Последнее решение

И тут все стало ясно. Даниель мгновенно понял, что удивляло его больше всего в странном языке спутника — непонимание самых простых метафор, сложности с возвратными формами глаголов и местоимениями. Он также понял, почему они обладали столь широкой свободой передвижения: за всем стояли дипломатические паспорта. Сейчас они ныряли к самому глубоководному центру на Мече.

Даниель повернулся к сидящему позади человеку. Человеку? Это тело, подвергнутое переделкам, уподобляющим его рептилии, несомненно, когда-то принадлежало человеку. Однако теперь было лишь носителем чужой личности. Зомби.

— Вы паркс, верно? — спросил Даниель.

Двойные веки спутника приоткрылись и отворились, узкие зрачки глядели прямо на Даниеля.

— Верно. Мы есть паркс.

Даниель попробовал встать, но не успел. Почувствовал холодную искру на шее, а потом его тело застыло. Парализованный, беспомощный, он смотрел, как чуждое существо запускает стартовые процедуры и как на дисплее глубины, расположенном в углу голоэкрана, появляются все более крупные цифры.

5

— Никто не знает, что я здесь, — просопела Дина, карабкаясь на кучу мусора.

— Не волнуйся. — Вердекс де Вердекс подал ей руку и потянул за собой. Я — сумасшедший, но не причиняю людям вреда.

— Это я могла бы причинить тебе вред. — Дина смахнула со лба прядку волос. — Например, притащив тебе на шею безопасников. Ведь вы здесь нелегально.

— Благодарю за заботу. — На болезненно худом лице Вердекса появилось что-то вроде улыбки. — Меня нелегко напугать. Я закален против страха.

— У тебя блокада мозга?

— Нет, дело не в психотропах или электронике. Просто я уже переболел этим недугом. Я уже боялся так, что, пожалуй, сильнее невозможно.

Примерно в тот же момент Дина услышала музыку.

— Что это?

— Музицируем. Музыка приносит искупление. Избавление.

Дина вздрогнула. Тон голоса Вердекса изменился. Мужчина выговаривал слова жестко, с напором, из которого ушла мягкость, а осталась только боль. Он напрягся, сжатые губы приоткрыли беззубые десны.

— Ты не играешь, верно?

— Нет. — Дыхание Вердекса выровнялось, на лицо вернулся покой. — Я слушаю. Как и они. Я восхищаюсь красотой.

— Какие они?

— Ох, пошли дальше. — Вердекс потянул Дину за собой. Они направились к источнику звуков, скрытому где-то между полупрозрачными наростами: фигурами из расплавленного камня — людьми, машинами, домами.

— Кто слушает, Вердекс? — Дина двинулась за ним. Она задала вопрос, хотя знала ответ. — Скажи, Вердекс.

— Ах, какая нетерпеливая девушка. Все-то ей надо знать сразу, все секреты хочет разгадать, узнать все ответы. Вдруг, сразу, теперь же. А ну, быстро, говори! — Вердекс снова начал дрожать. — Говори, что знаешь, говори, думай. Где, как, что. Говори, думай, мы увидим твои мысли, говори, быстро, говори, говори…

Дина остановилась. Культист что-то долдонил, повторяя бессмысленные слова и фразы. Стоит ли за ним идти? И вообще, надо ли было сюда приезжать? К тому же не оставив дома никакого извещения. Какой глупый поступок!

— Ах, господи, Вердекс, как хорошо, что вы передали нам всю информацию… — Вердекс осекся на полуслове. Остановился, повернулся к Дине. — Прости, пожалуйста. Очень прошу. Я уже взял себя в руки.

— Ты уверен?

— Да, да. Это все музыка. Мы давно не играли, давно не было столько инструментов, это меня настраивает, понимаешь. И нечасто появляется здесь кто-то, кто хочет слушать. Я просто разволновался. Ты должна понять, Среброокая, что я… — он замялся, как бы подыскивая нужные слова, — я просто ненормальный. Но прошу тебя, не бойся. Тебе действительно нечего бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого. Не обижу тебя.

— Чего ради я должна тебе верить…

— Не, должна, не должна, конечно, не должна. Но я-то знаю. Я был инструментом. Натянутым, как скрипичная струна. Как барабанная кожа. Как диафрагма певца. На мне играли. Если б я остался нормальным, я этого не пережил бы, не справился бы с ними.

