Страница 15 из 53
Отыскивая исчезнувшего вдруг из поля зрения амбу, он осматривал каждое дерево, каждый куст, каждую гущу кустарников, чувствуя, что тигр где-то здесь, совсем рядом. Он заметил его сразу всего — от головы до хвоста! Тот лежал в тени вздыбленных корней большого свалившегося кедра, всего метрах в двадцати. И невозмутимо разглядывал человека, лишь чуть-чуть пошевеливая черным кончиком хвоста.
Тигр был слишком самоуверен. Он прекрасно чувствовал, что человек наполнен страхом, и наслаждался властью над ним. В мозгу Гены этаким чертиком замельтешил вопрос: «Может, тут неласковая моя судьбинушка?» А когда тигр, высоко подняв голову, засверлил пленника пронизывающим взором, он элементарно затрясся. Но взяв себя в руки, принял единственно верное решение: пока не поздно, слезть с дуба, мчаться к речке и одолеть ее в надежде, что тигр в воду за ним не последует. А тропой на другом берегу развить максимальную скорость в сторону кордона. С ором. С угрозами супостату. Ведь не тронул же, когда стал тушить пожар. Ну а в крайнем случае можно вскочить на другое дерево.
Тайга есть тайга, мало ли что… Гена давно научился сопротивляться страху. Бывало, волосы на голове топорщились, коленки подрагивали и к горлу нечто подкатывало… Но он не выпускал себя из рук, всегда контролировал свое поведение. Теперь же он держался только потому, что пребывал в уверенности: взрослому тигру по деревьям лазать не дано.
А тигр между тем встал, блаженно потянулся, глубоко проседая на вытянутых вперед лапах, сладко зевнул, как бы демонстрируя устрашающую глубину пасти и смертоубийственные зубы… И преспокойнейше зашагал к старому дубу, все так же слегка приседая, вытянув вперед голову и не спуская с человека определенно чего-то ожидающих внимательных глаз.
Он долго обнюхивал оброненную у дуба шапочку, затем резким рывком вздыбился, подняв лапы и вонзив когти в кору — поболее чем на трехметровой высоте. Фонтан флюидов человечьего страха шибанул зверю в нос, он опустился на четыре лапы, отошел немного… Но тут же решительно прыгнул к комлю дуба, снова вздыбился и… неожиданно легко полез вверх по дереву — почти как старый леопард.
Что было потом, Гена запомнил смутно, но в память навечно врезалось, как агрессор дотянулся к его ногам лапой… с убранными когтями… и ощупал кеды, при этом вроде бы приветливо и успокаивающе улыбаясь. Гена подтянул ноги под себя. Тигр закарабкался выше. Полез вверх и Гена, в страхе радуясь мелькнувшей мысли: «Просто коснулся ноги, хотя легко мог сдернуть меня вниз — значит нет у него злых намерений…»
Кто скажет, чем бы закончилась тигриная забава, если бы не случайность. Когда зверь добрался до развилки, в которой только что восседал человек, укарабкавшийся почти на вершину дерева, отвилок не выдержал его двухцентнеровой массы и с оглушительным треском обломился. Через мгновение амба уже прытко мчался прочь, поставив хвост свечой и беззлобно рыкая.
Гена проворно соскользнул с дуба и — дай бог ноги. Птицей рванул он к речке, ловко спрыгнул с крутого, довольно высокого откоса, стремительно форсировал горный поток и заспешил другим берегом к кордону. Довольный собою, он на всякий случай оглянулся: амба — на противоположном берегу. Так они и неслись вдоль речки: одним берегом — еще не освободившийся от страха человек, другим — вроде бы резвящийся царь зверей.
Напротив кордона Галкин стал кричать и бросать в тигра камни. Вышел напарник и удивился: «Чего орешь?» — «А ты погляди вон туда!..» Под выстрелами амба с достоинством, без зла и поспешности, удалился восвояси…
Егерь-лесник Гена Галкин все так же любит тигра, еще упорнее познает его повадки, но сказать ему «Здравствуй, амба!» уже не желает. Потому что, считает он, по сию пору люди не сумели изучить лютого зверя до истоков естества, много еще в этом хищнике тайн, в том числе и за семью печатями…
Вечерние беседы
Долгими зимними вечерами, когда после трудного дня в таежной избе на широких нарах улягутся отдыхать давние друзья-охотники, о чем только не заходит разговор, какие только удивительные случаи не вспоминаются.
