незадолго до смерти. Смех старика! У Гэла волосы на руках встали дыбом. Нет, без Чарли не обойтись. Его нужно предупредить, но желудок уже сводили судороги. Кухня или телефон? Кухня — телефон? С чувством, что делает роковую ошибку, Гэл направился на кухню. Он надеялся позвонить позже. Действительно, что ему может помешать? А теперь кушать, кушать… На столе на большом десертном блюде лежало два громадных сандвича. Желудок заработал еще сильнее. Гэл колебался лишь одну секунду. Никакие попытки убедить себя в том, что на столе прежде не было ни сандвичей, ни десертного блюда, не смогли бы его удержать.