— С кем?

— С ними. Сначала с ними, с инструменталистами. Потом с их примитивными последователями. Я захлопнул свой разум как орех. Порой его отворяю. Взгляни, у меня есть последователи. Здесь никогда никому не причиняли зла. Никогда. Смотри, это наш дом.

Они приближались к источнику музыки. Дина ожидала увидеть какой-нибудь проигрыватель и, быть может, с десяток подобных Вердексу субъектов. Поэтому когда ее глазам наконец предстал лагерь культистов, она онемела. Перед ней раскинулась необычная картина. Между навалами камней, холмами блестящего стекла и руинами домов она увидела небольшое возвышение, как бы сцену. На сцене стояло несколько модно одетых музыкантов, играющих на различных инструментах. Ниже танцевало множество людей.

— Иди, Дина, послушай музыку, — сказал Вердекс, — увлекая ее в самый центр скопища.

Потом они танцевали. Окруженные толпой людей, среди которых многие выглядели так же, как Вердекс, словно придерживались такой же убийственной для организма диеты. Они были истощены, угловаты, почти лысы, их губы едва прикрывали зубы, а кожа на лицах, казалось, вот-вот лопнет. Вероятно, они были слабы, потому что в их танце не было динамизма, увлеченности. Скорее — болезненная медлительность, наркотическое отупение.

Дина не совсем понимала свой страх — ведь она неоднократно общалась с переформированными людьми, выглядевшими куда более гротескно, нежели здешние. Когда она поделилась своим наблюдением с Вердексом, тот только покачал головой.

— Это потому, что ты подсознательно чувствуешь, что моих собратьев действительно изменил голод, а не хирургический инструмент. Что их состояние — следствие глубокой веры, а не мимолетного каприза. Что они общаются с богами, а не уверовали в миражи. Они — настоящие.

— Но зачем вы так поступаете, зачем мучаете себя?

— Мы — инструменты богов.

— Коргардов…

— Богов, могущественных и истинных. Не понимаешь? Это музыка богов! Как люди натягивают струны скрипок, чтобы извлечь из них чудный звук, так и боги натягивают нас, людей. Как инструменты.

— И слушают ваши вопли? — охнула Дина.

— Ах, девушка из прекрасного мира. А как объяснить это иначе? Все, что случилось с людьми и другими расами? Бездну страдания и паники, возбуждения и страха? Палачей, резню, погромы? Чем сильнее мы напряжены, чем сильнее нас согнут, тем лучше синхронизуют, тем более сладкозвучный конверт мы сможем подарить богам.

— Коргардам, — повторила Дина.

— Теперь владыки сочли, что пора кончать с импровизацией. — Вердекс де Вердекс не позволил сбить себя. — Они принялись обучать инструменты, натягивать струны, испытывать, чтобы выбрать лучшие. Они пришли к нам. Мы не видим этой симфонии, а может, видим, да не понимаем…

— Так же, как человек не видит всех цветов, различаемых пчелой? И не слышит звуков, существующих для собаки?

— Ты умна, но твой разум замкнулся в клетке глупостей. Почему цвет? Почему звук? Почему запах? Другие раздражители, другие чувства, другое восприятие реальности… Это боги, девушка с серебряными глазами. Ты-то должна лучше понимать, что одно и то же каждый воспринимает по-разному.

Дина ответила не сразу. Ей показалось, что она вот-вот, возможно, начнет понимать, отыщет нужное слово, отворяющее пространство новых ассоциаций и знаний. Да, оно всплыло.

— Аура. Ты считаешь, что для них изменения состояния ауры живых существ могут быть аналогами нашего искусства? Что преобразование ауры человека, вызванное изменением состояния его организма, может давать им эстетические ощущения? Ты действительно так считаешь?

— Аура! Аура! — Вердекс пытался подражать ее голосу. — Может, аура, что мы знаем о ней? Ведь мы исследуем ее едва несколько десятилетий. А может, что-то совершенно иное, что-то, чего мы не видим, не ощущаем… Мы — их барабаны, их скрипки, их трубы. А может, полотно или каменная глыба, которую следует отесать.

— Они не могут быть совершенно другими. Они не такие.