…В тот памятный вечер речь шла о встречах с тигром и его противоречивых повадках. Было много примеров и свидетельств бесстрашия амбы, но говорилось и о его осторожности, переходящей порою в нечто вроде трусости… Один рассказывал о благородстве царя уссурийской тайги, о том, что он с некоторых пор как бы соблюдает в отношениях с человеком нечто вроде вооруженного нейтралитета — не страшится, но и не трогает. И вслед за тем в тесном избяном сумраке звучало противоположное: мол, нагло встал полосатый поперек пути таежника или в открытую пришел прямо к жилому зимовью со столбом дыма из трубы, да не обязательно с намерением утащить собаку или за что-то наказать ее хозяина, непочтительно с ним обошедшегося, а вот взял и дерзко пришел без всякой причины. Но этого рассказчика нетерпеливо перебивает другой: «Не согласен! Для таких визитов всегда есть повод! Хотя бы в том он, что тигр всегда считает себя хозяином собственных угодий, а появившихся в них людей — бездомными пришельцами, которых, по тигриным законам, положено решительно прогонять… Особенно когда копытного зверя становится мало, а человек стреляет его без меры. И разве трудно понять неудовольствие этого мясоеда?»
…Я люблю слушать такие беседы прежде всего потому, что не раз убеждался в глубоких знаниях промысловиками повадок диких животных, их тонкой наблюдательности. В этих разговорах нередко открываю для себя что-то новое. Однажды старый потомственный охотник, отдавший таежному промыслу всю свою долгую жизнь, удивил меня своим «словом» в такой же вот долгой беседе в жилом вечернем сумраке почерневшего от долгого времени зимовья.
«Вот говорят и пишут, — шевельнул он затянувшуюся тишину, — что тигрица не подпускает к своему выводку самца, и даже отца детей своих, потому что он-де и слопать малышей горазд. Ну а чтоб помочь подруге прокормить подросших прожорливых детей — ни-ни! Куда там! Лишь ею добытое, дескать, отобрать горазд!.. Но вот слушайте… Сам видел. В бинокль с обрыва… Принес к логову под комлем громадного дерева тигр-кот непочатую косулю, положил ее прямо перед головой ко всему изготовившейся тигрицы и довольный улегся рядом с нею… И как же на него набросились примерно трехмесячные тигрята! Как заиграли с ним! За хвост теребят, о бока трутся! А он счастливо жмурится и блаженствует. Даже их мордашки облизать норовит!.. Мать начала есть косулю, котята на свеженину тоже набросились, а он глядит на них и, казалось мне, улыбается… Зимой же по следам я много раз убеждался, что этот котяра вместе с матерью детей охотился и носил добычу в логово, а к весне стал помогать ей обучать наследников охоте…»
Я на этот рассказ хотел было высказать свое уточнение, однако меня опередил более нетерпеливый слушатель: «Да что ты, дед, говоришь! Я вот сам «видел» по следам, как самец пришел в логово в отсутствие тигрицы и задавил тигрят. Всех троих! И ведь не стал есть их, задавил и ушел!» Согласился старик: «Бывает и такое, разве же я спорю… У них, у тигров, всякое случается. Как и у людей: хорошие есть отцы и плохие. Но своих деток, думается мне, тигр жизни не лишает. Давит чужих. Да и не всегда давит, а когда тигров много развелось и всем места уже не хватает… Или с кормами потяжелело… Или такое случается: оказался молодой тигр как бы верховодом над соседними тигрицами, вместо их состарившегося хозяина стал им мужем. Или погиб тот. Тогда молодой «освобождает» своих жен от детей почившего отца…»
Однако затеял я этот рассказ ради другого… Мой давний добрый приятель, занимавший важный пост в одном из солидных управлений охотничьего хозяйства, поведал при мне однажды о случившемся с ним горе. Само по себе то событие не оказалось новостью, но важно было, что свалилось оно на высокого начальника по части охраны природы и ее рационального использования.
«Видит Бог, — тихо начал он, — скажу вам правду. Двадцать лет я был ярым сторонником безоговорочной охраны тигров и за всякое поползновение на них старался наказать построже. Собаку задавил и съел? И другую? Ну что же, судьба их такая. Ты, мол, знаешь ведь, что тигр не терпит псов, как и всю волчью родову, состоящую в вечной вражде с родовой кошачьей, а собачатину дюже уважает… Разве можно ставить жизни собаки и тигра на одну полку? Закон для кого писан? Отчего во всех Красных книгах значится тигр, а пес — ни в одной?.. Но пришел срок и мне потерять преотличнейшую лайку, самим выращенную, воспитанную, обученную и натасканную… Любимым другом всей семьи ставшую… И скажу честно: увидь я того тигра в минуты охоты на собаку или вскоре после того, застрелил бы, не раздумывая. Только тогда я вспомнил мудрую восточную поговорку: «Волк остается волком, если он и не съел твою овцу». Но послушайте все по порядку.