Глубины земли

— Нильссон обо всем позаботится, если понадобится помощь, попросите его! Я вернусь в конце недели, на этот раз с семьей. С матерью и двумя сестрами. Им иногда нравится подышать деревенским воздухом.

И он заторопился к выходу.

Да, она чувствовала, что от нее как будто поспешили отделаться. Ей казалось, что он мог бы встретить ее и получше. Было очевидно, что она тогда, шесть лет тому назад, не произвела на него особого впечатления — во всяком случае, не такое ошеломляющее, как он, перевернувший ее бедную детскую душу.

— У директора Брандта много дел, — улыбнулся Нильссон так широко, как только мог. — Разумеется, большинство дел он оставляет на меня.

Он быстро оглядел ее, и кончик языка молниеносно облизал по-детски пухлые губы.

— Мне бы очень хотелось поскорее увидеть мою комнату, — сказала она как можно дружелюбнее. — И еще я хотела бы узнать, где будет школа.

— Конечно! Конечно! Пойдемте! Он взял со стола связку ключей и загремел ими с важным видом.

— Неужели вы, и правда, можете учить? — спросил он своим масляным голосом. — Барышня, вы сами выглядите не старше школьницы.

Анна-Мария предположила, что ему лет 35—40. Перезрелый церковный ангелочек, тешащий себя пирожными и прочей нездоровой пищей. Интересно, как это ему удается — на скромное жалованье конторщика. «Вполне безобиден», — подумалось ей тогда.

Позднее она станет думать иначе.

Они вышли через дверь, он нес ее саквояж — этого она не ожидала — и, пока закрывал дверь, коротко рассказала ему о своем образовании. Они завернули за угол.

— А где я буду жить?

— У Клары Андерстдаттер. Третий дом отсюда. Ей позволили остаться жить в Иттерхедене, потому что она стирает одежду парням и моет полы. Но ее муж, который работал здесь, удрал от нее с женой Клампена, так что, по правде говоря, она не имеет права занимать дом. Поскольку у нее нет мужа, который работал бы на шахте. А Клампену, когда сбежала жена, пришлось вернуться в бараки. Но давайте сначала посмотрим класс, раз уж мы все равно здесь.

Анна-Мария пришла в некоторое замешательство — было похоже, что он имел в виду пустой склад, куда она по ошибке забрела раньше. По дороге Нильссон болтал без умолку:

— Барышня должна остерегаться здешних мужиков. У них не такие манеры, как у нас. Неотесанные плебеи!

— Я буду осторожна.

— Мы ведь ждали кого-нибудь постарше. Внезапно она спросила:

— Может быть, не всем вообще нравится, что здесь будет учительница? Может быть, они предпочли бы учителя?

— Да нет, это только Коль, этот грубиян, все-то он выпендривается. Не беспокойтесь.

— Коль?

— Да, горный мастер. Именно он настоял, чтобы у здешних детей была школа. Бисер перед свиньями, если позволите сказать, что я думаю.

Он открыл дверь в то же пустое, отвратительное, гулкое помещение, в котором она уже побывала.

— Да, вот и наша классная комната. Коль обещал, что к среде здесь будут скамейки и кафедра. Тогда барышня сможет начать уроки.

Она подавленно осмотрелась. Здесь никогда не будет уютно, а это, по ее мнению, было для школы невероятно важно. Все казалось ветхим, заброшенным, а главное — здесь было холодно.

— А как здесь будет зимой? — смиренно поинтересовалась она. — Здесь есть отопление?

— Все будет сделано, он обещал.

— Коль?.. Это имя или фамилия?

— На самом деле, его зовут по-другому, но это слишком трудно выговорить. Он из валлонов, бельгийских кузнецов, которые перебрались в Швецию в 17 веке.

Анна-Мария кивнула. Она слыхала об этом.

— А разве они не живут своей общиной?

— Да, поэтому у мастера все еще иностранное имя. Гийом Симон, так, кажется, его зовут. Но как простые шахтеры смогут выговорить такое? Поэтому его зовут просто Коль Симон, или еще проще — Коль[2], он такой черный.

— Черный — в каком смысле?

— Волосы и глаза. И он жуткий грубиян. А когда разозлится, то просто опасен. Но в шахте он настоящий мастер своего дела.

