Семь фантастических историй

Ну, а теперь, когда я вам это все рассказала?

Ваша милость, — сказал молодой человек, немного поразмыслив, — я понял, как плодотворна мысль о том, что все мы в долгу перед женщинами.

Вы честный молодой человек, — сказала фрекен Малин, — Вот бок у вас и свервит в том месте, где когда-то у вас ребро удалили.

— Да будь я в этом замке Ангельсхорн, — продолжал он в глубоком волнении, — я вы с радостью умер за эту женщину.

— Послушайте, Йонатан и Калипсо, — сказала фрекен Малин, — грех и кощунство будет, если вы умрете невенчанные. Вас сюда привело из Ангельсхорна и из Ассен друг к другу в объятия. Вы принадлежите ей, она вам, а уж мы с его преосвященством вам здесь за родителей и дадим наше благословение.

Молодые люди молча смотрели друг на друга.

— Если кто-нибудь посмеет сказать, — объявила фрекен Малин, — что вы не ровня ей по рождению, я отвечу, что оба вы принадлежите высокому рыцарскому ордену, который зовется Рыцари Сеновала в Нордернее и который запрещает своим членам брак на стороне.

Девушка в смятении поднялась со своего места и преклонила колени.

Видела ты, Калипсо, — обратилась к ней фрекен Малин, — как он увязался сюда за тобой и как, когда он услыхал, что ты здесь остаешься, никакими силами нельзя было заманить его в лодку? Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.

Это правда? — спросила девушка, устремив на молодого человека такой отчаянный взгляд, будто вея жизнь ее зависела от его ответа.

Правда, — сказал Йонатан. Правды в этом было немного. Он прежде просто не замечал Калипсо. Но сила воображения фрекен Малин могла хоть кого увлечь. Лицо девушки при этих словах вдруг побледнело, все просияло жемчужной бледностью. Глаза у нее стали больше, темней. Они взошли над Йонатаном, как две звезды, во влаге более драгоценной, чем слезы, и при виде этого овновленного лица он упал перед ней на колени.

Ага! Йонатан, — сказала фрекен Малин, — готовы ли вы на коленях благодарить барона Герсдорфа за предпринятые ради вас труды?

— Да, — сказал молодой человек.

— А ты, Калипсо, — спросила она девушку, — хочешь ли ты, чтобы он вот так и глядел на тебя во веки веков?

— Да, — сказала девушка.

Фрекен Малин посмотрела на них с торжеством.

— А теперь, ваше преосвященство, — сказала она кардиналу, — согласны ли вы оввенчать этих двоих, которые так в этом нуждаются?

Глаза кардинала испытующе вглядывались в лица двоих, пламеневшие, будто вблизи большого костра.

— Да, — сказал он. — Поднимите меня.

Будущий жених помог ему встать на ноги.

Вас обвенчает кардинал, — сказала фрекен Малин, — и Нат-ог-Даг на вашей свадьбе — подружка невесты, а такого больше уж никому не дождаться. Ваш брак будет покрепче скучных союзов, какие то и дело заключаются вокруг. ибо вы будете смотреть на нее, слушать ее, понимать со всей той силой, которую намеревались вложить в свой прыжок с Лангевро. Одного поцелуя довольно, чтобы зачать двойню, а к рассвету вы сможете справлять золотую свадьбу.

Ваше преосвященство, — сказала она кардиналу, — обстоятельства несколько необычны — ведь едва ли стоит нам заботиться о продолжении рода, раз лодка все равно больше народу не выдержит, да и опасность нарушения супружеской верности тут, мне кажется, невелика, что же до совета не разлучаться — едва ли мы могли бы его преступить, если в даже и захотели, — а потому, я думаю, вам придется сочинить новый чин венчания.

— Да, видимо, так, — сказал кардинал.

Чтоб расчистить место посредине, фрекен Малин подняла в своей костлявой руке фонарь, а Калипсо отодвинула в сторону хлеб и кувшин. Пес встал при этих перемещениях, беспокойно всех обошел и в конце концов решил обосноваться у ног молодой невесты.

— Встаньте на колени, дети мои, — сказал старик священник.

Он поднялся. Он казался очень высоким в сумраке сеновалa. И тут они услышали вздохи и пение волн, ибо усилился ветер.

