Женщина с берега

— Он работает в должности мастера? — спросил Андре, считая, что за тринадцать лет тот должен был продвинуться по службе.

Женщина робко улыбнулась.

— Мастера? — сказала она. — Разве он может быть мастером? Он, как всегда, стоит у плавильной печи…

Стало быть, никакого прогресса у Эгиля Холмсена не наблюдалось. Нет, и в тот раз, когда Петра ждала от него ребенка, он тоже не проявил особой инициативы. Он просто зачал этого ребенка, и этим все ограничилось. А потом? Склонился перед волей родителей. Стал считать Петру падшей женщиной…

Андре не испытывал теплых чувств к этому неизвестному ему Эгилю.

Лучше всего было бы посетить его на рабочем месте, его молодая жена не должна была страдать из-за его прошлых прегрешений или слабостей.

На чугунолитейном заводе был как раз обеденный перерыв, так что Эгиль Холмсен смог выйти к нему.

Лицо Эгиля Холмсена, покрытое копотью, потом и сажей, было не лишено привлекательности, выдавая вместе с тем человека безответственного и легкомысленного. Казалось, ничто в этом мире не вызывало у него интереса. То, что работа на чугунолитейном заводе не делала человека богатым, Андре понял сразу, увидев дом Холмсена, но ведь можно было что-то сделать…

Нет, он не имел права осуждать других.

Эгиль Холмсен ему явно не нравился.

Поэтому его голос звучал более агрессивно, чем он сам того желал, когда стал излагать цель своего посещения.

Вкратце изложив суть дела, он добавил:

— Ряд признаков свидетельствует о том, что ребенок, которого родила Петра Ольсдаттер, принадлежал к моему роду. Теперь я должен выяснить это, поэтому мне хотелось бы узнать больше о вашем происхождении и о происхождении Петры.

— Зачем вам это? — равнодушно и кисло произнес Эгиль Холмсен.

— Речь идет о наследстве, — сухо ответил Андре. В глазах Эгиля Холмсена зажегся огонек. Это был первый признак жизни, замеченный в нем Андре.

— И что же это за наследство?

— Я пока не имею права говорить об этом. Мне нужно сначала найти наследников.

Он уже понял, что возможность получить деньги располагает людей к разговору.

Теперь литейщик смотрел на него почти с интересом.

— Как вы смогли узнать об этом? Андре заранее предвидел этот вопрос.

— Тело ребенка имело определенные отличительные признаки, — сказал он, — которые встречаются только у представителей нашего рода. Вы позволите мне задать вам несколько вопросов относительно вашего происхождения?

— Да, да, — почти нетерпеливо произнес тот. Держа наготове записную книжку, Андре спросил:

— Как звали ваших родителей и где они жили?

Ответ последовал незамедлительно. Названные имена ничего не говорили Андре, но он все же записал их вместе с адресом. Отец его уже умер, в живых осталась только мать.

— А как звали ваших бабушку и дедушку? Этот вопрос вызвал у литейщика раздражение.

— Я не помню этого, черт возьми! — ответил он. — А впрочем, деда моего звали Гудбранд.

— Возможно, ваша мать знает об этом?

— Возможно. Значит, мы с вами родственники?

— Пока я не могу этого сказать, мне нужно вернуться в прошлое.

— А стоит ли затевать все это? В глубине души Андре горячо желал, чтобы Эгиль не оказался его родственником.

— Стоит ли? — воскликнул он. — Если бы не стоило, я не стал бы предпринимать такое длительное путешествие.

Ответ понравился Эгилю. На его покрытом сажей лице появилась слащавая улыбка.

— Хорошо, спросим мать! Она наверняка знает об этом.

— Спасибо, я так и сделаю. Нет ли у вас братьев и сестер, которые больше знают о своей семье?

— Братьев и сестер? — фыркнул Эгиль. — Целых одиннадцать штук! Но им ничего об этом не известно. Нужно спросить мать!

Одиннадцать?.. И трое собственных детей.

И тут, посреди закопченной и грязной улицы Трондхейма, Андре понял, что Эгиль исключается: потомок Людей Льда не мог иметь одиннадцать детей. Но он решил все-таки поговорить с его матерью.