«Да уж, точно, грубиян», — подумала она — ей уже пришлось слышать его голос. Вполне достаточно, чтобы сложилось определенное мнение.

— Хорошо, — произнесла она растерянно, бросив последний взгляд на кажущееся совсем безнадежным помещение. — Посмотрим теперь мою комнату?

Нильссон вновь галантно поднял ее саквояж и открыл дверь.

— Тяжелый, — заметил он.

— Там книги, — сухо ответила она.

На это ему сказать было нечего.

Они шли по высушенной осенней дороге — или улице, если говорить красиво, — и Нильссон продолжал болтать.

— Когда директор в отъезде, ответственность за контору, конечно, на мне… Вот тут в первом доме живет Густав, кузнец. У всех его детей чахотка… Я думаю, директор Брандт мной доволен. Ему сейчас нелегко, поэтому надо с пониманием относиться к тому, что он большинство дел переложил на мои плечи.

Анна-Мария кивнула:

— Да, он овдовел, я знаю.

— Какая трагедия, — с пафосом сказал Нильссон. — Такая прелестная жена! Умерла при родах. Да, конечно, это случается, но она была настоящий ангел! Здесь, во втором доме, живет Севед. Когда он в шахте, к жене наведываются хахали. Никто уже и не знает, и меньше всех она сама, кто отец младшенького. Ну! Вот мы и пришли. А вот и Клара, у которой барышня будет жить. Добрый день, Клара, я привел тебе жиличку.

Унылого вида женщина, стоящая в дверях, не ответила, а только с кислой физиономией кивнула Анне-Марии и жестом пригласила ее войти.

— Ладно, тогда я пошел назад в контору, — заявил Нильссон. — У меня там куча дел.

Клара пробормотала: «Балаболка в штанах», идя по коридору перед Анной-Марией. Коридор был темный, краска на стенах облупилась, но пахло чистотой. Клара, женщина, возраст которой определить было абсолютно невозможно, открыла одну из дверей.

— Вот комната, если барышне будет угодно, — агрессивно пробормотала она.

Могло быть и хуже. Мебель довольно простая — кровать, стол, стул и умывальник. Самодельный комод с изречением из библии наверху. Цветок на окне.

Анна-Мария повернулась к ней и застенчиво улыбнулась:

— Здесь замечательно. Вы очень чистоплотны, фру Андерсдаттер. Везде такая чистота!

— Стараюсь, — ответила Клара без улыбки.

— Больше и сделать нельзя, — улыбнулась Анна-Мария.

— Иногда и этого недостаточно. Барышня будет есть с нами или заботиться о себе сама?

Анна-Мария помедлила.

— Если я вас не слишком обременю, я хотела бы обедать, когда буду возвращаться из школы. С остальным — завтраком, ужином и едой в школе — я справлюсь сама.

Клара сухо кивнула.

— Тогда придется платить больше. Я имею в виду — за обед. За комнату платит шахта.

— Хорошо. Как мы договоримся?

Анна-Мария предложила сумму, услышав которую, Клара приподняла брови. Девушка из рода Людей Льда слабо разбиралась в значении денег, во всяком случае — для обычных шведских рабочих. Нельзя сказать, чтобы названная Анной-Марией кругленькая сумма не понравилась! За нее хозяйка предложила дополнительные услуги: чашку кофе по воскресеньям, да и просто по вечерам иногда. Анна-Мария поблагодарила за это.

— А у вас есть дети, Клара?

— Четверо. Но в школу пойдет только старшая. Остальные еще слишком малы.

— Буду рада с ними познакомиться, — сказала Анна-Мария, ослепительно улыбаясь.

— Барышня, наверное, хочет распаковать вещи, я пойду. А потом она может прийти на кухню, я покажу удобства и приготовлю что-нибудь перекусить. Барышня, наверное, проголодалась?

— Да. Я так ужасно нервничала весь день. Оказаться в незнакомом месте, встретить новых людей.

— Барышня очень молоденькая.

— Девятнадцать лет. Но я уже давно живу самостоятельно, так что справлюсь.

— Уж слишком вы хорошенькая. Зимой может быть много разговоров. Мужики ведь головы теряют из-за девушек.

— Здесь? — удивленно спросила Анна-Мария. — Нет, парни на меня никогда не глядят больше одного раза.

2

Уголь.