— Нынче ночью, — очень медленно проговорил кардинал, — я не могу призвать величавый храм и благочестивое собрание во свидетели совершаемого таинства. У меня нет времени вас наставить и приготовить к обязанностям супружества. А стало быть, вы должны принять на веру все, что я вам сейчас сообщу. — Он помолчал немного и продолжал: — В обоих вас, я заметил, пошатнулась вера в справедливость и разумность жизни. Имейте же веру в меня. И я помогу вам. Есть у вас кольцо?

Кольца у них не оказалось, и это сконфузило и опечалило их, но фрекен Малин сняла с пальца перстень с великолепным бриллиантом и передала кардиналу.

— Йонатан, — сказал он. — Надень это кольцо на палец своей невесте.

Йонатан так и сделал, и кардинал положил обе руки на головы врачующимся.

Йонатан, — снова сказал кардинал, — Веришь ли ты, что женат?

— Да, — сказал Йонатан.

— А ты, Калипсо? — спросил кардинал у девушки.

— Да, — шепнула она.

— И что отныне, — сказал кардинал, — вы должны любить и почитать друг друга, покуда смерть вас не разлучит, и будете друг другу принадлежать даже и в смерти, и в жизни вечной?

— Да, — отвечали они.

— Стало быть, вы настоящие муж и жена, — сказал кардинал.

Фрекен Малин стояла подле, держа светильник, как истинная Сивилла.

Часы отдыха на сеновале не подкрепили кардинала, силы, кажется, изменяли ему. Движения его были более неверны, чем тогда, когда он вышел из лодки. Он как-то странно раскачивался в такт пению волн.

— Что до супружества и любви, — сказал он, — полагаю, оба вы мало о них знаете?

Молодой человек покачал головой.

Я не могу, — снова сказал кардинал, — призвать Святое писание и отцов Церкви во свидетели. Я не могу даже, до того я устал, вспомнить примеры, какие послужили бы вам для просвещения и назидания. И опять вам придется без доказательств положиться на старика, который всю свою долгую и вренную жизнь положил на изучение божественных предметов. И, поверьте мне на слово, брак илюбовь — предметы вожественные. Веруешь ли ты в их божественность, Йонатан?

— Да, — сказал Йонатан.

— А ты, Калипсо? — спросил он невесту.

— Да, — сказала она.

— Вот и все, — сказал кардинал.

Кажется, он не собирался ничего более добавить, и молодые супруги вскоре поднялись, но они слишком были взволнованы, чтобы сдвинуться с места. Они стояли и смотрели друг на друга впервые после того, как их позвали венчаться, и единственный взгляд этот овоих избавил от неловкости и неуверенности. И они вернулись туда, где сидели прежде.

— Что касается до нас с вами, ваша милость, — адресовался кардинал через их головы к фрекен Малин, очевидно позабыв, что уже он не на амвоне, и продолжая говорить с той же торжественностью, что и во время венчания, — то, поскольку мы здесь с вами лишь зрители, но о любви и браке знаем все же побольше, нам стоит поразмыслить о том, как предметы эти, ни с чем иным несравнимо, свидетельствуют о безумной отваге, увлекшей Творца, когда он создавал мир. Кто из нас не баловался мыслью о том, какой мир создал вы он сам? Папа, помнится, шутки ради, предложил эту идею на мое рассмотрение, когда я был молод. Я тогда решил, что, обладай я всемогуществом и будь моя воля, я создал бы очень недурной мир. Уж я прикидывал, какими бы сделал деревья и реки, какие новые тона придал бы музыке, невинности и дружбе, но — честью клянусь — я ни за что не дерзнул бы устроить любовь и брак так именно, как они созданы, и мой мир очень бы от этого потерял. Что за урок для художника! Не войся абсурдного! Не чурайся фантастического! Когда ты в сомнении, выбери самый опасный, самый неслыханный путь! De I'audace! De l'audace![72] Ax, ваша милость, тут есть чему поучиться.

И он погрузился в глубокую задумчивость.

Все расположились на сеновале почти как прежде, только молодые супруги сидели теперь рядышком и держались м руки. Фонарь стоял на полу подле них. Фрекен Малин и кардинал, устав от трудов, с полчаса молчали и потягивали вино из кувшина.

72

Дерзай, дерзай! (фр.)