— Петра говорила что-нибудь о своем роде? О своих родителях или сверстниках?

Эгиль подозрительно взглянул на него. Ему не хотелось иметь соперников.

— Нет, Петра ничего об этом не говорила, — ответил он. — Мы с ней вообще ни о чем не разговаривали.

Андре мог себе это представить. Возможно, Петре и хотелось с ним поговорить, но этот тип был не из тех, кто склонен терять время на подобные пустяки.

Андре был воспитанным молодым человеком, но теперь ему очень хотелось дать этому человеку оплеуху.

Но так поступать не следовало.

Наконец он снова очутился в центре города. Этот несимпатичный Эгиль не мог быть представителем Людей Льда. Все дело было в самой Петре.

Кто мог знать о ней больше?

Ему казалось, что руки хватают воздух, пытаясь нащупать какую-то путеводную нить.

Кто знал Петру раньше?

Ее первый любовник?

Маловероятно, что он мог бы что-то рассказать.

С озабоченным видом Андре явился в контору, где был днем раньше. Дама за конторкой моментально узнала его.

— Ну, как дела? — спросила она.

— Пока никак, — признался он и рассказал ей, что он делал и что узнал.

— Тогда я не вижу иного выхода, кроме как обращения к церковным записям, — сказала она. Андре кивнул.

— Я и сам думал об этом.

— Контора окружного священника сегодня закрыта. Она откроется завтра в одиннадцать утра. Но я сама кое-что разузнала здесь, в канцелярии. Вы, надеюсь, не против?

— Разумеется, нет.

Взглянув на нее, он заметил, что что-то в ней переменилось со вчерашнего дня. Может быть, прическа? Или дело было в платье? Лорнета при ней не было.

— Что же вы обнаружили? — спросил он.

— Я поговорила с человеком, который знал Уле Кнудсена при жизни.

— Отца Петры? Превосходно!

— Несколько его родственников тоже могут вам рассказать о Петре.

В сознании Андре зазвучал предупредительный сигнал: несколько родственников, это уже никуда не годилось.

— Родственников по линии отца или матери Петры?

— По линии отца. Братья и сестры Уле Кнудсена уже умерли, насколько мне известно. Но живы их дети, двоюродные братья и сестры Петры.

Глубоко вздохнув, Андре сказал:

— Тогда нам следует исключить Уле Кнудсона, он не является моим родственником. Она изумленно подняла брови. Он тут же пояснил:

— В нашем роду не заводят много детей. Чаще всего имеют одного ребенка, изредка — двух. И один-единственный раз у одного было трое детей. Такое трудно себе представить!

— Странный у вас род, однако!

— Да, мы тоже так считаем. Но что есть, то есть.

— Значит, вы полагаете, господин Бринк, что если Петра и происходит из того же рода, что и вы, то по материнской линии?

— Именно так!

— Значит, нужно узнать имя жены Уле Кнудсона, — загоревшись возможностью предстоящего поиска, сказала она. — Оно должно быть записано в церковных книгах. Но около пятнадцати лет назад в доме, где располагалась контора приходского священника, произошел пожар. Часть бумаг сгорела. Не знаю, как обстоит дело с церковными книгами. Никто ничего не знает о жене Уле Кнудсона, потому что она умерла рано и была не из этих мест.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы тратите свое время на эти хлопоты.

— Не беспокойтесь об этом! А теперь я пойду с вами в церковную контору. Пройдем через задний ход, а то здесь всегда толпятся люди, даже в нерабочее время.

Андре охотно последовал за ней через лабиринты коридоров административного здания.

— Кстати, — сказала она. — Я узнала еще, кто был отцом первого ребенка Петры. Но, может быть, вас это не интересует?

— Собственно говоря, нет, но этот человек, возможно, знает что-то о Петре, а это бы нам пригодилось. Вы просто ангел, фрекен… Да, как ваше имя?

— Микальсруд. Нетта Микальсруд. Остановившись в пустом коридоре, она добавила, понизив голос:

— Его зовут Теодор Брандстедт, это известный политик. Он заведует школьным образованием в городе и метит по меньшей мере в бургомистры. Я хорошо знаю его по работе и он меня просто… удивляет.